Одлян, или Воздух свободы: Сочинения - Леонид Габышев

Вопросы стал задавать пожилой адвокат, защитник Ипатова. Он был элегантно одет, во рту блестели золотые зубы. Глаз не успевал отвечать. Это был Фишер. Его Глаз требовал на суд защитником, а он в тюрьму даже не пришел.

После Фишера вопросы задавал защитник Кобзева, а потом прокурор. Вопросы сыпались на Глаза еще и еще, но судья сказал: «Допрос закончен».

23

Глаза перебросили на второй этаж. Опять к взрослякам. И к нему наведался старший воспитатель, майор Рябчик. Переступив порог, остановился. Заключенные встали. Глаз подошел к Рябчику и поздоровался. Майор промолчал. Он смотрел на Глаза, ехидно улыбаясь. Тогда Глаз, вперившись в воспитателя, заулыбался тоже. Рябчик стал серьезным и спросил:

— Ну как дела?

— Как в Японии…

И воспитатель, улыбаясь, поблатовал с малолеткой.

— Так, — Рябчик перестал улыбаться. — Вопросы есть?

— Почему меня в кино с малолетками не водят?

— В кино, — расцвел Рябчик. — Ты сам как артист. Все, вопросов нет?

— Есть. Скоро меня на этап?

— Не знаем, как от тебя избавиться. Все наряда нет. Но уйдешь по старому.

— По старому, — удивился Глаз. — Там общий режим.

Рябчик, повернувшись, вышел, хлопнув дверью.

Ночью Глазу снился сон. Будто его вновь привезли в Одлян с парнем, уходившим вместе с ним из Одляна на взросляк. Утром вспомнил сон. «Не может быть, хоть Рябчик и сказал, что меня отправят по старому наряду, и хоть Одлян снился, меня туда не отправят. Там режим общий, а у меня — усиленный. Но все же, все же, какой интересный сон. И надо же, Чернов приснился. Он-то при чем? Он давно на взросляке. Ну и сон».

Через два дня Глаза забрали на этап.

В этапной камере примостился у окна. Время надо коротать до полуночи. «Интересно, — думал Глаз, — в какую зону меня отправляют? Этап на Свердловск. На западе еще больше зон, чем на востоке. А лучше бы отправили на восток. Чтобы недалеко от дома. В Омск, например. Но в Омске вроде общая зона. Все равно увезли бы куда-нибудь дальше. За Омск. А какая разница — на восток или на запад? На запад так на запад. Да здравствует запад! А еще лучше, в натуре, чтоб меня отправили на юг. Ведь я на юге, кроме Волгограда, нигде не был. А так бы хоть чуть-чуть посмотрел юг. Из зоны на работу куда-нибудь выводили бы. Да, неплохо бы на юг. А запрут куда-нибудь на Север, где Макар телят не пас. Ладно, пусть. Буду на Севере».

Глаз закурил. Неизвестность тяготила. Ему не хотелось попасть в зону, которую, как в Одляне, держит актив. Ему хотелось попасть в воровскую зону, где нет актива, вернее, где он есть, но не играет никакой роли. Да, хороша зона, где актив не пляшет. Но ведь зон-то таких в Союзе почти не осталось. «Ну что ж, буду в той зоне, в какую повезут, — успокаивал он себя, — до взросляка остается немного. Всего десять месяцев. По этапу бы подольше покататься. Было б ништяк».

Когда в «Столыпине» конвой стал проверять заключенных, Глаз спросил конвоира:

— Старшой, посмотри, куда меня везут?

Нерусский солдат, взглянув на станцию назначения, с растяжкой ответил:

— Сы-ро-ян.

«Сыроян, Сыроян. Где же такая зона?»

Утром, когда подъезжали к Свердловску и конвой проверял заключенных, Глаз спросил у солдата:

— Старшой, посмотри, в какую область меня везут.

Солдат взглянул на дело и сказал:

— В Челябинскую.

«В Челябинскую! Что за черт! Не может быть! А-а-а… Так меня везут опять в Одлян. Старшой неправильно сказал Сыроян. Надо Сыростан. Станция Сыростан. Опять, значит, в Одлян. Но не могут же меня в Одлян? У меня усиленный режим, а в Одляне общий. В Одляне ни у кого таких сроков нет, как у меня. Только был у рога зоны — шесть лет. А мой восемь, будет самый большой. Да не примет меня Одлян! Для чего же тогда режимы сделали? Нет, меня привезут, а потом отправят в другую зону, с усиленным режимом. Эх, неужели меня из Одляна направят в Челябинск, на ЧМЗ? Там же усиленный режим. Вот бы куда не хотелось. Там ведь есть с Одляна. Они знают, как я жил. Не пришлось бы мне на ЧМЗ еще хуже. Вот случай. Что сделать, чтоб не попасть в челябинскую зону? Да ничего не сделать. Куда привезут. А может, в свердловской тюрьме закосить? В больничке с месяц поваляться. Все меньше до взросляка останется. Ну ладно, будет видно. А все же, может, меня в Одляне оставят? А если попрошусь, чтоб меня оставили? Да нет, не оставят. Режим, скажут, не тот. Конечно, сейчас бы я в Одляне лучше жил».

