Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - Френсис Уэлч

попыталась подкупить Гиббса, предложив ему букет цветов в обмен на более высокую оценку. В другой раз, наутро после детского бала-маскарада, она явилась в классную комнату с черным, как у трубочиста, лицом, принеся с собой маленькую лестницу. Гиббс решил не обращать на это внимания и продолжать урок. Однако несколько минут спустя пришла Александра Федоровна. Выходка дочери очень ее рассердила, и она сурово сказала: «Анастасия, иди и приведи себя в порядок». Сорок лет спустя Гиббс использовал этот случай, чтобы разоблачить знаменитую лже-Анастасию, под маской которой скрывалась Анна Андерсон.

При первой встрече Гиббс был очарован маленьким Алексеем, однако, когда в 1913 году он начал давать девятилетнему мальчику уроки, стало очевидно, что с этим учеником также возникнут сложности. Поначалу казалось, что мальчик боготворит своего учителя. «Он с огромным вниманием рассматривал меня и мою одежду и неотрывно следил за моими движениями», — писал Гиббс с присущим ему сдержанным юмором. К сожалению, восторженность Алексея довольно быстро прошла, и он стал искать другие поводы развлечь себя. «Посреди урока он попросил разрешения вызвать Деревенько [матроса, состоявшего при нем] и, когда матрос пришел, сказал, что хочет конфет, — писал Гиббс. — Деревенько принес в стакане шоколадную конфету, которую мальчик с удовольствием съел. Это вошло в привычку, и теперь необходимо положить этому конец. Бессовестно так есть, когда ты в компании».

Невзирая на то, что в Кембридже Гиббс прослушал курс детской психологии, ему с трудом удавалось сладить с Алексеем. Однажды они вместе мастерили бумажные шапочки. Дело быстро пошло на лад, и Алексея невозможно было остановить. В другой раз Цесаревич принес проволоку, и они с Гиббсом играли в телефон. Идея состояла в том, чтобы держать один конец проволоки у уха, а другой зажать между зубами. Это игра также закончилась конфликтом[366], поскольку Цесаревич пытался насильно заставить Гиббса взять проволоку в зубы. Третья ссора произошла из-за того, что Алексей бегал по комнате, размахивая ножницами. И чем строже говорил с ним Гиббс, тем громче он кричал и смеялся. Гиббс с неудовольствием отмечал, что Цесаревич в то время выглядел несколько иначе: «Он[Цесаревич] уже не казался красивым: у него было чрезвычайно странное выражение лица». Тогда Гиббс даже не подозревал, что Алексей болен гемофилией. Если бы он знал об этом, шалости мальчика вселяли бы в него более серьезное беспокойство. Совершенно очевидно, что болезнь Цесаревича скрывали даже от преподавателей.

Взрослые частенько становились жертвами своевольного Цесаревича, и здесь Гиббс был не одинок. Однажды мальчик приказал караульному полку выступить маршем к морю. Император шутил, что он будет наводить ужас на Россию и войдет в историю как Алексей Грозный[367]. Позже Гиббс вспоминал о том, какие доводы он вынужден был приводить, пытаясь убедить мальчика надеть теплое пальто. В результате, Николаю Александровичу пришлось самому надеть пальто, чтобы показать сыну пример. Гиббс говорил: «Николай Александрович всегда и во всем был для сына непререкаемым авторитетом». По мнению многих, Императрица относилась к сыну слишком мягко. Однако Гиббс явно не подвергал ее методы воспитания такой жесткой критике, какой удостаивалось поведение матерей его менее высокопоставленных воспитанников. Он писал: «Судя по всему, Императрица стремилась воздействовать на сына уговорами, и время от времени, впрочем, не слишком часто, могла отступать от общего для всех родителей свода правил, определяющих его юную жизнь».

Когда Гиббс начал служить при дворе, его скрытое высокомерие было удовлетворено. Гиббсу явно пришлась по душе официальная дворцовая жизнь, требующая строгого соблюдения приличий. Он пришел к выводу, что наконец нашел достойное, по его мнению, применение своим талантам. И в период с 1908 по 1917 год Гиббс должен был быть совершенно доволен. Мысли о том, что все неприятные события, связанные с Шидловскими, не говоря уже о школьных годах, проведенных в шумной и беспокойной атмосфере Банк-хауса в Ротерхэме, остались далеко позади, приносили Гиббсу чувство глубокого удовлетворения.

Гиббс преимущественно старался не осуждать окружающих и относился к ним даже с некоторой добротой. О Царе и Царице он был очень высокого мнения и находил их обаятельными и приятными в общении людьми. А Императорская чета в свою очередь не могла не оценить преданность образованного, прекрасно воспитанного англичанина.

Многие считали Николая II довольно бесхарактерным. Его отец, Император Александр III легко выламывал закрытую дверь и скручивал вилки в узлы, чтобы потешить собравшихся[368]. Однако Гиббсу пришелся по душе более спокойный нрав Николая II:

«Его Величество обладал непревзойденной манерой держать себя: в нем чувствовалась спокойная, твердая сдержанность и достоинство. Но это никогда не внушало страха… Думаю, разгадка крылась в его взгляде… Да, вне всякого сомнения, именно во взгляде: таким удивительным он был. Серо-голубые глаза Царя прямо смотрели вам в лицо с необыкновенно мягким, добрым и приветливым выражением».

Императрица Александра Федоровна отличалась жесткостью, в гостиных Петербурга, где собиралась знать, ее называли «полковник». Именно ей принадлежит знаменитое высказывание «Россия любит кнут!»[369]. Фрейлина Императрицы Лили Ден (Юлия Александровна Ден), жена близкого друга царя капитана 1-го ранга Карла Акимовича Дена, командира крейсера «Варяг», вспоминала, что Императрица любила играть в разные игры, но проявляла «очаровательную слабость… Она не любила проигрывать»[370]. Гиббс испытывал стеснение, когда Александра Федоровна приходила в классную комнату: то, как она несла данную ей власть, вызывало в нем трепет. Гиббс с восторгом писал: «Александра Федоровна не была высокомерной в прямом смысле этого слова, но она никогда не забывала о своем высоком положении. Несмотря на ее царственный облик, я всегда чувствовал себя непринужденно в ее обществе… у Александры Федоровны прекрасный цвет лица, очень красивые волосы и глаза. Руку для поцелуя она подавала с достоинством и некоторой застенчивостью, во всем ее облике светились доброта и любезность». Впоследствии Гиббс, сторонник правдивых описаний, добавлял, что Императрица носит обувь большого размера.

Он также обращал внимание на то, что Императрица была крайне непопулярна:

«Думаю, причина непопулярности Императрицы состоит в том, что ей не хватает артистизма. Актерство является неотъемлемой частью натуры русского человека, и иногда кажется, что русские не проживают жизнь, а играют ее. Это было совершенно чуждо Александре Федоровне, поскольку ее представления о жизни основывались, главным образом, на воспитании, данном любимой бабушкой, королевой Викторией, к которой она всегда испытывала глубокое почтение».

У Императрицы были английские вкусы: ей нравился вощеный ситец, и она выписала для себя из Англии мебель фирмы Мейплз. Гиббс писал об этом с некоторым неодобрением: «Ты знаешь, стиль в интерьере для меня не так важен, но все было выполнено в мягких, светлых тонах и