Сын повелителя сирот - Адам Джонсон

Наконец, граждане, Сан Мун разделила убеждения своего мужа!

Наслаждайтесь сиянием любви, так как в следующей передаче мы подробнее расскажем вам о том, кто же такой этот «Командир Га». Несмотря на то, что он отлично справляется с удовлетворением политических потребностей женщины, мы поговорим о том, как ему удалось осквернить все семь принципов поведения Добропорядочного гражданина Северной Кореи.

Сан Мун объявила о том, что сегодня день памяти ее двоюродного дедушки. Несмотря на то, что это была суббота, рабочий день, они пойдут на Кладбище Мучеников Революции, чтобы возложить венок на его могилу.

– Устроим там пикник, – предложил ей Командир Га. – А я приготовлю свою любимую еду.

Га не дал им позавтракать.

– Пустой желудок – это мой секретный ингредиент, – объяснил он Сан Мун и детям.

Достав котелок и взяв немного соли, Га вышел из дома вместе с Брандо, надев ему на шею поводок.

Увидев пса, Сан Мун покачала головой.

– Это незаконно, – предупредила она.

– Я – Командир Га, – возразил он ей. – Если хочу выгулять собаку, то сделаю это. Кроме того, мои дни уже сочтены, правда?

– Что это значит, – спросил мальчик. – «Его дни сочтены»?

– Ничего, – ответила Сан Мун.

Они побрели вниз по холму, пройдя под неподвижной гондолой одного из аттракционов Парка развлечений. Сиденья аттракциона, в которых «трудились» дети Пхеньяна, скрипели над их головами. В парке было полно крестьян, которых привезли сюда на автобусе в рамках устраиваемой для них ежегодной поездки в столицу. Га, Сан Мун и дети прошли через лес, покрытый в это время года листвой, и оставили здесь Брандо, привязав его к дереву, чтобы он не отвлекал пришедших на кладбище ветеранов.

Командир Га оказался на кладбище впервые. Сан Мун прошла мимо всех указателей и подвела их прямо к бюсту своего двоюродного дедушки. Это был человек с острыми скулами и неровными бровями, характерными для жителя Южной Кореи. Глаза у него были прикрыты, что придавало его лицу выражение определенности и спокойствия.

– А, – вспомнил Га. – Это Канг Кунг Ли. Бросившись в атаку по горному мосту под вражеским огнем, он оторвал дверь от автомобиля Ким Ир Сена и закрылся ею, как щитом.

– Ты о нем слышал? – спросила Сан Мун.

– Конечно, – ответил Га. – Он спас жизнь многим людям. Людям, действующим вопреки правилам во благо других, иногда называют его именем.

– Ты в этом уверен? – усомнилась Сан Мун. – Боюсь, в наши дни его именем называют только сирот, переболевших корью.

Командир Га в изумлении бродил между рядами, читая на мраморных постаментах выгравированные имена мальчиков из приюта, которых он знал. Когда он смотрел на бюсты героев, ему казалось, что все эти мальчишки выросли – у них были усы, массивные челюсти и широкие плечи. Он прикоснулся к их лицам и провел пальцем по иероглифам хангыль, которыми были написаны их имена. Казалось, будто они не умерли от голода в девять лет и не погибли в одиннадцатилетнем возрасте в результате несчастных случаев на производстве, что все они дожили до двадцати и тридцати лет, как нормальные мужчины. Подойдя к бронзовому бюсту Ун Бо Сонга, командир Га провел по нему рукой. Металл был холодным. Глядя на улыбающееся лицо в очках, Га прикоснулся к его щеке и произнес: «Бо Сонг».

Ему нужно было увидеть еще один бюст. Сан Мун и дети шли за ним следом, между могилами, пока он не подошел к нужному месту. Бюст и человек стояли лицом к лицу, но были совсем не похожи друг на друга. Командир Га не знал, чтó почувствует, встретившись, наконец, с этим мучеником, но в тот момент у него в голове стучала лишь одна мысль: «Я не ты. Я сам по себе».

К нему подошла Сан Мун.

– Ты испытываешь к этому мученику особые чувства? – спросила она.

– Я знал человека с таким же именем, – ответил он ей.

– Ты знаешь историю этого мученика?

– Да, – вздохнул он. – Довольно простая история. Хотя этот человек и не был благородного происхождения, он присоединился к партизанскому отряду, чтобы бороться с японцами. Товарищи сомневались в его верности. Для того чтобы доказать свою преданность им, он отдал собственную жизнь в борьбе с врагом.

– Эта история похожа на твою жизнь.

– На жизнь того человека, которого я знал, – поправил он. – Это его история.

– Пошли отсюда, – сказала Сан Мун. – Я могу бывать в этом месте не чаще, чем раз в год.

