Возрожденные полки русской армии. Том 7 - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сидел я в захваченном окопе, когда ко мне подошел драгун, посланный корнетом Люфтом (бывший вахмистр 3-го эскадрона), и сказал: «Ваш брат тяжело ранен и эвакуирован. Ранен также штабс-ротмистр Столыпин, который командовал левым крылом».
К вечеру, ввиду наступившего затишья, я отпросился у ротмистра Тускаева, пошел на пристань, где стоял пароход Красного Креста, и разыскал брата. Он был ранен в обе ноги пулей и гранатой, вырвавшей ему часть ноги от колена до паха. Брат мой отказался, чтобы ему отняли ногу, и хорошо сделал, так как сохранил ее до сих пор.
Бой под деревней Ново-Александровкой (Гапсипо тож)
В августе 1919 года Сводный полк Кавказской кавалерийской дивизии выступил из города Александровска по направлению на северо-запад. Погода была солнечной. Шли мы медленно, потому что конский состав был разношерстный – наряду с довольно хорошими конями попадались какие-то жалкие крестьянские лошаденки.
Переночевали мы в небольшом селе и узнали, что в соседней деревне Гапсино стоят части махновцев. Мы с ними еще не встречались, но знали, что они воюют и против нас, и против красных, прикрываясь политическими лозунгами. Это была настоящая разбойничья банда.
Утром – это было 8 августа – мы построились, выслушали приказания. Шесть эскадронов двинулись с двух сторон в атаку на Гапсино.
Нижегородскими эскадронами командовал князь Сергей Львов. Шли против солнца по жнивью, подымая легкую пыль… сначала шагом, чтобы беречь коней. До Гапсина было версты две с лишним. Махновцы открыли беглый огонь, но стреляли плохо – брали слишком высоко…
Пройдя больше версты, перешли на рысь. Огонь усилился, и мы стали нести потери… Когда приблизились, пришпорили коней, выхватили шашки и завопили дикими голосами. Кто кричал «Ура», а кто просто крыл махновцев последними словами.
Традиция же нижегородцев всегда была идти в атаку молча, словно волки, что куда страшней нестройного «Ура». Что же поделаешь – не те времена…
Пули стали посвистывать мимо ушей, и, как всегда, казалось, что их куда больше, чем на самом деле. Упал взводный Каменев – хороший драгун, один из коренных нижегородцев… Рядом со мной скакал, пригнувшись к луке, матрос гвардейского экипажа, а дальше – бывший красноармеец. Скопище весьма сборное…
Несмотря на это, картина была все же довольно красивая и весьма «батальная»: пыль, крики, кони без седоков, стрельба – словом, все как полагается. Но лучше не сравнивать с 1914—1916 годами…
Атака велась в два эшелона в глубину. Стали уже видны цепи махновцев. Они залегли в тени, вдоль канав, за которыми росли высокие деревья… Вопрос, от которого все зависело: выдержат ли они или побегут? Если выдержат, нам будет плохо…
Не выдержали махновские нервы! Сначала двое-трое, а затем и остальные начали карабкаться через заборы, а мы карьером ворвались в ближайшие улицы… Началась рубка – шашка против штыка. Раздавались отдельные выстрелы, крики, ругань, звон шашек о стальные шлемы, стоны… Махновцы опять не выдержали и кинулись кто куда – за хаты, в сады, в высокую кукурузу…
Стали собирать пленных, подбирать убитых и раненых. Я спешился и с Алексеем Маклаковым решил выяснить обстановку на краю деревни.
Мы вскоре заметили, что махновцы опомнились и стали собираться в высокой кукурузе для контратаки. Надо было дать знать нашим. Мы вышли на улицу и сразу же, почти в упор, попали под пулеметный огонь. Я получил пулю в ногу и увидел, что Маклаков тоже ранен.
Улица была под сильным огнем. Пришлось снова завернуть во двор хаты и, чтобы вернуться к своим, с трудом и по очереди перелезать через ряд заборов. Мучительное дело! Маклаков, бедняга, страдал больше меня, так как пуля попала ему в область колена. Тащил его, тащил себя, но как-то дотащились.
Нашел вестового, сдал Маклакова, сел на коня и, выезжая из деревни, увидел, успел на прощанье увидеть, страшную картину: озверевшие драгуны рубили группу в 15—20 пленных махновцев… Особо смотреть не стал и под ослабевшим огнем противника проскакал с вестовым версты две до какого-то села.
Вестовой пошел искать телегу или тачанку. Пока я с трудом слезал с лошади, подошла немолодая сестра в самодельной косынке с красным крестом. Начала было под моим руководством надрезать верх сапога, но… как увидела кровь и рану, тихо вздохнула и упала в обморок… Пришлось самому разрезать штанину, открыть «индивидуальный пакет», вынимать из широкой сквозной раны куски сукна и всякую дрянь, все залить йодом и сделать перевязку. Обтер руки травой, вынул портсигар и закурил заслуженную папироску. Вестовой за это время нашел тачанку, и я в нее вскарабкался. На коня я уже не мог сесть – это можно лишь сгоряча, сразу после ранения. Вот мы и двинулись! За тачанкой вестовой вел наших коней, с которых буквально ручьями лил пот. Где наши кони прошлой войны!
За нами, шагах в десяти, окруженные конным конвоем, шли пленные. Значит, все же брали в плен. Шли они в облаках пыли, и некоторые говорили между собой… по-английски! Говорили о том, убьют ли их? когда и как? доведут ли живыми до станции? а может, и не убьют?
Я обернулся к ним и спросил, каким чертом они попали к Махно? Оказывается, это были рабочие, выписанные до революции из Англии для работы на наших оружейных заводах. Попали же они к Махно случайно. Это «случайно» могло дорого обойтись!
Одному из них было, вероятно, лет за 60: копна белоснежных волос, седая борода… Говорил он от лица остальных, просил меня их спасти. Но седина его не спасла. Когда конвойные остановились у станции, англичан стали зверски избивать. «На тебе, сукин сын мистер, на память в морду!» Я объяснил коменданту станции, в чем дело, сказал, что, дескать, «союзников» следовало бы оставить в живых. Признаться, далее я не стал заниматься их судьбой. Целый день не ел, устал и начал ослабевать… Еле доковылял, опираясь на карабин, до бронепоезда, на который грузили раненых. Был уже вечер, а под утро мы двинулись. Пути оказались где-то взорванными. Мы долго и повторно чего-то ждали. Лишь через два дня добрались до города Александровска.
На операционном столе сняли заскорузлую повязку. Доктор спросил:
