Ромул - Сергей Житомирский

Даже бывший разбойник Перпена и ветеран Публий подивились царской неуёмности, хотя и повиновались, как все. Только что была одержана великая победа, после которой подобает отправиться домой и устроить по этому поводу большой пир. А добычу надо поделить и убрать. Каждый благоразумный воин после победы по крайней мере один вечер сидит у очага и расписывает домашним свои подвиги, чтобы дети не забывали о славных деяниях предков. А тут царь Ромул заставляет воевать дальше.

   — Надо полагать, это отец Марс его надоумил, — угрюмо заметил Перпена. — Выпад воинственный, и камерийцев напугает, но если царь думает, что после дня и ночи тяжёлого пути у нас хватит сил штурмовать укреплённый город, то он ошибается, только и всего. Я целер, не могу просто взять и ослушаться, но когда он прикажет идти на приступ, я сначала посмотрю, что скажет остальное войско.

   — Может и получиться, — ответил Публий. — Соблазн велик. Все эти годы мы мечтали разграбить богатый город, и вот наконец выдался случай. Наши могут так воодушевиться, что одолеют стену.

   — Не стоит того. Камерийцы, которых мы сегодня разогнали, завтра будут у себя, а я знаю, что такое настоящая этрусская крепость. Если бы мы отрезали им путь к отступлению или перебили до последнего воина, может, и удалось бы попасть внутрь без особых потерь. А так наши жертвы будет не окупить никакой добычей.

   — Ты сам этруск и не ценишь этрусские сокровища так, как мы, италики. Если половину войска перебьют, другая половина только порадуется, что им больше досталось. Сабиняне нечасто берут укреплённые города, мы не знаем, как это делается, но если Ромул подаст пример, мы от других не отстанем.

Всю ночь усталые воины карабкались на холмы, перебирались вброд через быстрые речки, брели по болотам, продирались сквозь высокий, по колено, вереск невозделанной равнины. Царь Ромул с кучкой всадников гнали их, словно собаки отару овец. Воинам передалось возбуждение командира, вместо жалоб они принялись хвастаться силой и выносливостью. Когда заря осветила на невысоком, но крутом холме стены Камерия, нестройный хор закричал, что только римляне способны на такой бросок.

По царскому приказу остановились отдохнуть, хотели позавтракать, но ни у кого не оставалось припасов. Это была не лучшая подготовка к тяжёлой битве.

   — Ничего, — заметил Публий, — камерийцы вымотались не меньше нашего.

   — У меня щит из рук валится от усталости, — вздохнул Перпена. — Но щит этот царский, и если царь прикажет, я пойду на штурм. Но больше одной атаки нам не выдержать. Если не одолеем сразу, придётся срочно убираться в Рим.

   — Похоже, ни одной атаки вообще не будет, — воскликнул Публий. — Гляди, они открывают ворота. Вон посольство с пальмовыми ветвями и трубами.

Одни римляне радостно закричали, другие уселись ещё немного передохнуть. Царь и целеры насилу снова согнали усталых воинов в боевой порядок; Перпена, браня лентяев, чувствовал угрызения совести. Но пока послы приблизились, римское войско уже вновь стояло ровно, хотя и без малейшего желания сражаться.

Никто не хотел продолжать войну, если можно было заключить почётный мир. Послы поняли это с первого взгляда и не упустили своей возможности. Едва они перечислили условия, как целеров созвали, чтобы выслушать и передать по войску решение. Перпена устало подошёл к царскому орлу на шесте, но под взглядом Ромула выпрямился. Когда все собрались, царь дал указания:

   — Я принимаю условия Камерия, но все должны ещё утвердить воины. Так что когда будете им рассказывать о соглашении, убедитесь, что они проголосуют правильно. Всех, кто хочет биться до последнего и грабить город, заставьте замолчать; это нетрудно, добычи и без боя обещают вволю. Правители согласились выйти из Этрусского союза и служить Риму. Нам отдадут имущество половины граждан по жребию: кому не повезёт, переедет в Рим и получит надел, а на его место поселятся двое римлян, которые ко всему своему поделят ещё и его хозяйство. Дома и святыни, разумеется, останутся стоять. Никакого грабежа, просто смена владельцев. И никаких сражений, отдохнём и мирно отправимся домой. Так что позаботьтесь, чтобы воины голосовали «за», и выясните, кто хочет остаться в Камерии. Если добровольцев не хватит, недостающих будем назначать по жребию. Как только все проголосуют, доложите.

