Ричард Длинные Руки – рауграф - Гай Орловский

Я соглашался, даже смотреть не стал, полагаясь на эстетическое чутье барона, я менее привередлив, мне вообще-то везде хорошо, была бы постель и подходящий корм, но все время мешают нескончаемые дела, идут так плотно, что даже палец не просунуть, любой переезд – это досадный обрыв хорошей работы.

Возле кабинета уже ждет Куно, в руках толстая папка с бумагами. Я кивнул, приглашая войти, в комнате жарко, сбросил камзол, оставшись в легкой рубашке.

– Итак, давай, что там у тебя…

Он бесшумно выхватывал бумаги и укладывал на стол прямо под мою печать, я проштамповал с десяток, начал задыхаться от вечерней жары, кивнул слугам, они моментально подхватили стол и вынесли на балкон.

Там воздух чуточку свежее, я прошлепал еще с полсотни бумаг, посмотрел через перила на прогуливающихся по роскошному саду вельмож. В желудке ощутился тяжелый узел, я вздохнул и сказал тяжелым голосом:

– Не понимаю…

– Чего, ваша светлость?

– Какого черта они все приходят и приходят? Ни черта же не делают!.. Но ежедневно приходят, толпятся в залах, стараются попасться на глаза, фланируют по саду, сплетничают, интригуют, подсиживают друг друга, таких же бездельников, оттирают подальше от двери… Какой в них толк?

Куно посмотрел на меня в удивлении, даже помрачнел чуток. Я наблюдал, как он опустил голову, из груди его вырвался такой тяжелый вздох, будто он помог Сизифу затащить камень на вершину горы.

– Да не знаю, – пробормотал он, – что и сказать…

Я потребовал:

– Не знаешь, что сказать, или не знаешь, что сказать мне?

Он поднял голову, на лице нерешительное выражение:

– Боюсь, вам не понравится, ваша светлость.

Я в раздражении отмахнулся:

– Ты же знаешь, бить не буду. Пока. Сильно. Говори!

– Ваша светлость… я только сейчас с ужасом понял, как вы далеки от управления… От управления вообще, а королевством в особенности – будем называть все своими именами. Вы не король, это ему можно ничего не знать и не уметь, а только фаворитничать, но вы… вам выпало именно руководить, а руководить вы, уж простите…

Я придавил рвущуюся наружу злость и сказал смиренно:

– Ладно, я неумеха. Но мы заговорили про эту толпу разряженных клоунов! Зачем они?

Он поклонился:

– Ждут.

– Чего? Манны небесной?.. Еще мне пару капель злости, и дам такую манну, мало не покажется!

– Событий ждут, – ответил он кротко. – Любых. Вам понадобятся люди. Простите, но ваши не совсем, да. Не потому, что чужие, хотя и это есть, но здесь многое иначе, как я уже понял по вашим людям. С вами пришли военачальники и знатоки оружия… а также коней, но не дипломаты, хозяйственники и управители. Как вам ни хочется, но придется опираться на этих людей! Из числа тех, кто топчется в вашей прихожей…

Я сказал с отвращением:

– Я не увидел ни одного умного лица! И вообще… я не верю, что мужчина, который так тщательно следит за своими нарядами, может быть способен на что-то мужское. Нельзя быть дельным человеком и думать о красе ногтей!

Он сказал кротко:

– Настоящему мужчине все равно, что надевать. Как раз недостоин тот, кто начнет отстаивать свое право на иные наряды… У него на это все силы уйдут и вся жизнь.

Я отмахнулся:

– Вообще-то ты прав, хотя я тоже прав. Ладно, давай вторую порцию… Кто столько пишет? А я еще сдуру печатное дело внедряю!

Не успел я пропечатать следующую сотню бумаг, хотя рука уже начала ныть, как за дверью послышался топот, вошел церемониймейстер и провозгласил громовым голосом:

– Барон Фортескью к его светлости!

Двери распахнулись, но вошел барон Эйц. А за ним и Фортескью вдвинулся осторожно, еще не уверенный, как приму, можно ли вот так сразу.

Я вскочил, быстро обогнул стол и сделал несколько шагов навстречу. Он поспешно преклонил колено, я ухватил его за плечи, поднимая. Он встал и посмотрел мне в глаза. Когда я увидел его первый раз, в Брабанте, это был сытенький и розовый такой поросеночек, из каземата Кейдана я освободил худого, как гвоздь, с ввалившимися щеками, еще тогда у него появилось два рубца на щеке…

…но сейчас новый багровый шрам рассекает левую бровь, скулу, а еще один на подбородке.

Сердце мое стиснулось гневом и жалостью.

– Откуда, – спросил я резко, – эти свежие шрамы?

Он поклонился:

– При аресте.

– Били?

Он поморщился:

– Ваша светлость, я по глупости пробовал противиться. Кричал, что я посол от вас…

Горячая кровь ударила в мою голову, ломая все шлюзы. Зубы скрипнули так, что наверняка услышали и за дверью.

– Кейдан слишком привык к безнаказанности, – прошипел я. – Преклоните колено, сэр Фортескью!

Он вздрогнул, голос мой дрожит от ярости, поспешно встал на колено и склонил голову. Сэр Эйц, уловив мой взгляд, торопливо подал мне мой меч. Я вытащил из ножен, начальник дворцовой стражи поймал их на лету, а я не коснулся в стиле позднего рыцарства, а с силой ударил по плечу, как было принято в раннюю эпоху.

– Пусть этот удар будет последним, – сказал я жестко, – который оставите безнаказанным, сэр Фортескью!.. Барон! Вы держали себя достойно еще с первой нашей встречи, когда сопровождали короля во время его визита в Брабант. Тогда придворные вели себя разнузданно, а вы их пытались сдерживать, за что и поплатились. Сейчас вернулись после выполнения моего важного задания в Ундерлендах, я доволен результатами.

Он склонил голову и сказал отчетливо:

– Ваша светлость! Вы переоцениваете мои заслуги…

– Ваша скромность говорит в вашу пользу, – сказал я. – Барон Фортескью, жалую вас, как и обещал, титулом графа! К вам отходят владения Донвигов и Фордоксов, оставшиеся без хозяев.

Он охнул, поднялся, еще не веря свалившемуся счастью, но руки молитвенно прижал к груди:

– Ваша светлость…

– Кроме того, – прервал я его со злобной радостью, – я назначаю вас старшим по приему гостей из Ундерлендов. Уже приехали, кстати. Но я их пока не принимал и вообще… видеть не собираюсь.

– Ваша светлость?

– Получено известие, – пояснил я, – что король желает вернуться в Геннегау. Я намеревался уступить ему этот дворец, а себе подыскать на другом конце города, но вот сейчас, глядя на ваши свежие шрамы… нет, дворца он не получит!

– Ваша светлость!

Я помотал головой:

– И не просите, граф. Поручаю вам подобрать для его светлости свободное помещение в городе. Чтоб могли поместиться и прибывшие с ним придворные, слуги и челядь. Желательно подальше от моего – теперь моего! – дворца. Никаких других домов или земель! Ни для меня, ни для него. Держитесь с твердостью.