Трилогия "Багдадский вор" - Андрей Белянин

– Я признаю эти стихи.

Теперь уже не ропот, а рокот возмущённых голосов повис в воздухе. Оболенский слушал все обвинения в адрес дедушки, опустив голову. Как бывший работник прокуратуры, он не мог не признать их весомость и состоятельность. Хотя… всё равно бы не вспомнил, что такое «прокуратура».

– О Аллах, всемилостивейший и всемогущий! Если бы только этим ограничивались прегрешения этого человека, мы бы простили его, снисходя к его почтенным годам. Но он посмел поднять руку на… самого Всевышнего! Он, в своём слепом ничтожестве, попытался свалить на Аллаха всю ответственность за свои же грехи. Он бесстыдно обвиняет самого Господа в нарушении законов Шариата. Вы только послушайте, правоверные:

Ко мне ворвался ты, как ураган, Господь,И опрокинул мне с вином стакан, Господь!Я пьянству предаюсь, а ты творишь бесчинства?Гром раздери меня, коль ты не пьян, Господь!

Дальше обвинителю пришлось кричать в полную глотку, дабы хоть как-то перебить фанатичный рёв толпы. Хайям ибн Омар только молча кивнул, в очередной раз подтверждая своё неотъемлемое авторство, и остановить вой оголтелых фанатиков было уже невозможно. Не будем врать, что в вину старика поверили все, для большей части народа его стихи были абсолютно близки и понятны своим истинным, а не поверхностным смыслом. Но были и другие… Дураков, как правило, много не бывает. Но они шумны, энергичны и полны нечеловеческой злобы к любому творцу, пытающемуся жить своим умом – вне понимания их узколобого мира. Поэтому, когда казий патетично бросил в толпу: «Виновен ли этот человек?» – нашлись те, кто счастливо завопил: «Виновен!» Селим ибн Гарун аль-Рашид был очень доволен. Огромный волосатый палач положил тяжёлую пятерню на хрупкое плечо старика…

Всё лучшее о себе я тоже услышу после смерти…

Вот мы не так давно рассуждали с вами о похожести религиозных догматов, а теперь коснёмся одного, очень яркого, различия. Помните, как сказано у христиан: «Тому, кто ударит тебя по правой щеке, подставь левую…» Это, видимо, для того, чтобы бьющему стало как-то стыдно и он больше не дрался. А может, и извинился в придачу… Но честно предупредим: на пьяниц, наркоманов, садистов и душевнобольных это правило не распространяется! В исламе всё иначе, там официально разрешено «отвечать на зло равноценным злом». Хотя «простивший и смирившийся будет возвышен Аллахом»! Вот видите, им, восточным людям, это можно, а нам… Может быть, именно поэтому мы так легко забываем добрые христианские законы и с присущим русскому человеку смирением, получив по правой щеке, размашисто сворачиваем зачинщику челюсть! Всю челюсть. Чего уж там на пощёчины размениваться…

– Ты хочешь что-нибудь сказать? – Эмир поднял руку с холёными пальцами, посверкал перстнями, и над площадью разом воцарилась тишина. – Говори, ибо следующие слова ты будешь произносить уже перед престолом Всевышнего!

– Я… старый, выживший из ума глупец… – Хайям ибн Омар высоко поднял голову, чтобы никто не видел его слёз. – Я писал свои стихи для людей, обладающих тонким умом, чувствующих шутку, и если над кем и смеялся, так лишь над самим собой. Но я виновен перед Аллахом… И вина моя столь велика, что не имеет прощения! Я… своими руками… послал в Багдад самого прекрасного, самого умного, самого почтительного из всех юношей – своего внука Льва Оболенского…

Здесь стоит сделать короткий перерыв ради описания выражений лиц присутствующих. Должен признать, что всё многообразие чисто человеческих эмоций разом проявилось в исключительной полноте и первородной яркости. Народ вытянул шеи и разинул рты – оказывается, ловкий Багдадский вор был внуком знаменитого поэта! Эмир вытаращил глаза, до боли в пальцах впиваясь в подлокотники трона, – ему совсем не хотелось, чтобы на площади, прилюдно, вспоминали о том, как этот молодец украл рыженькую танцовщицу Ириду! Благородный господин Шехмет молил небеса, взявшие Льва Оболенского, чтобы те его ни за что не возвращали! А сам Багдадский вор шумно рыдал на плече у Ходжи Насреддина, вытирая мокрый нос его же фальшивой бородой, потому что «таких хороших слов он от дедушки с детства не слышал»…

– Да, мой бедный внук был вором… это я сделал его таким. Ибо если у народа нет своего героя, то и неуловимый солнечный зайчик может разить его врага страшнее удара молнии! Мой мальчик был высоким, сильным, голубоглазым, его нельзя было не заметить в толпе. Быть может, он жил грехом, но у него было большое сердце… Скажите, правоверные, разве он хоть кого-нибудь довёл до нищеты? Разве украл последнюю лепёшку у бедной вдовы? Разве он обидел ребёнка? Разве не раздавал всё ворованное простым людям?

