Без права на реабилитацию - Александр Войцеховский

Утром на нас напала националистическая свора. Люди начали убегать в поле. Я направилась домой, но группа бандеровцев, укрывшихся за кладбищем, повернула меня обратно. Некоторые поляки начали убегать на повозках. Я побежала в направлении костела. Навстречу мне двигались люди, вооруженные чем попало, винтовками, топорами, косами, вилами..

Я спряталась в хлебной копне. Здесь же пряталась односельчанка Гелена с дочерью. Нас обнаружили и погнали в костел, где уже было много народа, а отсюда повели к школе. Мужчин отделили и повели во двор Ильи. Там их всех и побили, предварительно вырыв ямы, а нас, женщин, вновь загнали в костел. В колодце, что во дворе Ильи, утопили священника Станислава Добрянского, человека ангельской доброты. Живыми бросили в колодец еще несколько человек. Побитых закопали во рвах. Один из таких рвов находился во дворе Ильи, а другой — у Марцинка. Хотя сегодня не узнать тех мест, но я попыталась бы их найти.

В костеле люди плакали, причитали, дети обещали, если останутся живыми, пешком отправиться на молебен в Ченстохов. Бандеровцы открыли костел и засучив рукава начали вытаскивать людей на улицу. Нас погнали под наше село Сокол. Было нас около 550 человек из сел Островки и Воля Островецкая. Из Воли Островецкой женщины с детьми съехались в воскресенье в Островки на молебен. Здесь находилась наша парафия. Мужчин замучили до нас. В костеле все начали готовиться к смерти: крестились, молились, исповедовались. Когда начали открывать дверь и выгонять людей на улицу, я подумала, что будут поджигать костел. Я легла на гроб Иисуса Христа возле алтаря со словами:

"Господи, ты в гробу, а я возле гроба".

И все же добрались и до меня. Когда нас выгнали на улицу, никто не плакал. Брали по десять человек и клали на землю лицом вниз. Стреляли разрывными пулями. Рядом со мной лежала Михайлина Ваврикова со своим сыном. Я стала молиться, и в этот момент палач выстрелил в меня. Чувствую, что ранена. Поднимаю голову и говорю палачу: "Пусть спадет пелена с ваших глаз. За границей проживает много поляков. Придет время, и вам отомстят". А он мне отвечает: "Ты их видеть не будешь". А я к нему. "Убей меня, только хорошенько, чтобы не мучилась". Выстрел пришелся мне в бок и палец на руке.

Кто-то подошел ко мне и, дав несколько пинков, сказал, что я убита. Долгое время я лежала совсем неподвижно, пока не ушли бандеровцы.

Очнувшись, я подняла голову. Светит солнце, прекрасный мир…

И вдруг вижу вокруг себя трупы близких мне людей. Дочери Марцельки, Музыки Луция и Ядзя держат под руки маленького братика. У Марцельки была размозжена голова. Луция лежала с простреленной головой. Ядзя и братик оказались живы. Они поднялись, взялись за руки и пошли в г. Любомль. Я же пошла в Ягодин. Воля Островецкая вся горела. Здесь на железнодорожной станции сделали мне перевязку. Доехала до г. Дорогуска (Хелмское воеводство). Доктор Вядовский взял меня к себе и вылечил. Говорить об этом очень тяжело: открывается душевная рана.

Тадеуш Которский: До 1939 года я проживал в Ковельском районе на Волыни. Ходил в семилетнюю школу, которая находилась в польской колонии Ружин, что в 15 км от Ковеля. В период немецкой оккупации работал в автомастерских в Ковеле. До конца 1942 года мы жили с украинцами добрососедски. Даже не испытывали обиды, когда в период немецкой оккупации нас в местных учреждениях заставляли говорить исключительно по-украински, поскольку всегда воспитывались в атмосфере уважения к украинской культуре и православной вере. Учили, что необходимо отвечать по-украински, когда спрашивающий не знал польского языка или не хотел им пользоваться. Большинство поляков владело украинским языком, а украинцы, особенно молодежь, знали польский.

Уничтожение поляков бандами УПА началось летом 1943 года, а под осень того же года трагедия достигла своей вершины. Первое действие трагедии имело место 10 июля 1943 г., когда польская делегация в составе Зигмунда Румля, Кристофера Мазуркевича и Витольда Добровольского отправилась на повторные мирные переговоры с представителями УПА с целью выяснения претензий со стороны оуновцев к польскому населению Ковельского округа. Польские парламентарии с переговоров не вернулись. Как выяснилось позже, они были зверски убиты.

