Хозяин Амура - Дмитрий Хван

— Будь милостив, барон! — перекинув ногу, спрыгнул с коня молодой воин, чья кисть была перевязана окровавленной тряпицей. — Укрой на дворе невеликое число людей, а опосля заберем мы их, да не обидим с отдарками!

— Я не желаю влезать в чужую драку! — твердо и спокойно сказал Грауль, а взгляд его задержался на расписном крытом возке. Ему показалось, что сквозь малюсенькое оконце там мелькнуло девичье лицо.

— Да будьте же вы милосердны! — вскричал вдруг убеленный сединами старик, правивший лошадью, что тянула возок. — Ради Христа! Ради Господа нашего!

— Двор сей досмотрен не будет, — убеждающе говорил воин с перевязанной кистью, но миг спустя он переменился в лице и с тоской в голосе обратился к дородному боярину: — Ай, Глеб Иванович, нету времени у нас! А Китай-город, Бог даст, минуем! Поспешать надо!

Он уже схватился за луку седла, чтобы запрыгнуть на коня, как Павел сказал ему в спину:

— Коли вопрос жизни и смерти, ладно! Несколько человек укрою!

Из возка вышли две молодые женщины, чьи лица и одежды были скрыты плотной тканью накидки, так что видны были только глаза и руки, на пальчиках которых сверкали дорогие камешки в золотой оправе. Вслед за ними за ограду Ангарского двора прошмыгнули еще пять человек, по всей видимости их служек, а последними прошли трое молодых мужчин, в том числе и воин с пораненной ладонью, перемотанной кровавой тряпицей. Этих Грауль тут же определил как телохранителей. Кого именно они охраняли, догадаться было несложно.

Едва мужчины оказались внутри, кавалькада пришла в движение, всадники пронзительно засвистели, загикали. Лязгнул тяжелый засов ворот, а конники и пустой уже возок за ними, сорвавшись с места, спешили к Варварским воротам.

— Никодим Иванович! — Павел подозвал управляющего, стоявшего неподалеку в ожидании приказов. — Веди новых гостей в корпус к шведам, сели на второй этаж… Да выдай им одежу немецкого образца.

— Во-от ишшо! — с вызовом гаркнул молодой воин, на щеках его мигом вспыхнул румянец. — Я немецкое вовек не одену!

— Здесь я приказываю! — хищно оскалившись и сузив глаза, повернулся к нему Грауль. — Коли скажу, так и бороду соскоблишь! А иначе… — Перст ангарца указал на недавно закрывшуюся дверь, отчего пылкий молодец тут же сник, потупив взгляд. — Иначе выход там, — закончил Павел. — И более препирательств я не потерплю! — И снова обратился к Сомову: — Никодим, проводи гостей.

Десяток новых постояльцев двора, не проронив ни слова, прошли по очищенной от снега широкой тропинке вслед за белобородым управляющим и скрылись за белой оштукатуренной стеной одного из корпусов, отстоящих друг от друга на добрую дюжину метров.

— Ну, Василий Григорьевич, а теперь смотри в оба! — Грауль, тяжело вздохнув, по-дружески хлопнул Янотовского по плечу и добавил: — Если люди Никиты про это прознают, тяжко будет…

Внешне глава Ангарского двора выглядел спокойным, но Василий понимал, что на самом деле творилось в душе старшего товарища. Сколько раз ранее Грауль повторял о том, что ангарцам недопустимо влезать в разного рода разборки бояр и дворян, но теперь именно он втянул сибирцев в одну из самых опасных авантюр — борьбу за московский трон. Таковыми были мысли начальника охраны двора. Покачавши головой, Янотовский отправился к своим ребятам, чтобы поставить перед ними первоочередные задачи.

Долго сидела на краешке застеленной кровати Мария Ильинична, сцепив холодные пальцы рук и уставившись в пахнущий деревом свежеструганый пол, застеленный половичками. Оставшись, наконец, наедине с сестрой, она вновь начинала плакать, вспоминая последние дни мужа. Алексей, казалось, поборол уже проклятую лихоманку и с каждым днем чувствовал себя лучше и лучше, вскоре он хотел выехать на соколиную охоту — любимую забаву молодого государя…

— Машенька, сестрица! — позвала вдову Аннушка. — Да ты посмотри, диво какое!

Она отодвинула легкую ткань завеси, открыв прозрачное стекло, причем Анна была поражена прежде всего его чистотой, отсутствием мути.

