Крестьянская цивилизация в России - Виктор Бердинских

Мы часто забываем, что после Октябрьской революции в сознании миллионов крестьян сразу же началось обожествление нового правителя России — Ленина. После смерти Ленина обожествление автоматически было перенесено на личность Сталина. Дарья Ивановна Селезнева (1912) из деревни Усады Московской губернии вспоминает: «В 17-м году свершилась революция. Мы на революцию никак особенно-то внимания не обратили. Как жили раньше, так и потом — нисколько не полегчало: работы-то было столько же. Ленина крестьяне уважали, любили его. За Ленина молились. С детства мать приучала нас молиться за Ленина перед едой».

Феномен обожествления Сталина, мифологизация его личности в народном сознании 30-х годов нельзя понять вне связи его с прочными монархическими настроениями в крестьянской среде, особенностями религиозных воззрений русского народа. В условиях того времени фигура харизматического лидера впитала в себя не только царистские, религиозные, патриархальные воззрения крестьянских масс. Власть переплавила все это в горниле революции, войн, террора в совершенно иное качество — в личность национального вождя, вождя единственно возможного и абсолютно бесспорного. Вот подборка из нескольких рассуждений о вожде.

«Раньше Сталин для всего народа был просто Богом. Помню, пришли мы как-то с матерью в сельсовет. В красном углу висел портрет Сталина, мать перекрестилась и меня заставила поклониться. Все жили в страхе, все боялись, но и уважали Сталина. Мы не могли себе представить, как жить без Сталина» (А.И. Гребенева, 1917).

«Сталин — герой. Войну выиграл, страну на ноги поставил. Когда его на XX съезде очернили, все его речи и доклады, книги там сжигались. А у меня патефонные пластинки были, дак я их не дал жене разбить. Тася потом стащила несколько и разбила. А остальные храню. А сейчас хотят его во всех смертных грехах обвинить. А он тогда страну на ноги поставил. Если б не он, не знаю, чтоб сейчас было» (Я.Н. Рычков, 1910).

Вера в вождя, безусловно, включала какие-то религиозные элементы: некритичное восприятие всего, связанного с именем вождя (особенно для молодежи), мистическая убежденность в его абсолютной правоте, полное отсутствие информации о Сталине как человеке.

«Сталин был для нас Бог и царь. Когда он умер, мы всей деревней ревели по нему. Мы даже думали благодаря Сталину. А и сейчас у меня нет на него зла. Нас он не обидел» (В.В. Рогожникова, 1920).

«Сталин для нас был вождь и учитель, всезнающий человек, в общем, был Богом. Так нас учили в школе, так писала пресса, так учила партия до самой его смерти, так думал народ. Считалось, что благодаря мудрости Сталина наш народ выиграл и такую войну. Как плакали люди, когда умер Сталин! Ну, думали, конец света. Прекратится советская власть, загубят нас другие! Разве кто знал все его творения? Что внушали народу, то он и думал, куда поворачивали, туда и шел» (Л.Г. Стремоусова, 1919).

«Относились к Сталину прекрасно: как в кино, где покажут — так весь зал вставал и аплодировал. Верили ему очень и любили. Знали, что Сталин все правильно делает, и верили, что "враги народа" есть и их ненавидели» (В.В. Ерок, 1922).

Судя по всему, на личность Сталина переносились черты личности Ленина. Осознание зависимости всей своей жизни от личности руководителя страны, воспринимаемого как отца огромной семьи, жило в крестьянстве. Такой руководитель никому ни в чем и не может быть подотчетен, поскольку прав всегда. Действия его могут (и должны) быть неожиданными, иррациональными, жестокими. В его отеческой власти наказать и простить без всяких на то оснований и объяснений. Это только укрепляет его авторитет.

«В нашем хуторе была начальная школа. И вот 1 мая всегда была наша демонстрация по хутору. Мы ходили с флагами и пели песни. А это часто бывало перед религиозным праздником, Пасхой, так нас, школьников, и моего отца-учителя обзывали безбожниками. И вообще нам, детям, учителя говорили, что у нас Бог — Ленин, а мы этим гордились. Я чуть-чуть помню день, когда умер Ленин. Мужики собирались кучками, о чем-то разговаривали и некоторые плакали» (З.Н. Куло, 1918).

«Отец мой работал председателем сельсовета, организовывать колхозы помогал. Я помню, хоть и невелика была. В него кулаки два раза стреляли — когда коммуну организовывали и когда колхоз. Это только сейчас говорят, что они бедные, высланные. Это все меня бесит. Сталина я и не считаю врагом народа. Он, конечно, не царь, не Бог, смертный человек. Но его ругают за то, что он вернул исконные русские земли — Украину, Прибалтику. Зачеркнуть Сталина — все наше поколение зачеркнуть! А это время как будет называться? Период болтовни? Отец мой с 17-го года коммунист. А из партии потом исключили. Через два месяца восстановили. Ответ пришел, и подпись — «Сталин». Так у нас портрет его большой висел. До 43-го года, пока отец не погиб. Потом мама икону повесила. Вот говорят, мы маршировали строем! Но мы были равные все!!!»

Идеализация времени своей юности делает многих «мягкими» сталинистами.

