Песнь для Арбонны - Гай Кей

Блэз пожал плечами.

— Я выжил. Пока.

— С потерями?

— Шрамы. Я их залечиваю.

Губы Бертрана скривились.

— Это самое большее, что можно сказать о любом из нас в таких делах.

— Ты был влюблен, — сказал Блэз, снова удивив самого себя. — Это ранит глубже.

— Как и смерть. — Через мгновение Бертран пожал плечами, потом тряхнул головой, словно желая освободиться от подобных мыслей. — Мы друзья? Ты погостишь в Талаире и сэкономишь мне жалование опытного корана?

Блэз кивнул.

— Думаю, да. Но эта тропа становится извилистой. Куда она нас выведет, по-твоему?

Казалось, Бертран развеселился.

— Это, по крайней мере, легко сказать: в замок Барбентайн и город Люссан под ним. Разве ты не слышал? Вот-вот начнется ярмарка. — Он развернул своего коня, и они тронулись в путь.

Бесконечно остроумен, подумал Блэз, и за счет почти всего остального, как иногда кажется. Он вспомнил, что еще ничего не сказал Бертрану по поводу того, что тот спас ему жизнь.

Подчиняясь порыву, он развернул коня и немного проехал обратно. Снова спешился и нашел кинжал. Рукоятка была богато усыпана драгоценными камнями по характерной для Портеццы моде. Он опять вскочил в седло и поскакал вдогонку за Бертраном. Герцог посмотрел на него, приподняв брови, когда он приблизился.

Блэз протянул ему кинжал рукояткой вперед.

— Жаль бросать его, — сказал он. — Спасибо. Ты быстро действовал для человека, миновавшего пору расцвета.

Бертран усмехнулся.

— Во всяком случае, мое колено ее миновало. — Он взял кинжал и осмотрел его. — Красивая работа, — заметил он, — хотя и несколько безвкусная. — И сунул кинжал за пояс.

Больше ничего не было сказано; больше ничего и не будет сказано, Блэз это знал. У мужчин, знакомых с войной, свой кодекс поведения в подобных ситуациях. Когда-то он думал, что у арбоннских коранов все иначе, что они склонны заказывать восторженные стихи трубадурам, чтобы прославить любую свою победу в битве или на турнире. Но обнаружил, что все совсем не так. Кажется, он сделал много открытий за эти полгода, не прилагая к этому никаких усилий.

Впереди них портезийцы начали двигаться, теперь уже быстрее. Борсиард д'Андория хотел добраться до Барбентайна раньше Бертрана. В таких делах иногда имеет значение, кто первым подаст жалобу. Но им оставалось еще два дня пути до ярмарки.

Валери, словно читая мысли Блэза, подскакал к ним. Бертран взглянул на своего кузена.

— Я лично не собираюсь обгонять их. Мы не будем торопиться. Выбери пять человек и поезжай вперед, — сказал герцог. — Найди графиню или канцлера Робана, любого из них, если сможешь — обоих. Мой совет — чтобы всем портезийцам разрешили свободно въехать в Люссан или в замок, кроме Андории. Скажи им, почему.

Могучий, седеющий коран повернулся, чтобы ехать.

— Валери, — позвал Бертран. Его кузен натянул поводья и оглянулся через плечо. — Блэз де Гарсенк больше не состоит у меня на службе. Он оказывает нам честь разделять наше общество в Талаире и дарит нам дружбу. Возможно, он даже будет участвовать вместе с нашими людьми в общей схватке на турнире. Скажи об этом графине.

Валери кивнул, бросил взгляд на Блэза и галопом поскакал прочь в облаке пыли вдоль их колонны.

Вот так было принято решение. Учитывая то, что случилось, оно могло даже показаться вынужденным, единственно верным. В горячке последних событий они, однако, кое о чем забыли, все трое. Вероятно, при данных обстоятельствах, это не так уж удивительно. Но тем не менее это было упущением.

Справа от них, когда Бертран и Блэз проезжали мимо, мертвый человек, почти голый, качался на ветке дуба, и кровь капала с его лба, на котором было вырезано клеймо клятвопреступника.

Глава 10

Робан, канцлер Арбонны, пережил несколько очень напряженных дней, как обычно связанных с осенней ярмаркой. Уже много лет, он и не помнил — сколько, он отвечал за разнообразную подготовку к ежегодному приезду чуть ли не половины населения известных стран.

В первые дни существования Люссанской ярмарки обитатели города с гордостью сами занимались приготовлениями. Но, по мере того как значение ярмарки возрастало и проходившие на ней турниры привлекали все больше значительных фигур из шести стран, в том числе — и не раз — королей и королев, жители города охотно проглотили гордость и попросили помощи у правителя Барбентайна. Оказавшись перед задачей выполнять такую важную, с большим количеством мелочей и страшно утомительную работу, как подготовка длящейся месяц ярмарки, граф поручил эту задачу Робану. Естественно. Как будто у него мало других дел.

Конечно, жители города помогали — как и следовало, учитывая то, сколько прибыли приносила осенняя ярмарка Люссану, — и граф выделял средства, на которые Робан нанимал себе в помощь двух смотрителей ярмарки и двух хранителей печатей. Робан тогда открыл для себя, что очень важно установить контроль за назначениями; это позволяет выбирать компетентных людей и не приходится работать с теми, кто назначен лишь за то, что кто-то перед ним в долгу.

В первый год подготовки к ярмарке он также выбрал командира из коранов Барбентайна и поручил ему отобрать под свое начало сто приставов для поддержания порядка на ярмарке от восхода до заката. По ночам следить за порядком не имело смысла. Гарантия правителя — а теперь правительницы — обеспечивать безопасность в Люссане и на дорогах, ведущих к ярмарке, действовала только до захода солнца. Ни один правитель шести стран не мог бы реально обеспечить безопасность после наступления темноты, хотя много лет назад Робану пришла в голову мысль потратить часть денег на освещение трех главных улиц Люссана на время ярмарки.

Подобные мелкие штрихи и сделали Люссанскую ярмарку самой знаменитой и наиболее посещаемой во всех шести странах. Несмотря на все неприятности и хроническое чувство перегрузки, Робан этим гордился; он всегда чувствовал, что свое дело надо делать хорошо, иначе вообще нет смысла его делать. Отчасти в этом и заключалась его проблема, конечно; поэтому на него сваливалось столько работы. У него был еще один источник личной гордости: он знал — и был уверен, что граф, а сейчас графиня, тоже знают, — что в Барбентайне, во всей Арбонне, просто не нашлось бы никого другого, кто смог бы так хорошо справиться со всеми мелочами.

Сборщики налогов на ярмарке напрямую подчинялись ему — налоги, которыми облагались все товары, вывозимые из Люссана, попадали прямо в сундуки графини. Но горожане отвечали за назначение и оплату инспекторов, нотариусов, писарей, клерков и курьеров. Они также посылали собственных гонцов в деревни по стране в сезон уборки урожая, чтобы напомнить фермерам и крестьянам Арбонны — как будто кто-то нуждался в напоминаниях, — что приближается осенняя ярмарка, с ее кукольными представлениями и выступлениями животных, ее танцорами и певцами, глотателями горящих углей и фокусниками, заставляющими исчезать голубей, с разносчиками, торгующими безделушками, игрушками, гончарными изделиями и целебными средствами от всех болезней, от бесплодия до несварения желудка. И, конечно, там были женщины, которые собирались в Люссан со всех уголков известного мира и которых можно было купить в комнатах таверны на час или на ночь.