Звоночек 3 - Михаил Маришин

Отбросив всю экзотику, мы сосредоточились на проработке варианта, который изначально был основным. Замена турбин линкора на дизель-гидравлическую установку, аналогичную установке "Фрунзе". При подробном осмотре и сверке чертежей выяснилось, что уже готовые для балтийца фундаменты можно установить в "Александра" с минимальными переделками, что было очень хорошо. К тому же, бортовые машинные отделения, с турбинами высокого и среднего давления, на черноморском линкоре были просторнее в ширину, что облегчало задачу. А вот центральное машинное отделение мы решили не трогать, удовлетворившись только двумя валами. Во-первых, достаточно и пары винтов. А во-вторых, тяжёлые и габаритные турбины низкого давления нельзя было бы извлечь без частичного или полного демонтажа грот-мачты и кормовой надстройки. Кроме того, раз док нам недоступен, новые отверстия в подводной части сделать было невозможно, поэтому для монтажа системы охлаждения надо было составить проект с использованием наличных кингстонов и коммуникаций. Вчерне прикинули сроки, потребности в рабочей силе, материалах, инструментах и составили заявку на "Большую землю" особо оговорив судно с краном грузоподъёмностью не менее пятнадцати тонн.

"Дельфин" улетел, а в порт вошёл ещё один советский пароход, рефрижератор "Курск", обычно ходивший на линии Ленинград – Одесса. В этот раз он прервал свой рейс с грузом, который по заведомо завышенной цене срочно выкупило французское правительство прямо в Бизерте, устроившее советскому истерику с требованием в минимальные сроки забрать всю взрывчатку с территории Республики и вывезти её за предел территориальных вод. "Курск" пришвартовался позади "Александра" прямо напротив арсенала и открыл свои трюмы. Губернатор, нагнав арабов, принялся опорожнять их рекордными темпами, но, когда эта работа была закончена и пароход поднялся в воде, возникла заминка. Было забавно наблюдать, как арабы, цепочкой, будто муравьи, неся 130-миллиметровые снаряды прямо на голове, сунулись к трапу, а наши их не пустили. Стоящий тут же и контролирующий работу дежурный по военному порту стал горячиться, но советский капитан был непреклонен. У него чёткие инструкции. Сначала пушки – потом боеприпасы. Француз, понимая, что если погрузить орудия, а двенадцатидюймовые стволы можно было разместить только на палубе, причём так, что они перекрыли бы трюмные люки, места для боеприпасов попросту не останется, возмущался, но вынужден был уступить. "Курск" ушёл только через три дня, забрав с собой артиллерию и торпедные аппараты снятые с кораблей сбежавшей эскадры почти полностью. Не хватало десятка стволов, из них четыре 130-миллиметровых, и французы не могли внятно объяснить, куда они их подевали, только разводили руками и твердили, что арсенал пуст. Выпустили же они наше судно только после того, как ещё один советский пароход, "марсельский" рефрижератор "Кубань", забрал боеприпасы. Пугать лягушатников стало нечем, но на тот момент нас уже было три сотни человек, каждый из которых был вооружён хотя бы наганом.

Дни шли за днями. Жизнь на "Александре Невском", можно сказать, наладилась. Множество людей обжили линкор, появилось электричество, свет, опреснительная установка давала воду, даже гальюны привели в рабочее состояние. Суда Совторгфлота приходили регулярно. С берега не донимали, белогвардейская диаспора, лидер которой, адмирал Беренс, по агентурным данным поклявшийся уничтожить линкор, но не отдать Советам, столкнувшись с нашей позицией по этому вопросу, посчитала за лучшее вовсе с нами не пересекаться.

Правда, комфортной эту жизнь, в круглосуточном грохоте железа, к которому днём примешивался рёв труб духового оркестра, назвать было сложно. Двенадцать-четырнадцать часов работы, и не только головой, но и руками, приходилось самому и резать и подваривать в сложных местах, остальное – сон без задних ног. И так каждый день. Единственной отдушиной была музыка. Не дающий мне покоя с тех пор как я его вспомнил марш "Красная тревога", рвался наружу. Помню, как первый раз во время обеда подошёл к оркестру на палубе и спросил.

— А сможете вот это?

Наш Советский Союз покараетВесь мир как огромный медведь на восток.Над землёй везде будут петьСтолица, водка, советский медведь наш!

Глаза дирижёра округлились и он стал беспомощно разевать рот, не в состоянии достойно ответить целому капитану госбезопасности. На палубу со звоном упала труба, или что там у них за инструменты, я не разбираюсь.

