О чем молчит соловей. Филологические новеллы о русской культуре от Петра Великого до кобылы Буденного - Виницкий Илья Юрьевич

Приведем к слову один красноречивый «африканский» пример, заимствованный из книги того же Дитриха. Последний в начале 20-х годов рассылал своим корреспондентам-скаутам многочисленные письма в разные города и получал ответные послания «от родственников». В одном из таких писем, присланных «старшим другом скаутов РСФСР и ДВР» известным скульптором Иннокентием Жуковым, намечался грандиоз­ный план «организации массовой скаутразведки в Африке в 1937 году». Жуков («дядя Кеша») предлагал конкретные задания скаутскому флоту «провезти скаутразведчиков к бере­гам Африки» и «углубиться на 500 миль в дебри Африки», чтобы «изучить эти дебри». К 1 октября необходимо было вернуться в Москву, «а там мировая штаб-квартира присудит призы, кому что:

1-й приз — эскадра в 200 подводных лодок;

2-й приз — флотилия в 150 аэропланов;

3-й приз — отряд в 100 автомобилей» [42].

(В связи с этим вспоминаются «скаутские» стихи Корнея Чуковского о наградах спасителю столицы Ване Васильчикову — нашему Кларенсу Чагуотеру:

И дать ему в награду

Сто фунтов винограду,

Сто фунтов мармеладу,

Сто фунтов шоколаду

И тысячу порций мороженого! [43]

Заметим, что в 1910-е годы в Америке пользовались популярностью детские книжки о героических скаутах под такими названиями «Бойскауты на подводной лодке», «Бойскауты на моторной лодке», «Бойскауты на аэроплане», «Бойскауты на мотоциклах», «Бойскауты в России».)

Полученный Дитрихом проект Жукова завершался призывом: «Скауты 1922/23 года, готовьтесь к скаутразведке, верьте, что она будет! Дружно, во имя великих задач будущего! Будьте готовы!» [44] Перед нами не что иное, как первый вариант будущего футурологического плана африканской экспедиционной игры пионеров, описанной в книге Жукова «Путешествие звена „Красной Звезды“ в страну чудес» (Харьков, 1924). В пионерском варианте, поглотившем скаутский, участники будущего детского слета обсуждают «весьма интересный вопрос об учас­тии в следующем 1958 г. во всемирном пионер-конкурсе по обсле­дованию Африки». Фантазер-активист Жуков также предлагал создать «Всемирное рыцарское и трудовое братство скаутов» и ввести при Наркомпросе штатные должности Робинзона Крузо и его друга Пятницы. В другом письме, присланном из Нижнего Новгорода, сообщалось о новой дружине под названием «Арго», ставившей перед своими членами-моряками цель добыть золотое руно — «счастие» [45].

Подобного рода письма-проекты привлекли к Дитриху внимание «соответствующего госучреждения», заинтересовавшегося «изрядным количеством» его «родственников». После состоявшейся в стенах того учреждения беседы Дитриху «предложили переписываться, но более осторожно» [46]. И наверное, ставить в известность представителей этого учреждения о содержании переписки.

Советские следователи хорошо научились идти по следу своих юных, но все же классовых противников, подозревая последних не только во враждебных действиях и связях с белой эмиграцией и западными спецслужбами, но и в крамольных мыслях, надеждах, иронии и неконтролируемой фантазии. В 1921 году был арестован «как помощник своей матери по шпионажу» организатор скаутских отрядов в немецких школах в Петрограде А. А. Чацкий [47]. В 1922 году в связи с созданием Всероссийской пионерской организации все скаутские организации были распущены, значительная часть скаутской символики и методов приспособлена, как этого требовала Н. К. Крупская («РКСМ и бойскаутизм», 1922), к советским идеологическим нуждам, а не покорившиеся пионеризации группы вынуждены были перейти на нелегальное положение. В 1926 году прошли аресты последних ленинградских скаутмастеров, среди которых были и известные нам ганьямадовцы (их обвиняли в «работе в нелегальной организации по возрождению скаутизма в России» [48]). Потом репрессиям подверглась и группа бывших скаутов, участвовавших в организации пионерского движения. Ставший в 1924 году коммунистом Георгий Дитрих был исключен из ВКП(б) «за связь с врагами партии» в 1936 году (еще раньше его книга «Конец и начало» была изъята из обращения), потом дважды попадал под арест и умер в исправительно-трудовом лагере в 1943 году. Примечательно, что его следователей особо интересовала информация об организаторах союза Иен-Ганьямы, к тому времени уже давно репрессированных.

