Ефрейтор Икс - Сергей Лексутов

– Кто, остальные?

– Да эти, ученые…Только и разговоров; как диссертацию сделать, да как потом устроиться на хорошее место. Гонтарю вообще лучше на дороге не попадайся – затопчет.

– Вот как?! И откуда знаешь?

– Знаю… – уклончиво обронила она.

– А теперь что, думаешь, не все такие?

– Вы вот, другой.

– Это какой же, другой? У меня ведь тоже цель, диссертацию написать, а потом устроиться…

– Это не цель у вас, а средство…

– Вообще, верно… – протянул он потрясенно. – Ты что же, ведьма?

– Ага, – обронила она безмятежно, – это у нас семейное. По вас же сразу видно, вы тайгу любите, потому и ясно, что диссертация для вас средство. У вас же без диссертации, и не человек вроде… Мой отец уже полторы сотни статей опубликовал в научных журналах, и никто ему кандидатскую степень присваивать не собирается. А другой кандидат наук, кроме никому не нужной диссертации за всю жизнь ничего не напишет, и ничего нового науке не даст, но до самой пенсии деньги за кандидатство получает.

– А что твой отец заканчивал?

– Охотоведческий факультет. И то заочно.

– А Гонтарь знает, что твой отец наукой занимается?

– Еще бы! И даже частенько у него идеи и темы ворует…

Павел протянул:

– А я все голову ломаю, откуда на таежном кордоне такая библиотека…

– Ну, библиотека-то в основном от дедушки осталась… Отцовы книги все больше научные.

– А кто был твой дедушка?

Вилена вскинула голову, с вызовом бросила:

– Врагом народа!

Павел хмуро проворчал:

– Будто я не знаю, кто были враги народа…

Вилена опустила голову, пригорюнилась:

– Он был профессором филологии… А просидел в лагере семнадцать лет. Они с бабушкой в Ленинграде жили, революцию дедушка с восторгом встретил. Но потом, чем дальше, тем больше, понимал, что простому народу, да и интеллигенции, стало хуже, чем при царе. Ну и где-то, кому-то высказал свои соображения… Хорошо хоть не расстреляли… Бабушка за ним в Сибирь поехала, старалась держаться поближе к лагерям, в которых он сидел, все ждала, что на поселение отпустят. В деревенских школах детишек учила. Может, оно и к лучшему так получилось, а то бы в блокаду с голоду умерла вместе с родителями своими… Дедушку только по амнистии освободили, в пятьдесят шестом. В Ленинград они с бабушкой так и не вернулись, поселились на Алтае, понравились почему-то ему эти места. Преподавали в сельских школах. Бабушка у меня до сих пор жива. И дедушка бы жил, если бы не лагеря… Он до конца своих дней считал, что Сталин извратил учение Ленина, и что коммунизм – единственно верный путь развития человечества.

– А почему у тебя такое странное имя? – спросил Павел.

Вилена пожала плечами:

– Бабушка говорит, что меня так дед назвал. Ну, Вилена – Вэ И Ленин, созвучно. А потом оказалось, что это старинное русское имя, только редкое. А мать с отцом меня Ленкой зовут, им так привычнее. Отец тоже верит, что наши государственные деятели рано или поздно вспомнят Ленина не только на словах…

– Ну, знаешь!.. – и Павел не нашелся, что к этому добавить.

Она насмешливо глянула на него:

– А вы что, с луны свалились? Это у вас в Университете анекдоты травят по курилкам и про Ленина со Сталиным, и про Брежнева, а на людях на полном серьезе "Малую землю" с "Целиной" конспектируют. Но вот в наших местах многие в коммунизм верят. Отец однажды чуть вертолет не сбил из карабина…

– А при чем тут коммунизм?.. – ошарашено спросил Павел, ничего не понимая.

– При том… Браконьеры прилетали на охоту. Вы ж понимаете, что простые браконьеры на вертолетах не летают. Отец писал куда-то, директору заповедника говорил, что если опять прилетит, то непременно его собьет. Так директор его чуть из заповедника не выгнал. Хорошо, отца тут каждый знает, да и дедушку помнят. Вот и скажите мне, что это за социализм такой, если для кого-то законы есть, а для кого-то не писаны? И так везде и всюду. И попробуй, где скажи, или напиши в газету. Обвинят черт те в чем: в антисоветизме, оппортунизме, низкопоклонстве… Все по Марксу. Он еще в своем "Манифесте" писал, что для бюрократа все государство в личной собственности. И бюрократ всякую критику в свой адрес воспринимает, как посягательство на свою личную собственность, то есть – на государство. Каково? – она выжидательно поглядела на Павла.

А тот с ужасом понял, что ничего этого не помнит, хоть и сдавал кандидатский минимум. Вот так таежная деваха!

Назад шли нагруженные мешками с травой. Коллекции Павла занимали только один мешок, а тащить пришлось целых три. Он приторочил их к рюкзаку, и со стороны, наверное, сам казался мешком на ногах.

До кордона осталось день пути, солнце клонилось к закату. Павел, как робот, шагая за Виленой, спросил:

– Не пора ли на ночлег устраиваться?

Она коротко бросила через плечо:

– Рано еще…

Павлу показалось, что она с нетерпением посматривает вперед, а вскоре и выяснилась причина ее нетерпения; из-за поворота тропы показался человек, и Павел тут же узнал Андрея Степановича. А Вилена радостно воскликнула:

– Вот теперь пора и на ночлег устраиваться!

Помогая Павлу освобождаться от поклажи, Андрей Степанович, посмеиваясь, говорил:

– Ну, вертихвостка, захомутала таки мужика…

– Ничего, мне не тяжело, – проговорил Павел, растирая плечи, нарезанные лямками рюкзака, – а помогла она мне здорово…

Привычно принялись готовить ночлег. Вилена, прихватив удочку, ушла к речке. Раскряжевывая в два топора сухостоину, Павел с лесником перекидывались ничего не значащими фразами, но что-то потянуло Павла за язык, он проговорил:

– Хоть и красавица дочь у тебя, Андрей Степанович, но и я с понятием. Да и староват я для нее…

– Дурак ты паря… – Андрей Степанович усмехнулся. – Это ты для Ленки староват? Не смеши… А Ленка, если влюбится, меня слушать не станет, по-своему поступит. Возраст тут ни при чем, любовь-то не выбирает… Гонтарь это наверняка знает, потому и начал вокруг нее как индюк вертеться. А ведь женат, и, говорит, жену свою любит. Ленка-то его сразу распознала. А услал я ее подальше, чтобы не выкинула чего.

– Так ведь я мог оказаться каким-нибудь эдаким…

– Не мог, – отрезал Андрей Степанович. – Человека, как и любого зверя, по повадке сразу видно. Я только заметил, как ты стараешься на муравья не наступить, так сразу про тебя все и понял…

Павел смутился. Он действительно, когда ходил, старался не наступать на всякую живность, копошащуюся под ногами. Думал, что этого никто не замечает. Эта странность в нем была с детства; он рыбачил, охотился, но еще ни единого живого существа не убил бессмысленно, просто так, или нечаянно.