Дети вместе держались за поводок Брандо, поэтому пес утянул их за собой в лес. Командир Га развел костер и показал им, как смастерить треногу, чтобы подвесить над огнем котелок. Они набрали в него воды из ручья. Обнаружив небольшой водоем, дети сделали из камней небольшую запруду и пытались спугнуть рыбу, которая плавала на глубине. Га натянул свою рубашку в самом узком месте, чтобы ловить рыбу, как ситом. Им удалось поймать малька длиной десять сантиметров. Возможно, это была взрослая особь, и рыба здесь просто не вырастала до крупных размеров. Черенком ложки он счистил с рыбки чешую, выпотрошил ее и нанизал на палку, чтобы Сан Мун могла держать ее над огнем. Как только рыба зажарится, ее нужно было посолить.

Повсюду росло множество одичавших цветов, семена которых, вероятно, залетели сюда с кладбищенских клумб. Он показал детям, как распознать и сорвать ссукгат[25]. Уложив цветы между двух камней, они вместе размяли их стебли. За булыжником росла оноклея. Ее сочные бутоны так и просились в руки, способные очистить их от веерообразных листьев. К счастью, у самого основания булыжника рос сеоги[26], блестя каплями солоноватого сока, характерного для водорослей. Острой палкой они соскоблили этот лишайник с булыжника. Га показал детям, как выглядит тысячелистник, и они вместе отправились на поиски. По дороге им попался небольшой цветок дикого имбиря с резким вкусом. Наконец, они нарвали листьев шисо[27], растения, оставленного здесь японцами.

Вскоре из котелка пошел пар. Пока Га смешивал дикие травы, на поверхности воды появились три пятнышка рыбьего жира.

– Это, – сказал Га, – мое самое любимое блюдо. В тюрьме мы почти умирали с голода. В таком состоянии человек может работать, но думать он не способен. Разум пытается воспроизвести какое-нибудь слово или мысль, но в голове лишь пустота. Когда ты голоден, то не ощущаешь времени. Ты просто работаешь, а потом наступает тьма и никаких воспоминаний. Но на лесоповале нам удавалось проделывать это. Если вечером соорудить запруду для рыбы, то на следующий день во время работы можно было наловить гольянов. Съедобные травы можно было найти на холмах, и каждая чашка такого супа добавляла нам еще одну неделю жизни.

Он попробовал бульон, все еще горький.

– Нужно еще поварить, – решил он. Его мокрая рубашка сушилась на дереве.

– А как же твои родители? – поинтересовалась Сан Мун. – Я думала, когда людей отправляют в трудовые лагеря, их родители едут туда вместе с ними.

– Это правда, – ответил он. – Но у меня нет родителей.

– Как жаль, – вздохнула она.

– Думаю, что моим родителям, можно сказать, повезло, – произнес он. – А где твои родители? Они живут здесь, в столице?

Голос Сан Мун стал печальным.

– У меня жива только мать, – сказала она. – Она на востоке. Вышла на пенсию и уехала в Вонсан.

– Ах, да, – произнес он. – Вонсан.

Сан Мун молчала. Он помешал суп, травы всплыли на поверхность.

– Давно она уехала? – спросил он.

– Несколько лет назад.

– И она занята, – заметил он. – Настолько занята, что ей некогда тебе написать.

Было сложно понять, чтó именно выражало ее лицо. Она смотрела на него выжидающе, будто надеясь услышать от него какие-нибудь хорошие новости. Но по ее глазам было видно, что ей что-то известно.

– На твоем месте я бы не волновался о ней, – успокоил он ее. – Уверен, с ней все в порядке.

Похоже, слова Командира не утешили Сан Мун.

Дети стали по очереди пробовать суп и корчить рожицы.

Он снова попытался с ней заговорить.

– В Вонсане много разных занятий, – добавил он. – Я видел его собственными глазами. Песок там особенно белый, а волны довольно синие.

Сан Мун смотрела в котелок отсутствующим взором.

– Поэтому не верь слухам, ладно? – сказал он ей.

– Каким слухам? – встрепенулась она.

– Вот это другое дело, – похвалил он.

В Тюрьме 33 все способы самообмана постепенно переставали работать, так что даже самые фундаментальные ложные убеждения, составляющие неотъемлемую часть вашей личности, в итоге переставали существовать. Командир Га испытал это во время наказания одного заключенного. Такие наказания устраивали на берегу реки, где было много отполированных водой камней. Если человека ловили при попытке к бегству, его по пояс зарывали у самой кромки воды. На рассвете мимо него вели длинную, почти нескончаемую вереницу заключенных. И каждый из них должен был бросить в беднягу камень. Если бросок был слабым, охранники кричали на оплошавшего для «поднятия настроения», но бросать камень второй раз не заставляли. Он испытал это трижды, но поскольку был далеко не первым в очереди, то бросать камень ему приходилось не в человека, а в бесформенную бездыханную массу, неестественно жавшуюся к земле.