Вторая трагедия произошла 27 августа 1943 г. В этот день на глазах жителей колонии и села Ружин были коварно схвачены и связаны колючей проволокой восемь беззащитных молодых поляков. Молодая учительница, обучавшая украинцев и поляков, Александра Магер молила палачей пощадить этих людей. Ее дерзко отбросили от одной из повозок, на которой приехали бандеровцы, и прикладами винтовок затолкали в придорожную канаву. Несмотря на это, учительница не успокоилась и на повозке одного односельчанина поехала вслед за удалявшимися бандеровцами, которые ехали в сторону леса Свинючинский. Тем временем отец трех схваченных бандеровцами юношей Магер Петр действовал по-своему. Он подкупил соседа Митьку Юхимчука, являвшегося старостой и пропагандистом ОУН. Тот сел на мой велосипед и поехал к своему родственнику Ляховскому (или Лясковскому), проживающему в селе Ставок близ г. Турийска и занимавшему важное положение в УПА, с целью спасти жизнь сыновей Магера и их товарищей. Юхимчук Митька возвратился только через неделю. Он рассказал, что был задержан оуновцами и обвинен в пособничестве полякам.

Позже в лесу Свинючинском была найдена могила с телами убитых молодых поляков, чьи останки были опознаны по сохранившимся остаткам одежды. Через некоторое время в колонию Трускоты вторглась развернувшаяся в боевые порядки сотня УПА. Застигнутые неожиданностью в середине дня, жители колонии спасались бегством в направлении железной дороги, т. е. в сторону немецкого гарнизона, охранявшего железнодорожный мост. Убегавшие интуитивно избрали правильное направление: преследовавшие их уповцы не могли стрелять в сторону немецкого гарнизона. В колонии уповцы убили двух поляков — Адольфа Мусялка и Максимилиана Крупку, которые оставались в своих усадьбах, когда появились бандеровцы.

К этому времени в селе Трускоты была организована вооруженная группа самообороны из пяти человек польской национальности. Они открыли огонь по наступавшей сотне УПА и убили, одного бандеровца — уроженца села. Факт самообороны оказался для бандеровцев неожиданным. Боясь потревожить немецкий гарнизон, находившийся неподалеку, бандеровцы не открывали ответный огонь по полякам. Вечером того же дня сотня УПА сожгла школу в селе Ружин. Для меня был и остается непонятным этот акт вандализма. Ведь школу посещали не только поляки, но и украинцы.

11 ноября 1943 г. наша группа самообороны в колониях Ружин и Трускоты отбивала попытки группы УПА ворваться в эти села. На другой день мы покинули Трускоты. Там получил тяжелое ранение в ногу Стефан Сковрон, 18 лет, полный сирота, являвшийся моим хорошим товарищем. Мы оказали ему возможную первую помощь, и он попросил нас оставить его возле дома нашего соседа Гната Юхимчука. На другой день Стах Шимчак пошел забрать Стефана.

Оказалось, что его уже нет в живых. У него был распорот живот, вытянуты все внутренности, выколоты глаза, а с ног сняты ботинки. Вскоре его брат Зигмунд опознал эти ботинки на жителе села Люблинец Леньке Аксютиче.

Большой трагедией для меня стала смерть украинцев Ивана Аксютича и его сына Сергея осенью 1943 года. Человек в годах, Аксютич Иван хорошо жил со своими соседями, не вступал ни в какие политические интриги, имел смелость не поддерживать украинских националистов. Убили его в селе Клевецк с участием племянника Леонида, который для родного дяди избрал страшную смерть — распилил живое тело пилой. Его сына Сергея оуновцы застрелили.

Францишка Косинская: Я проживала на Волыни в селе Дошно, что в 17 км от Ковеля. Соседние села Велимче и Датынь. С болью в сердце вспоминаю трагический день 28 августа 1943 года. Этой ночью мой муж с младшим братом, как это уже было и раньше, спал на сене стодоле. В доме находились сват и сваха, три сестры мужа и я с малым ребенком. Уже было достаточно светло, когда я с ребенком подошла к окну и увидела страшную картину. Вдоль озера бежит Йозеф Савицкий, а за ним на коне мчится бандеровец с саблей в вытянутой вперед руке. Когда лошадь догнала Савицкого, бандеровец взмахнул саблей, и голова убегающего повисла на плечах. Несчастный еще сделал несколько шагов и замертво упал. Я разбудила домашних и с ребенком на руках выскочила на полевую дорогу сбоку дома и спряталась во ржи. Была уже середина дня. Дочь крепко припала к моей шее и шептала: "Мама, пить…" Мне показалось, что в селе уже наступила тишина. Мы встали и пошли в дом соседа-украинца. Мы не успели напиться воды, как к дому подъехала группа бандеровцев на конях. Их было человек 30–40. Один из них с порога спросил: "Где здесь полька Франя?" Я стала против него, внимательно смотрю ему в глаза и отвечаю по-украински: "А если я полька Франя, то нельзя мне жить?" Дочь, прижавшись к моей шее, тихонько просит: "Не говори, мама, по-польски". Я мысленно молилась, глядя в глаза бандиту, которые никогда не забуду. Мой хозяин тем временем убеждал бандеровца, что здесь нет никакой польки Франи, а я просто слабоумная женщина.