С подачи целеров римляне встретили мир восторженными возгласами. Этруски быстро сложили из валунов алтарь, из города вывели белую жертвенную телку. Царь Ромул и верховный жрец Камерия вместе посыпали её голову ячменной мукой и окропили оба войска кровью — теперь римляне и камерийцы стали родичами, новая война между ними была бы убийством. Мир заключили по всей форме и скрепили сильнейшими обрядами. Римлянам оставалось только возвращаться домой.

Но власть Ромула держалась на признании его заслуг, и он хотел насладиться почестями и потешить своё честолюбие. Во главе войска он отправился принести жертву в городском святилище. Камерий был невелик, за отвесной стеной лепились друг к другу невзрачные, бедные домишки. Но ступив на священную землю, римляне ахнули.

Там стояла боевая колесница, вся из драгоценной бронзы, но размером с настоящую. Она была пуста и запряжена четвёркой грубых глиняных коней. В неё спускался Марс, когда хотел развлечься, и правил игрушечными лошадками — все знают, как этот бог любит подурачиться.

Ряды римлян застыли в благоговейном страхе. У них было неприятное чувство, что Марс смотрит, честно ли победители соблюдают условия мира, не перебьют ли побеждённых. Перпена и его сосед оробели ещё больше, когда царь Ромул соскочил с коня и, не мешкая, забрался в колесницу.

   — Она меня держит, — весело закричал он, — и колеса крутятся, она может ездить, как настоящая. Мы заберём её в Рим и поставим ко мне в священную сокровищницу, я въеду на ней в город. Ладно-ладно, я знаю, что она посвящена Марсу, а простым людям ездить на ней нельзя. Но я-то не простой человек. Марс — мой отец, он, конечно, разрешит любимому сыну прокатиться. Давайте снимем эту славную штуку с подставки и погрузим в обоз.

   — Вот ужас-то, и такой святотатец поведёт нас домой, — вздохнул Публий. — Кощунство до добра не доводит. Как бы Марс не отомстил всему войску.

   — Ну, пока ничего не случилось, — усмехнулся Перпена. — Наверно, у царя и правда хватает счастья, чтобы отвращать гнев богов. Но тебе незачем рисковать и шагать за ним в Рим. Я остаюсь, почему бы и тебе не вызваться?

   — Вся наша семья — сабиняне, жена не захочет жить среди чужаков. Потом, я знаю свой надел и не собираюсь его менять. Но ты поступаешь правильно. В Риме ты недавно, холостой, найди себе девицу из местных и нарожай с ней ещё римлян, чтоб было кому постоять за наши завоевания, когда состаримся.

— Так и сделаю. Рим — неплохое место, я готов за него сражаться, но любить его буду только сильней, если не придётся жить в толпе римлян.

Почти весь день ушёл на то, чтобы погрузить священную колесницу на запряжённую волами повозку и проверить имущество камерийцев, переходящее к Риму. Царь Ромул решил, что войско переночует в городе, и первые колонисты должны были получить жильё этим же вечером. На рыночной площади состоялось собрание, и перед толпой зрителей дело было расчётливо и хладнокровно доведено до успешного конца.

Для начала уцелевших здоровых камерийцев разделили на пары. Броски священных костей решали, кто из каждой пары оставит город и всё имущество и начнёт в Риме нищую новую жизнь. Переселенцам разрешили взять жён, детей, престарелых родителей и одну смену одежды. Всё остальное — рабы, горшки и сковородки, домашний скот, мотыги и плуги, дома и мебель — переходило к римлянам. Изгнанники получили полное римское гражданство, но из оружия они могли забрать лишь по одному мечу главе семьи, доспехи и щиты пришлось оставить. Конечно, оказались разлучены братья и близкие друзья, и многие камерийцы вызвались поменяться местами, но царь Ромул не позволил. Он не хотел переселять кучки чужеземцев, пусть лучше ищут защиты от новых сограждан у него, чем друг у друга.

Изгнанники под охраной навсегда покинули город, чтобы на ночь разбить лагерь за его стенами. Настала очередь римских колонистов. Добровольцев нашлось почти нужное число, остальных назначил царь. Их построили в пары, и было решено, что каждая пара с помощью жребия определит, имущество какого изгнанника им достанется, и разделит его между собой. Но сперва в торжественном деле передачи земли предстояла легкомысленная передышка. Ромул, как и все серьёзные римляне, считал, что женщины — смешные существа, и всё, что с ними связано, само по себе забавно. Массовая свадьба должна быть развеселить усталых воинов и устранить немало досадных трудностей.

После шестисот убитых камерийцев осталось немало вдов, хватало в городе, как всегда, и незамужних девушек. Их выстроили в ряд напротив войска и предложили неженатым колонистам выбирать.