Мертвые души. Том 2 - Николай Гоголь

Поэтому, проснувшись ни свет ни заря, Павел Иванович велел кликнуть своего кучера Селифана. Об чём-то перетолковав с ним за закрытыми дверьми, он приказал заложить ему лошадей и, не позавтракавши, выехал из губернаторского дому, даже не повидав хозяев, а только передав через лакея, что воротится пополудни.

Солнце ещё не вставало, а лишь посылало первые несмелые свои лучи из-за горизонта, и те, нашаривая редкие мелкие облачка на небосводе, красили их в розовые цвета зари. Въехав в небольшую слободку, коляска Павла Ивановича подкатила к неказистому, потемневшему от времени деревянному дому, и Селифан, спрыгнувши с козел, прошёл в ворота, встреченный, точно старый знакомый, большим рыжим псом, что, увидевши Селифана, завилял хвостом и дружески толкнулся ему мордою в бок. Через минуту-другую Селифан воротился в сопровождении худой, небольшого росту бабы, кутающейся в платок и зыркающей на Чичикова быстрыми, хотя ещё и немного заспанными глазами.

— Она и есть, Павел Иванович, — сказал Селифан, кивая на бабу.

— Вот и хорошо, — отозвался Павел Иванович, — одевайся, милая, поедешь с нами; в дороге и поговорим. — А сам подумал: «Надо же, какую образину себе нашёл, ну да и сам хорош — рожа», — имея в виду, конечно же, Селифана.

Усадивши наскоро одевшуюся бабу в коляску и наглухо застегнувши полог, дабы уберечься от любопытных взглядов, Чичиков велел Селифану ехать до доктора, а сам принялся втолковывать бабе, к слову сказать, оказавшейся довольно смышлёной, то, что предстояло ей сегодня изображать.

— Сделаешь, как надо, — получишь рубль, — сказал Чичиков, показав ей для верности серебряную кругляшку.

— Сделаю, барин, как не сделать, — отвечала баба, зыркнув глазами на рубль и, видимо, уже соображая то, как будет разыгрывать перед старухою Ханасаровой комедь.

— Ну, вот и ладно, а там посмотрим — может, не раз и не два ты мне понадобишься, — сказал Чичиков, — платить буду хорошо…

Он не успел договорить, потому что коляска остановилась у докторского дому и Селифан, поворотившись на козлах, объявил:

— Приехали, Павел Иванович!

Оставивши свою попутчицу, уже ставшую его сообщницею, он заспешил к доктору. Поднявшись на второй этаж большого каменного дома, Чичиков стал трезвонить в висящий над дверью колокольчик и трезвонил до тех нор, пока сам доктор, встрёпанный после сна и в косо застёгнутой рубахе, не отворил ему дверей квартиры. Не дав ему опомниться, Чичиков, постанывая и морщась, точно от испытываемой им боли, ввалился в переднюю и, обмякнувши в кресле, повесив плетьми руки, стал умолять доктора дать ему поскорее порошков от нестерпимого шума и боли в голове.

— Раньше хотя бы кофий помогал, — стеная и страдальчески поднимая на доктора глаза, говорил Павел Иванович, — а нынче такой шум, такой шум…

На что доктор понимающе кивнул головой и принялся осматривать нашего героя, изучая пульс, оттягивая ему веко, выслушивая деревянною трубочкою грудь и спину.

— Понятно, понятно, — приговаривал он, заставив Павла Ивановича показать язык и заглянувши ему в глотку. — Но что у вас больше: шумит или болит? — спросил он, заканчивая осмотр.

И Чичиков, подумавши, что не стоит изображать особенно уж сильную боль, а не то получишь ещё не тот порошок, отвечал, что боль уже почти прошла, но шум в голове настолько силён, что даже слова доктора слышны не совсем ясно.

— Ну что ж, милостивый государь, — произнёс доктор, делая умное лицо, — это всё от дурной крови. Её, по всему видать, у вас чересчур много, так что не мешало бы её выпустить.

Услыхавши такое, Чичиков струхнул. Во-первых, больно, во-вторых, не получить столь нужных ему порошков; в-третьих, опоздает к Ханасаровой. Поэтому он стал энергически отказываться, ссылаясь на что, совсем недавно над ним уже проводилась подобная операция, как видно, не давшая нужных результатов.

— Мне бы порошков, — просил он у доктора, — порошков, но так, чтобы наисильнейших. А если не помогут, то тогда уж извольте — отворяйте вену.

— Хорошо, — подумавши, согласился доктор, — есть у меня одно средство, но предупреждаю вас, очень сильное, так что с ним надобно обращаться осторожно, а то можно и навредить.

Встав из-за стола, он отправился в другую комнату и вскоре появился с картонною коробочкою в руках.

— Вот оно, — сказал доктор, — я вам сейчас пропишу, как его принимать, а вы наведайтесь ко мне, милейший, через недельку. Там и решим, что с вами дальше делать.

Написавши записочку, он передал её Чичикову вместе с коробочкою, велев принять один порошок сей же час, чему Чичиков, не посмев возразить, подчинился.

— Два часа ничего не есть, — распорядился доктор, и Павел Иванович послушно кивнул, чувствуя, как голова его делается лёгкою и его начинает клонить ко сну.