В свердловской этапке дым стоял коромыслом. Глаз, закурив, услышал за спиной:

— Из Челябинска кто есть?

Свердловская этапка была местом, куда на непродолжительное время собирались зеки из разных областей Союза. Здесь искали земляков. «Ответить или нет, что я из Челябинска?» Но его так и подмывало ответить.

— Кто из Челябинска спрашивает? — не выдержал Глаз.

— Я.

К нему подходил Каманя. Бог ты мой, вот уж поистине пути господни неисповедимы! К нему шел бывший вор пятого отряда. Тот, кто зажимал ему руку в тиски. О-о-о! К нему шел его мучитель. Парень он крепкий, хоть и худощавый. Вор. Но вор бывший. Здесь, в этапке, воров нет, тут все равны. Глаз не знал, как ему быть: с ходу ли вмазать по роже Камане или погодить? Здесь он Каманю-вора не боялся. Пусть даже Каманя сильнее. Глаз первый ударит. Внезапность на его стороне. Из этапников никто ввязываться не будет. Им до них, до их драки дела нет. Будут просто смотреть. А потом кто пошустрее начнет разнимать. Что же делать?

Каманя, улыбаясь, подошел к Глазу. Он сиял. Он рад Глазу. Со стороны можно подумать: Каманя встретил кента, с которым не один год прожил в зоне.

Каманя протянул Глазу руку. Глаз протянул свою. Радость Камани сбила планы Глаза. Глаз его не ударил. Замешкался. Но ударить можно и после. Это не важно, что они пожали друг другу руки.

— Здорово, Глаз, здорово! — приветствовал Каманя Глаза, тряся его руку. — Откуда ты? Куда?

— Здорово, Каманя, — тоже улыбнулся Глаз. — Иду с раскрутки. За старое преступление.

— Добавили?

— Ну.

— Сколько?

— Пять. Стало восемь.

— В какую зону идешь?

— Да меня назад в Одлян, по старому наряду.

— В Одлян! — От радости Каманя чуть не подпрыгнул. — Как приедешь, сразу залазь на клуб и кричи: «Зона! Зона! Привет от Камани!»

— Да меня в Одляне не оставят. Срок восемь. Режим усиленный.

— Ну все равно до следующего этапа поживешь, даже если не оставят. Передашь приветы.

Каманя говорил Глазу, кому передать особенный привет. Глаз передумал его ударять. Вспышка гнева прошла. Да и Каманя был не рог, а вор. И зажимал ему руку в тисках не просто так, а чтоб расколоть: вдруг Глаз на Канторовича работает. А если б Глаз был вором? Жил бы как Каманя. Ведь в тюрьме он тоже кой-кому веселую жизнь устраивал. А за что? Да лишь за то, что в каждой камере должен быть козел отпущения. Глаз почувствовал окрыленность. Бывший вор с ним разговаривал на равных. Да и зачем бить Каманю, если идешь в Одлян? Возможно, оставят в зоне? Тогда можно прикрыться Каманей. Как-никак авторитет у него крепкий. Быть бы ему вором зоны.

— А ты, Каманя, откуда? — спросил Глаз.

— Я, — Каманя затянулся сигаретой, — с режимки, с Грязовца, … бы их всех. Ну и зона. Актив зону держит полностью. Тюремный режим. Спишь под замком. Ни шагу без надзора. Зона маленькая. Человек двести. Крутиться невозможно. Все на виду. Да, жаль, что меня с Одляна отправили. Мы весной хотели поднять анархию. Все было готово. Вначале Валек со своей любовью спалился. Знаешь, он с учительницей крутил?

— Знаю.

— Нас с ним вместе на этап забрали: его на ЧМЗ, меня в Грязовец.

В этапке они просидели около часу. Глаз узнал одлянские новости. В грязовецкую зону, перед отправкой Камани на взросляк, пришел парень из Одляна.

Вскоре Каманю забрали.

Глаз свернул себе огромную козью ножку. «Значит, пока меня не было в Одляне, зона наполовину обновилась.

Некоторые бывшие новички теперь воры и роги. Но и старичков еще осталось достаточно. Так, у нас на седьмом рог Прима. Как быстро он поднялся. Конечно, Птица ему дал поддержку. А так бы ни за что. Ведь Прима пришел перед тем, как меня увезли с зоны. Что ж, Прима так Прима. А может, меня в другой отряд направят? В свой, конечно бы, лучше. В отряде наполовину новенькие — да это же отлично! Неужели и сейчас хорошо жить не смогу? Все будет путем. Вывернусь».

В челябинской тюрьме Глаз решил прибарахлиться. Рассказал пацанам о зоне, и ему отдали лучшие вещи.

Переодевшись, прошелся по камере. Да, в таких шмотках и по воле не стыдно пройтись.

В камеру пришел прокурор по надзору и спросил ребят, по каким они статьям и в какие зоны направлены. Глаз назвал старую статью и срок, а то не видать Одляна.

Через день — этап.

В Сыростане их встретил одлянский конвой, и через час они были в зоне. Ребят в карантине держать не стали, в тот же день подняли в колонию. Глаза оставили в камере.