Ангарский двор вообще вызвал у старшей из сестер Милославских живой интерес. Стеклянные оконца были не только в каменных палатах, что стояли в центре, но и в гостевых домах, кои тут назывались корпусами. На крышах этих корпусов словно на немецкий манер была уложена черепица. А вот тепло шло в дома, как и в кремлевских палатах — при помощи труб, проложенных в стенах и полах. По ним поступал горячий воздух из печей нижних ярусов. Вот только в Теремном дворце трубы эти изразцовые с душниками… А здесь выбеленные. Но такие же теплые.

— Да гляди же! — воскликнула Анна, всплеснув руками. — Вона, мальчонка со стариком зажигают огни на дворе! Дивно!

Видя, что младшая сестрица не обращает на ее слова никакого внимания, Анна покачала головой и снова принялась наблюдать за ловким мальчишкой, хозяйничавшим внизу. Старик приставлял лестницу к одному из столбов, кои стояли во внутреннем дворике, а его помощник залезал наверх, и вскоре еще один фонарь загорался ярким огоньком.

— Марьюшка, а может, девку кликнуть? — Она снова попробовала разговорить вдову. — Пусть снеди принесет и пития.

— Дай-ко мне лучше воды, сестрица, — слабым голосом ответила Мария, кивнув на кувшин с водой, стоявший на столике у противоположной стены.

Наполнив стаканчик ангарской работы водой, Анна присела рядом с сестрой.

— Тут ни единой иконки нету… — со слезами на глазах произнесла вдруг младшая. — Тяжко мне.

— А часовенка есть, видела я, — с готовностью отозвалась сестра. — Пойдем?

— Надо Тимофею сказать, — раздался тихий голос Марии.

— Сейчас пошлю к нему Авдотью!

Анна успела дойти до двери, за которой находился кто-то из прислуги, когда Мария сказала с болью в голосе:

— А ежели от Алешеньки дитя будет?

Сестра молча прислонилась к двери, с удивлением глядя на младшую.

Глава 16

В этот официально праздничный, а для первоангарцев еще и предновогодний день на главной площади столицы было многолюдно. Готовился первый на берегах Ангары праздничный салют — главный сюрприз для собравшихся людей. Ответственным за его проведение был назначен бывший полковник американской армии Генри Мак-Гроу, ныне заместитель начальника ангарской химической лаборатории. Несмотря на различное с Москвой летосчисление, сибирский социум жил по привычному первоангарцам календарю, с некоторыми поправками — например, Новый год отмечали не первого сентября, как принято на Руси, а в ночь с тридцать первого декабря на первое января, как было изначально заведено среди членов пропавшей во времени экспедиции. Новым жителям Сибирской Руси волей-неволей приходилось следовать этому распорядку. Конечно, старшее поколение было этой данностью весьма недовольно, глухо ворча по поводу попрания старых правил, не выказывая, однако, своего раздражения прилюдно. А молодежь… Битва за молодежь, их умы, бесспорно, выигрывалась первоангарцами. Князь Сокол конечно же не запрещал подданным пользоваться привычным для них календарем, не пробовал лезть в обрядовую сторону жизни, но общество, может быть, и не замечая того, сильно менялось уже во втором поколении. При этом ангарцы не ломали привычный уклад жизни крестьян-переселенцев, а гибко, но неукоснительно действовали в своих интересах. Взяв крестьянскую общину за основу и влияя на нее через выборных представителей — старост и их помощников, власть постепенно, год за годом, вносила в жизнь крестьян выгодные Ангарску перемены. Конные сеялки и косилки, стальные плуги и многое другое позволяли высвободить часть необходимых развивающейся индустрии рабочих рук, а родители могли безболезненно отправить своих детей на обучение в городки Ангарии.

Сейчас эти дети находились на подсвеченной разноцветными лучами прожекторов Софийской площади, ожидая скорой кульминации новогоднего торжества. И вот в положенные девять часов вечера с фейерверков началось обещанное световое представление. Мак-Гроу оказался на высоте благодаря богатому студенческому опыту организации подобных мероприятий. Сначала принялись раскручиваться колеса, установленные на длинных шестах. Извергая снопы ярких искр, они привели в полный восторг большинство находившихся на площади людей. Однако многие все же бросились наутек, но через некоторое время часть из них вернулась обратно, чтобы смотреть на яркое белое пламя глазами полными страха и восхищения. Поначалу зажглись фейерверки в центре площади у высокой ели, подсвеченной голубым светом прожектора, а потом и те, что находились в стороне — у поднимающихся вверх стен собора и близ ступеней дома культуры. Некоторые новоангарцы попадали в обморок, что не стало сюрпризом для дежуривших на площади медиков и их учеников — к этому готовились. Самого страшного — массового психоза и неминуемой давки — удалось избежать, распределив людей по открытой местности с западной части площади, еще не застроенной. Зато на следующий год ночь тридцать первого декабря будут ждать с нетерпением, безо всякого страха.