Между тем романтическая память об отразившейся в истории петроградской «Ганьямады» «афро-индейской» традиции скаутов не только сохранилась (известно, что сосланные на Соловки бой- и герлскауты до конца жизни лелеяли свои «лесные» атрибуты), но и по-своему трансформировалась в последующую эпоху. После конца

Действительно, карнавальные скаутские игры, являвшиеся по сути дела частью общемодернистского «руссоизма» (от толстовского культа дикой пляски народа вогулов в знаменитом трактате о сущности искусства до гумилевского «африканизма», футуристических «дикарских» маскарадов, мюзик-холльной традиции «Вампуки» и, конечно же, «жизнетворческих» гимназических подражаний героям Жюля Верна, Купера, Майн Рида, Хаггарда и Буссенара), нашли отражение в пионерских журналах и детской литературе и быте 1920-х годов. Так как это отдельная и большая тема, приведем здесь навскидку лишь несколько примеров использования скаутского наследия советскими авторами.

Наиболее яркий пример обращенной в жизнь игры в индейцев мы находим уже в первой советской повести о Гражданской войне — «Красных дьяволятах» Павла Бляхина (1922), действие которой разворачивается в тех самых местах, где жила реальная ровесница вымышленных персонажей, из альбома которой мы взяли эпиграф к нашей статье. Юные герои этого культового произведения, начитавшиеся Купера и Майн Рида, называют красноармейцев «краснокожими воинами», а «белых контрреволюционеров» — «бледнолицыми собаками». В наив­ной политической мифологии детей «белогвардейский генерал Врангель» получил кличку Черный Шакал, бандита Махно они «окрестили именем злого и коварного апаха — Голубой Лисицей», знаменитого командарма Первой конной армии Буденно­го назвали храбрым предводителем индейского племени Красным Оленем, а председателя Реввоенсовета Республики Льва Троцкого — Великим Вождем краснокожих воинов Ягуаром, ибо «в их представлении это была высшая степень любви и уважения» [49]. Отметим, что все эти имена взяты героями не из Фенимора Купера и Майн Рида, а из суперпопулярных романов французского писателя Густава Эмара («Голубая Лисица» у Эмара — вождь апачей-бизонов, «Олень» не Красный, а Черный, «Черный Шакал» — «величайший враг испанцев, апоульмен Черных Змей», а Ягуар — «знаменитый вождь инсургентов, вольных стрелков» [50]).

Также укажем на то, что эти и схожие имена мы встречаем в названиях отрядов и патрулей «белых» и «красных» скаутов начала 1920-х годов. Сам автор романа о «дьяволятах», ответственный секретарь Костромского губкома РКП(б), принимал активное участие в организации молодежных клубов юков — скаутов-большевиков — приблизительно в то же время, когда в Петрограде появилась «белая» «Ганьямада». Иначе говоря, история Гражданской войны воспринимается советским автором сквозь призму «индейского» жанра. В итоге увлекательная война с «бледнолицыми» превращается в мифологический образец для многочисленных подражаний — особенно после вышедшего на основе повести немого фильма 1923 года, завершавшегося награждением юных защитников революции, в том числе чернокожего мальчика Тома, — и парадом «лихих разведчиков», юковцев.

Как мы видели, тот же принцип проецирования «индейских войн» на современную историю верен и для юных противников большевиков, представлявших действительность как борьбу «белых дьяволят» с «красными» и плативших за эту игру свои­ми судьбами.

К скаутской «индейщине» восходит и более поздний по времени неопубликованный «индейский» рассказ Даниила Хармса «Перо Золотого Орла» (1928) о войне между «краснокожими» и «бледнолицыми», завязавшейся в школе на уроке немецкого языка (отметим, что Петершуле, где учился Хармс, была центром русского скаутизма, а сам Хармс на раннем этапе своей литературной карьеры «принимал позу» индейца). Те же корни имеет и опубликованный в «Еже» в 1928 году рассказ писателя о бегстве в Америку (любимая скаутская тема) Кольки Панкина и Петьки Ершова, интерпретированный следователем как призыв к эмиграции, обращенный к советским школьникам. Причем если в фантастической повести упоминавшегося выше видного скаута и крестного отца советского пионерского движения Иннокентия Жукова бразильские школьники летят в Сибирь на пио­нерский слет, то у Хармса советские мальчишки отправляют­ся на аэроплане в воображаемую Бразилию — как бы с ответным визитом. Как нам уже приходилось писать в другой статье, «индейские» слова и выражения в этих рассказах и дневниковых записях взяты Хармсом из культовых романов Густава Эмара о вожде Курумилле [51].