– Воистину так… – прошелестело над базарной площадью, а эмир посмотрел на начальника городской стражи таким взглядом, что тот начал икать.

– Багдадский вор клеймил жадность, глупость и чванство. Он был для вас звуком праздничного бубна, потаённым смехом в ночи, глотком свободы в тисках безжалостного закона. Закона – единого для всех, а потому карающего без разбора… Стражи сказали, что мой внук уже… на небесах… Зачем мне жить? Пусть и моя стариковская голова падёт к неумолимым стопам Закона, разучившегося смеяться.

– О чём ты говоришь, вздорный старик?! – рискнул вставить своё слово казий. – Закон – праведен и дан нам Всевышним для укрепления души и смирения страстей. Тот, кто нарушает законы, идёт против воли Аллаха!

– Ты прав, о почтеннейший… – печально подтвердил Хайям. – Мудрость предпочтительнее беззаботного смеха. Я низко склоняюсь перед каждым мудрецом, учащим в своих книгах юношей правде жизни. Пища для ума, как и пища для тела, должна быть и правильной, и полезной. Мой внук был насмешкой над вашими мудрыми речами… и это плохо! Но что будет с человеком, если его поить только молоком и мёдом? Они очень полезны. Но иногда… редко… всего один глоток ароматного вина способен принести в сердце несказанную радость! Багдадский вор был тем, что заставляло народ улыбаться и… верить.

– Он был вором!

– Увы… но у него была добрая душа, и его забрала на небеса сияющая колесница святого Хызра!

– Уж не думаешь ли ты, старик, что от этого мы сочтём его праведником?! – наигранно расхохотался казий. Его смех прозвучал как-то особенно одиноко, напоминая скорее кряканье полузадушенной утки. – Господин Шехмет, лично присутствовавший при этом, убеждён, что злодея забрали, дабы избавить от него землю Востока и бросить великого грешника пред грозные очи всесильного Аллаха!

– Что ж, тогда и мне пора отправляться вслед за ним, – покорно кивнул поэт, опускаясь на колени перед палачом.

– Но почему ты не хочешь просить о помиловании? – неожиданно поднялся эмир. – Разве твоя жизнь и твоя смерть не в моей воле?!

– О нет, великий эмир, всё в руках Аллаха… Когда-то давно он дал мне эту жизнь в долг и сегодня лишь заберёт обратно. Кто я такой, чтобы судить деяния Всевышнего?

– Ответ, достойный мудреца… Но не уподобляйся торопливому юноше – я мог бы не только пощадить твою жизнь, но и наградить тебя!

Лучше впасть в нищету, голодать или красть,Чем в число блюдолизов презренных попасть.Лучше кости глодать, чем прельститься сластямиЗа столом у мерзавцев, имеющих власть! –

неожиданно громко, отчеканивая каждое слово, словно серебряный дихрем, ответил старик.

Восхищённый гул пронёсся над площадью, и Селим ибн Гарун аль-Рашид с каменным лицом опустился на трон.

– Правоверные мусульмане! Вы сами видите закостенелое упрямство этого седобородого безумца. Наш добросердечный эмир сам предлагал ему прощение, но он отверг его милости. Пусть же ятаган палача станет последним укором тому, кто выпустил на наши улицы бесстыжего шайтана, именуемого Багдадским вором! Пусть…

– Довольно! – Густой, благородный бас прервал суетливую речь казия. В первых рядах царедворцев встала могучая фигура девушки в чадре и подвенечном платье. Она подошла к палачу, еле слышно бросив ему пару слов сквозь зубы. Мужчина ахнул, отбросил ятаган и поспешно ретировался, прикрывая обеими руками то, что так старательно прячут футболисты во время штрафных ударов. А девушка, не обращая внимания ни на кого, легко подняла старого Хайяма, ласково прижимая к своей необъятной груди. Стоптанные пятки несчастного бултыхались в воздухе…

– Что происходит? – искренне удивился правитель.

– Багдадский вор – Лев Оболенский не умер! – громогласно оповестила «невеста из Самарканда», поставив старика на место. – Он жив! Отпустите дедушку, и я покажу вам Багдадского вора.

Селим ибн Гарун аль-Рашид сделал нервный жест левой рукой, что было оценено как согласие на сделку. В ту же минуту к его ногам полетела чадра, фальшивые косы, красное платье и пышные шаровары. По эффекту разорвавшейся бомбы этот стриптиз превзошёл все «укусы пчелы», вместе взятые.