Холодное время - Варгас Фред

– Ну нет, не до завтра, – возразил первый. – Во-первых, завтра воскресенье, во-вторых, будет слишком поздно.

– Поздно для чего?

– Для проверки содержания алкоголя в крови, – объяснил он, а его коллега вынул алкотестер и протянул комиссару. – Подуйте в трубочку.

– Повторяю, – сказал Адамберг так спокойно, как мог, – у меня срочное дело.

– Сожалею, комиссар. Траектория движения была неровной.

– Да, неровной, – важно подтвердил второй, как будто речь шла о деле государственной важности. – Вы срезали поворот.

– Я быстро ехал, только и всего. Срочное дело, сколько раз повторять?

– Подуйте, комиссар.

– Хорошо, – сдался Адамберг, – давайте свой баллон.

Он сел обратно в машину и дунул. Мотор по-прежнему работал.

– Результат положительный, – заявил жандарм. – Прошу проследовать за нами.

Адамберг, сидя на водительском месте, захлопнул дверцу и рывком тронулся с места. Пока они бежали к своим мотоциклам, он успел свернуть в правый съезд и скрылся от них, плутая по проселочным дорогам.

Двадцать два тридцать, кромешный мрак, моросящий дождик. В двадцать три десять он затормозил у деревянных ворот конезавода Мадлен. В обоих флигелях еще горел свет. Он яростно заколотил в дверь.

– Кто там шумит? – спросил Виктор, появляясь на аллее.

– Адамберг! Открой.

– Комиссар? Вы еще долго нас доставать собираетесь?

– Да. Открой, Виктор.

– Почему вы не позвонили?

– Чтобы не разбудить Селесту, если она вдруг еще в доме.

– Ну, Амадея вы наверняка разбудили, – сказал Виктор, открывая ворота.

Тяжело звякнули цепи.

– У него горит свет.

– Он спит при свете.

– Я считал, что вы ночуете в его домике.

– Да, но я пойду к нему позже, когда закончу работать. А вот и он.

Амадей шел по аллее, наспех надев джинсы и теплый пиджак на голое тело.

– Это комиссар, – сказал ему Виктор. – Снова-здорово.

– Давайте быстрей, – попросил Адамберг.

Виктор отвел его в свою комнатку, почти без мебели, если не считать видавшего виды массивного кожаного дивана, старого кресла и низкого столика. Никаких семейных реликвий у него, само собой, быть не могло.

– Хотите кофе? – спросил Амадей немного испуганно.

– Да, будь добр. Виктор, опиши мне еще раз самую первую сцену.

– Боже мой, какую еще сцену?

Да, он мог притормозить. Срочности никакой не было.

– Извини. Я мчался как на пожар, и меня остановила полиция. Эти козлы заставили меня подышать в трубочку.

– И что?

– Тест положительный.

– И почему тогда вы здесь? – спросил Виктор. – Для комиссаров существуют поблажки?

– Наоборот. Они аж руки потирали от удовольствия, что могут посадить меня за решетку. Я прыгнул за руль и был таков.

– Неповиновение сотрудникам полиции? Это плохо, – сказал Виктор, явно забавляясь.

– Очень плохо, – спокойно подтвердил Адамберг. – Меня интересует самая первая сцена, когда двенадцать французов собрались за столом в гостинице на Гримсее. Накануне путешествия на Лисий остров.

– Хорошо, – сказал Виктор. – Только что рассказывать?

– Опиши мне убийцу.

Виктор встал, вздохнул и развел руками:

– Я уже описал его.

– Начни сначала.

– Это был обычный среднестатистический мужик, – устало заговорил Виктор. – Вот только очень волосатый. Ничем не примечательное лицо, маленькая круглая бородка и очки. Лет пятидесяти или около того. В молодости все кажутся старыми.

– А трость, Виктор, ты говорил, у него была трость?

– Это так существенно?

– Да.

– Ну, была у него трость, чтобы проверять прочность льда по пути.

– Ты говорил, он что-то такое делал этой тростью.

– Ах да. Он поднимал ее и бил ею об пол. Она стучала по плитке. Тук. Тук. Тук.

– Быстро или медленно? Попробуй вспомнить.

Виктор опустил голову, сосредоточившись.

– Медленно, – сказал он наконец.

– Хорошо.