— Спасибо, доктор, — сказал он, силясь превозмочь подступающую зевоту, — сколько я должен вам за порошки?

— Пять рублей, — не сморгнувши глазом, сказал доктор, а Чичиков почувствовал, как с него разом слетает подкравшийся было сон, но ничего не сказал на это и, послушно вытащив из бумажника ассигнацию, положил её на сукно докторского стола.

Уже трясясь в коляске по направлению к дому старухи Ханасаровой и поклёвывая носом, он помянул доктора несколько раз подлецом и сквозь наплывающую на него дремоту пробормотал сидящей рядом с ним женщине:

— Не забудь попросить у них там стакан воды. Воду будешь зашёптывать, — и снова заклевал носом.

Но долго продремать ему не пришлось, — в какие-нибудь десять минут коляска пробежала весь требуемый путь, и Чичиков, силясь согнать сонливость, прошёл в дом к Ханасаровой.

Александра Ивановна, как доложили ему, ещё почивала, на это он отвечал, что подождёт в гостиной, и, пройдя в залу, расположился на диване, намереваясь немного подремать, велев проводить привезённую им женщину на кухню, где она должна была дожидаться часу, когда её призовут.

Видать, порошки, выданные ему доктором, и впрямь были сильны, ибо, едва коснувшись головою диванной подушки, он точно провалился в тёмную зыбкую пустоту и забытье, из которого его вывели настойчивые постукивания по плечу и чей-то голос, призывающий пробудиться. Павел Иванович вскочил, протирая глаза и чувствуя неизъяснимую лёгкость в голове и во всём теле. Собачонки, что, воспользовавшись его дремотою, пригрелись у его бока, поспрыгивали с дивана, недовольно потявкивая и поднимая к нему свои приплюснутые мордашки.

— Александра Ивановна ждут-с, — доложил старый лакей, тот, что нежно, но настойчиво тормошил Чичикова за плечо.

— Веди, веди, — заспешил Чичиков, оправляя фрак и оглядывая себя — не измялся ли где костюм, пока дремал он на диване в гостиной.

Лакей провёл его в комнату Александры Ивановны, что уже, прибравшись, ждала Чичикова в своём колёсном кресле.

— Здравствуйте, матушка Александра Ивановна, — проговорил Чичиков, сияя лицом и склоняясь над старушкою, чтобы приложиться к её высохшей ручке, — каково вам нынче с утра? Не шумит ли в голове? А то ведь я бабу-то привёл, на кухне дожидается…

— Шумит, батюшка, — ответила старуха, приветливо глядя на Павла Ивановича, — шумит и даже в ушах стукает: ровно часы.

— Тогда, может быть, испробовать бабу. Ну, конечно, если вы к тому расположены, — спросил Чичиков, участливо поглядывая на Ханасарову.

— Что ж, веди свою ворожею, — сказала Александра Ивановна и принялась было звать лакея, дабы послать его за дожидавшейся бабою, но Павел Иванович остановил Ханасарову, вызвавшись лично отправиться за нею, потому как ему надобно было самому подложить в стакан с водою нужных порошков.

Вытребовав у встреченного им старого лакея стакан воды, он велел привесть к нему сидевшую на кухне бабу, и пока лакей ходил за нею, развёл один из данных ему доктором порошков в воде, размешав его пальцем, так как ничего другого подходящего под рукою не случилось.

Отдав стакан с водою своей сообщнице, Павел Иванович повел её в комнату к Ханасаровой, шепнув дорогою:

— Как войдёшь, так тут же начинай чего-то шептать, кружиться, лопочи что-нибудь. Только не давай к себе приставать с расспросами. Поняла?

— Поняла, барин, — кивнула головою в ответ баба, осторожно неся стакан в вытянутой руке и боясь расплескать его на господские полы.

— Кстати, кличут тебя-то как? — снова прошептал Чичиков.

— Акулькою, барин, — так же шёпотом отвечала баба, не сводя взгляда со стакана.

— Вот и хорошо, — сказал Чичиков и, растворяя пред нею двери комнаты, в которой дожидалась «ворожею» Александра Ивановна, слегка подтолкнул Акульку в спину и сказал:

— Ну, пошла — с богом!

А в комнате за то время, что Павел Иванович отсутствовал прибыло народу. Поглядеть на ворожею собрались многочисленные приживалки, населяющие дом Александры Ивановны, среди которых Чичиков углядел и двух взрослых, одетых в чёрное, девиц, бывших воспитанницами Ханасаровой и приходившихся ей какими-то дальними родственницами. Ещё вчера за ужином увидевши их, Чичиков подумал, что вот кого надобно бы бояться Леницыну, а не какого-то там Хлобуева, потому что подобным девицам, как правило, и достаётся большая часть наследства воспитателя, почитающего за святую обязанность обеспечить приданым своих воспитанников, но потом эта мысль оставила его, потерялась за общим ходом бывшего за столом разговора; теперь же она вернулась вновь, и Чичиков, глянув на их пусть и постные, но свежие личики, ощутил некое беспокойство, но тут же поспешил успокоить себя, сказавши: «Да мне-то какая разница, что Хлобуев, что эти девицы, главное, чтоб дело выгорело».