Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

Поп Гапон был известен своей искренней любовью и привязанностью к простому люду. Он был чист душой. Он искренне верил, что организуемые им сборища рабочих могут в конечном итоге улучшить их жизнь под руководством гражданских и религиозных властей, сделают их более гуманными людьми, и не позволят революционному вирусу проникнуть в рабочую среду, чему всячески противодействовал этот священник.

Но в этом сборище различных групп, которые присоединялись к его шествию, Гапон терялся. Целое море недовольных людей выплескивалось на улицы города. У каждого было свое требование. Эти люди в своей наивности верили в добро, и пока проявляли уважительное отношение к высшей власти: «Царь-батюшка освободит свой народ от его угнетателей». В толпе несли портреты царя, церковные хоругви, и все с обнаженными головами распевали знаменитый гимн старой России «Боже, царя храни!».

Неоднократно говорилось, что эта самая многочисленная манифестация в истории России, абсолютно не проявляла никаких агрессивных устремлений и была совершенно мирной по своему характеру.

К двум часам пополудни различные рабочие шествия должны были соединиться на площади перед Зимним дворцом.

И тут-то и началось то, что впоследствии в истории получит название «Кровавое воскресенье».

Кто же отдал этот чудовищный приказ полиции стрелять по демонстрантам?

Совершенно ясно, что не царь. Но с него никак недьзя снимать вины за то, что он не был в достаточной степени проинформирован, не был особо встревожен этим очень важным и серьезным событием. Да, в данном отношении простить этого Николаю нельзя. Никак нельзя было допускать, что из-за его беззаботности, полного отсутствия интереса к общественной жизни в тот год, оппозиция, весь этот хор недовольных делали из него тирана, кровопийцу, чудовище, которому нет прощения…

В тот момент, когда поп Гапон поднял руку с распятием, чтобы провести переговоры с конным жандармом, раздался первый выстрел, за ним, второй, потом — десять, сто. Сотни убитых и раненых падали на снег. Кровь ручейками текла на всех городских улицах. Пехотинцы, при поддержке казаков и гусар, отрезали все пути отступления мятежникам.

Потрясенный Гапон ходил от одного лежавшего на земле к другому, молился, помогал перенести раненых, закрывал глаза убитым и вскоре пропал в толпе. Когда наступили сумерки, по городу поползли самые отчаянные слухи. Весь город содрогался от приступов ужаса. Николай, — и это его самая большая ошибка, как по совести, так и в политике, — был плохо обо всем информирован и отказался принять депутацию забастовщиков. И приказ, отданный его министром, стрелять по толпе, навсегда отдалил его от своего народа.

Очень трудно понять, как этот религиозный человек с благородной душой не предотвратил такой трагедии, для чего ему потребовалось бы лишь сделать знак рукой. Ему нужно было выйти на балкон и сказать своему народу:

«Дети мои, вы правы, я — ваш батюшка, ваш отец. Я готов сделать все возможное, чтобы покончить с вашей нищетой, принести вам облегчение. Забудем об этой страшной войне. Расходитесь по домам, не теряйте веры в меня. Ваш царь вас любит всех и вам непременно поможет!»

Как же так получилось, что ни одна душа, ни один министр, ни один друг, не посоветовал несчастному царю выступить с таким обращением к народу? Таким образом он мог бы спасти свой трон и до конца своего царствования пользоваться уважением и преданностью своего народа, народа, который и со своими достоинствами и недостатками все еще хранил веру в него и оставался преданным ему до смерти… Этот расстрел толпы 9 января 1905 года стал символом ненависти революционеров, сигналом к их выступлению, которые с тех пор неутомимо работали, чтобы добиться краха империи.

* * *

Николай, который совершенно не ведал, каковы истинные обязанности самодержца, не знал главных проблем своей страны, никому не мог навязать свою волю даже при всем своем самом искреннем желании. Он замыкался в себе, всегда был воплощением серьезности, сентиментальности, мечтательности, врожденной религиозности, и все эти события его жизни только усиливали его экстатическое состояние, направленное к исполнению только одной воли Господней.

Николай жил в роскоши, жизнь русского царя вообще отличалась блестящим великолепием; но громадное его состояние нисколько не удивляло его и не придавало уверенности в себе. Он любил пышные религиозные церемонии, принимал в них участие, но в отличие от других правителей, и, в частности, кайзера Вильгельма, он на них всегда был подчеркнуто строг и серьезен, он не делал ничего только ради того, чтобы произвести должный эффект на окружающих или продемонстрировать, что его непомерное тщеславие удовлетворено.

Да и в повседневной жизни он всегда одевался очень и очень скромно.

Царица вполне разделяла такую его манеру. Все чаще супружеская чета, не забывая, однако, что она — чета императорская, старалась избегать показного к себе раболепия, помпы, церемонного отношения к их высокому положению.

К тому же Александра с тех пор, как ей стало известно об истинном состоянии своего сына, постоянно искала какой бы то ни было предлог, чтобы избежать нескромных вопросов своего окружения, и все более углублялась в долгие молитвы и обряд покаяния. Она очень мало знала о гуманитарных науках и была не в силах помочь избавить цесаревича от его болезни. Только дух святых, слова визионеров, проявления любящих душ, предшествующие появлению ангелов-хранителей, способны вызывать у нее доверие и настроить на медитации.

В то же время твердость ее характера не позволяла ей подчиняться реальности. Нужно испытывать Бога. Нет, он не может ее покинуть! Ведь то, что она просит у Него, не столь трудновыполнимая вещь, — простая, справедливая просьба: «Здоровья, восстановление здоровья маленького существа, которое призвано стать господином своего народа и тем самым оправдать громадную веру своих родителей в Него, Господа».

Можно сказать, что эта несчастная мать, как и другие матери, произвела на этот свет здорового ребенка, ей не следовало бы связываться с опасным общением с оккультными силами, спиритизмом; не следовало бы искать в среде этих полубезумцев, шарлатанов, авантюристов и блаженных миражей невозможного.

В то время, когда императорская супружеская чета нежно склонялась над кроваткой, на которой наследник часто испытывал ужасные приступы своей болезни, настоящая лихорадка всеобщего недовольства все больше охватывала империю, Санкт-Петербург и множество губерний.

Александра писала своей сестре принцессе Виктории Баттенбергской: «Мы проходим через чудовищные испытания… Какой тяжелый крест приходится нести моему Ники. Рядом с ним нет ни одного человека, которому он мог бы доверять… Сколько ему пришлось познать горьких разочарований. Но он не теряет духа и уповает на милосердие Божие. Он продолжает упорно работать, но нехватка таких людей, которых я называю «настоящими», сурово дает о себе знать… Плохих всегда — хоть отбавляй, они всегда под рукою. другие из ложной скромности пребывают в тени. Нам нужно чаще встречаться с людьми, чем мы с ним это делаем. Но это так трудно».