– Не понимаю. Вы хотели во что бы то ни стало, непонятно зачем, распутать исландскую историю.

– Да.

– И вы это сделали. Но вы ищете не убийцу с острова, а преступника из окружения Робеспьера. Того, кто оставляет знаки.

– Верно.

– Так зачем вам снова понадобилась Исландия?

– Потому что я ищу обоих убийц. Дай мне бумаги, несколько листков, и чем рисовать. Лучше карандаш.

Амадей принес ему все необходимое и еще поднос, чтобы было что подложить.

– У меня есть только синий карандаш. Пойдет?

– Прекрасно, – сказал Адамберг, принимаясь за работу. – Я нарисую несколько портретов, Виктор. Начну с исландского убийцы.

Минут десять Адамберг рисовал молча. Потом передал Виктору первый рисунок.

– Такой? – спросил он.

– Не вполне.

– Хватит врать, сейчас мы действительно дошли до конца пути, и нас прижали к стенке. Одним портвейном мы ее не пробьем. Или вот такой? – сказал он, вручив ему второй рисунок. – Этот тебе больше по душе?

– Вы что, собираетесь мухлевать, пока не добьетесь сходства? Я так не играю.

– Я не мухлюю, я следую дедукции.

– Каким образом?

– Пытаюсь омолодить его лицо на десять лет. Это непросто, так как в нем нет ничего примечательного, ты сам сказал. Ни носа с горбинкой, ни сверкающего взгляда, ни выдающегося вперед подбородка, ничего такого. Он ни урод, ни красавец. Ни Дантон, ни Бийо-Варенн. Ну? Так лучше?

Виктор посмотрел на портрет и, поджав губы, положил его на столик.

– Ну, давай, – сказал Адамберг. – Скажи уже.

– Ладно, – сказал Виктор, задыхаясь, словно после пробежки. – Так лучше.

– Это он?

– Да.

– Исландский убийца.

Адамберг вынул из кармана несколько смятых сигарет и пустил их по кругу. Амадей взял одну и принялся изучать ее:

– Это что, контрабанда? Дурь?

– Нет, мне сын дал.

Закурив, Адамберг взял карандаш и снова начал рисовать. Его отвлек какой-то шум снаружи, и он прервался. С листком в руке он подошел к окну без занавесок, выходившему в парк. Ночь была темной, и уличный фонарь слабо освещал только часть аллеи между домами.

– Это, наверное, Марк, – сказал Виктор. – Он страшно шумит, когда тут шляется.

– Он оставляет Селесту ночью одну?

– Вообще-то нет. Возможно, он пришел с вами поздороваться. Или это просто ветер.

Адамберг снова сел. На три следующих портрета у него ушло пятнадцать минут.

– А теперь вы что рисуете? – спросил Амадей.

– Теперь я рисую второго. Убийцу из Общества Робеспьера. Я знаю, что ты видел его, Виктор. Когда сопровождал Анри Мафоре на эти собрания.

– Я там всех не рассматривал.

– Его рассмотрел. Куда тебе было деться.

– Почему?

– Ты сам знаешь.

– Почему три рисунка?

– Потому что он многолик, и я не знаю, какой из его образов тебе известен. Наложи ему на лицо белую пудру и серые тени, на щеки силиконовые накладки, надень парик, скрой под кружевами шею – и готово. Обман зрения. Поэтому я и рисую несколько лиц. Никакой грим на свете не изменит разрез глаз, форму губ и высоту скул. Вот, – сказал он, раскладывая на столике новые наброски.

Адамберг опять обернулся к окну. Шелест, шорохи. Кошка? Кошки двигаются бесшумно. Заяц? Еж? Ежи шуршат.

Виктор ткнул пальцам в один рисунок, потом в другой:

– Этот, и еще вот он может быть. Но костюм не вполне такой.

– Это тот человек, которого ты видел рядом с Мафоре?

– Да.

– И рядом с собой тоже.

– Как это?

– Прекрати, Виктор. Вот, посмотри. – Адамберг положил рядом портрет исландского убийцы и последний рисунок, изображавший преступника из Общества Робеспьера.

Виктор мгновенно согнул пальцы, но Амадей, завороженный работой Адамберга и находясь еще, возможно, под действием лекарств, опять не заметил его знака. Он слишком исстрадался за все это время и не владел собой.

– Так это же один и тот же мужик, – простодушно сказал он.