— Да что ж вы, в самом-то деле?! Это ж просто набор слов, чтоб мотив понятнее был. Можно ж спеть и так:

Хитрый наш президент набиваетМошну, как хомяк за щеку колосокЭто доступно не только лишь всемСало, горилка, скакучий гопак наш!

В оркестре заржали.

— Мы попробуем, — улыбнулся дирижёр и, повернувшись к трубачам, взмахнул палочкой. Получилось, прямо скажу, весьма отдалённо.

— Не-не-не, — оборвал я первую попытку, — там ещё вступление должно быть такое: пам, пам, пампарарам…

— Товарищ Любимов, подойдите! — позвали меня в самый интересный момент от проёма в палубе, зияющего над левым машинным отделением.

— Эх, даже пожрать спокойно не дают, — подосадовал я, но должен был идти, — потом…

— Будет минутка, заглядывайте, нам понравилось, — в спину мне, со смешинкой, крикнул кто-то.

Вот так, понемногу, целый месяц почти, я восстанавливал по памяти марш и даже сочинил к нему более-менее вменяемый текст, пока не стало выходить очень и очень похоже. Возможно, просто инструментов не хватало до оригинала или они были не те.

А потом к нам не прилетел, как обычно, "ВМЗ-2". В плохую погоду, на территории Югославии, он врезался в гору с грузом кислородных баллонов для газовой резки и электродов. Впечатлённый фейерверком Белград закрыл для К-7 воздушное пространство и мы остались без воздушного моста. Без оперативной доставки расходников работы замедлились, то того не хватало, зато этого было в избытке, то наоборот. Даже с провизией случались перебои, а однообразие пищи стало притчей во языцех. Составленный нами впритык график, полетел к чёрту. Вдобавок к нашим бедам, в Гамбурге 10 октября на советском пароходе взорвался паровой котёл, судно лишилось хода. Понятно, трубить на весь мир об этом не стали, но ремонт машин ледокола "Ермак" пришлось отложить, ибо только он мог отбуксировать повреждённое судно подальше от огласки. К тому же, со всей этой вознёй, он мог просто к нам не успеть!

— Нам нужен запасной план, — подошёл я второго ноября к капитану Кузнецову.

— Есть мысли? — спросил он, с тоской глядя в сторону канала, ведущего в открытое море.

— Помнишь, я как-то ляпнул про паруса?

— Ты и про вёсла тоже тогда ляпнул, — заметил Николай Герасимович, видимо решив, что я шучу и обращать особое внимание на меня не стоит.

— Я серьёзно!

Кузнецов повернулся ко мне, смерил взглядом, а потом, махнув рукой, сказал.

— Делай что хочешь, но чтоб линкор был на ходу! Хоть Нептуну молись, чтоб он взял и перенёс нас всех в Севастополь!

Раз так… В тот же день на Большую землю ушла длиннющая шифровка, которую передавали по радио не меньше чем полчаса. А третьего пришёл ответ с подтверждением. Видимо, там тоже всё понимали и хватались за любую возможность. Ещё через день радист принял инструкции по предварительной подготовке и работам, к которым мы прямо сейчас могли приступить. Волевым решением я забрал себе всех инженеров-корпусников и бригаду рабочих Николаевского завода. Всё равно, они тогда занимались чисткой угольных бункеров и переделывали их для хранения дизтоплива, работа важная, но необязательная. Мы понимали, что можем не успеть, поэтому заранее решили разместить прямо на верхней палубе, после того, как технологические проёмы будут закрыты, четыре железнодорожные 40-тонные цистерны прямо на рамах, но без тележек. Топливо от них к дизелям могло поступать самотёком, что экономило нам насосы. Посоветовавшись с кораблестроителями насчёт выбора конкретных мест, я приказал дополнительно укрепить шесть участков на верхней палубе, недалеко от орудийных башен, там где и без того всё было прочно. Кроме того, две концевых башни прямо за броню приварили к палубе, что вызвало резкий протест Кузнецова, но я, ничего не объясняя, заявил, что так надо и это неизбежно. На этом издевательства над концевыми башнями не закончились. В их крышах, точно по центру барбета, кислородной резкой было проделано по отверстию и устроены прочные горизонтальные площадки, приваренные к броне намертво. Делая это, я рассудил, что наличное бронирование крыш башен в современных условиях всё равно никуда не годится и его неизбежно будут усиливать. А раз так, то следы нашего варварства потом скроет уложенная сверху дополнительная бронеплита.