«Сталин — самый дорогой человек. И сейчас так думаю. В 30-е годы мы жили лучше, чем сейчас, свободные мы были, не боялись, хулиганов не было, это уж потом, после войны, хуже да хуже. Читаешь сейчас газеты — ужас, что творится в городах. То убили, то потерялся. А раньше и не слыхали, чтоб кто-то потерялся, да и ходили мало куда. Счас сложнее жить» (1921).

Взрослеющая на фронте с именем Сталина молодежь сохранила до седин чувственно-эмоциональное отношение к слову «Сталин». Вера в доброго царя и его негодных помощников помогла им избежать дальнейших разочарований. «Сталина я уважаю. Все, что о нем болтают, — ерунда. Мы в бой за него шли, умирали. Это все Берия там у него творил, а его обманывал. Я как относился к нему, так и буду относиться. Сейчас бы его к власти — все бы изменилось: никаких бы ворюг не было, ни бюрократов. Раньше мы хоть во что-то верили — кто в Бога, кто в Сталина, а сейчас люди ни во что не верят, живут каждый для себя» (И.В. Рогожин, 1920).

Острая потребность людей 1920-1930-х годов в величественном объекте их веры привела к тому, что вождь стал, в некотором роде, их собственным творением. Он стал неотделим от жизни каждого человека, и любое его слово воспринималось как свое, родное, глубинно выстраданное. Вождь стал стержнем своей эпохи. Убери его — и эпоха рассыплется. Анатолий Александрович Кожевников (1925, сельский учитель) считает именно так: «Сталин. Для любого народа был вождь, даже у диких племен, и народ всегда верил. Хорошая ли была жизнь, плохая — верил. После смерти Ленина в 1924 г. управлял страной Сталин, почти 30 лет. И годы коллективизации, они проходили трудно, нужно было убирать кулаков. Мы верили Сталину, и школа воспитывала так, и деды, и вера была настолько сильна, что простане могли не верить. Если Сталин выступал по радио, а выступал он очень редко — раз в год или в два года, то все слушали Сталина. Он выступал, и его речи совпадали с верой народа. В годы войны он сыграл большую роль. В атаку с именем Сталина ходили и умирали с именем Сталина. И мы, воспитанные в социалистическом духе, в вере в Сталина, выиграли войну. Порядок на заводах, на фабриках был строгий, не опоздай, не болтай зря, ибо твой язык на руку врагу, не подрывай авторитет своего правительства. И кто выступал против — того наказывали. Сейчас называют это репрессиями. Сталина любили. К Сталину отношусь с почтением и сейчас. После Сталина никого не любили».

Обратим внимание в предыдущем тексте на три момента: 1. Вера народа была настолько сильна, что в Сталина не могли не верить; 2. Он выступал, и его речи совпадали с верой народа (подлинный национальный вождь и учитель); 3. Сталина любили. После Сталина никого не любили. (Вот такое чувственное отношение к вождю и правителю — явление уникальное в русской истории.)

Думается, что для поколения 1920-х годов все эти три момента гораздо более характерны, чем для более ранних и более поздних поколений людей.

Все, что делалось в стране, освящалось его авторитетом. Любое действие человека было обращено к вождю, могло быть проверено на каноничность. Тень вождя накрыла всю огромную державу. Грешниками могли быть все, непогрешимым — только он один. «В нашей школе собрания проводились, особенно когда все эти были троцкисты, зиновьевцы, пятаковцы, много было всевозможных. Нам все говорили: это враги народа, и мы поддерживали, клеймили. Один только Сталин был у нас непогрешим, и все мы его признавали. В него верили, как в Бога, чего бы ни делали — все от имени Сталина».

Сказочное, мифопоэтическое восприятие революции, социализма, Москвы, руководства страны было характерно для многих крестьян, детей той эпохи. Рассказывает В.А. Ведерникова (1925), учитель: «Наш пионерский отряд 4-го класса в 1937 году вышел победителем в соревновании отрядов школы, и четверых лучших пионеров послали на экскурсию в Москву. В числе самых счастливых оказалась и я. Всего 100 пионеров Кировской области приехали в Москву. Трудно тогда было найти слова, чтобы передать нашу радость и волнение от встречи с Москвой. Мы всем сердцем почувствовали ее красоту и величие. Для нас все было загадочно, интересно, сказочно: и станции метро, залитые чудесным светом, и электропоезда, и лестница-чудесница. И разные звери и птицы в зоопарке. Незабываема была встреча в Москве с нашим тогда наркомом просвещения тов. Бубновым. Я сидела почти рядом. Он говорил с нами просто о том, для чего надо хорошо учиться. Его речь была яркой, глубоко запавшей нам в души. Он подарил тогда всем пионерам подарки. С прекрасным настроением мы вернулись из Москвы, вопросов к нам и наших рассказов о виденном было не счесть. Но из моей головы какие-то тревожные мысли не выходили. В 1938-е годы вдруг мы узнали от наших учителей, что Бубнов, с которым мы встречались в Кремле, вдруг объявлен врагом народа. Почему? Какие-то неясности возникают в нашей жизни. И с другими тоже. И как раз в это время печать, радио, песни — все славили Сталина. Хотя бы вот такие куплеты: