Оптина пустынь и ее время - И. М. Концевичъ

— «Сей, отче Тимоне, пшеницу слова Божiя, сей и на камени и на"пёсце, и при дорозе и на тучной земле, все гденибудь и прозябнетъ семя–то во славу Божпо». Вотъ и прозябаетъ.

Сегодня виделся съ однимъ изъ близкихъ къ покойному о. Илюдору монаховъ и отъ него узналъ, что умершш благочинный за несколько дней до своей смерти былъ предваренъ о ней знаменательными сновидЬшями, которыя подъ свежимъ впечатлешемъ и записываю.

О. Иллюдоръ скончался въ день Рождества Христова, пришедшшся въ истекшемъ году на четвергъ. Въ воскресенье, за четыре, стало быть, дня до смерти, о. Илюдоръ, после трапезы, прилегъ отдохнуть на диване въ своей келье … Было это около полудня … Не успелъ онъ еще, какъ следуетъ, заснуть, какъ видитъ въ тонкомъ сне, что дверь его кельи открывается и въ нее входятъ — скитскш монахъ Патрикш и съ нимъ iеродiаконъ Георгш (Патрикш, Георгш, одинъ изъ главныхъ бунтовщиковъ противъ архимандрита Ксенофонта. Оба монаха — и Патрикш, и Георгш — ничего общаго съ Оптинскимъ духомъ не имеють, люди немирные, хитрые и плотсие. Объ этомъ см. ниже).

У монаха Патриия въ рукахъ былъ длинный ножъ.

— «Давай намъ деньги» — крикнулъ Патрикш.

— «Что ты шутишь?» — испуганно спросилъ его о. Илюдоръ: «каия у меня деньги?»

— «А, когда такъ», закричалъ на него Патрикш — «такъ вотъ тебе!», и вонзилъ ему по рукоятку ножъ въ самое сердце.

Видѣше это было такъ живо, что о. Илюдоръ вскочилъ со своего ложа и, уклоняясь отъ ножа, сильно ударился затылкомъ о спинку дивана. Отъ боли онъ тотъ–часъ проснулся и кинулся смотреть, кто входилъ къ нему въ келью. Но ни въ келье, ни за дверями кельи, никого не было.

Это одно в идете.

За день до смерти, въ такомъ же полусне, о. Илюдоръ увидалъ скончавшагося летомъ 1908го года iеромонаха Савву, бывшаго однимъ изъ трехъ духовниковъ Оптиной Пустыни. О. Савва явился ему благодушный и радостный.

— «А что, брать», — спросилъ его о. Илюдоръ: — «страшно тебе, небось, было, когда душа разлучилась съ теломъ?»

«Да», ответилъ о. Савва: «было боязно; ну, а теперь совсемъ хорошо! Вследъ за о. Саввой, въ томъ же видеши, явился сперва почившш Оптинскш архимандритъ Исаакш, а за о. Исаактемъ — его преемнику тоже умершш архимандритъ Досиеей. О. Исаакш подошелъ къ о. Илюдору и далъ ему въ руку серебряный рубль, а о. Досиеей два.

«Не спроста мне это было», — говорилъ накануне своей смерти о. Илюдоръ, разсказывая свои сны одному монаху: «я, брать, должно быть скоро умру». Въ день смерти о. Илюдоръ былъ посланъ за послушаше служить въ одно село литурпю; накануне у своего духовника, какъ служагцш, исповедывался, а за литурпей совершилъ Таинство и причастился.

Вернувшись въ тотъ же день домой, о. Илюдоръ, по случаю великаго праздника, былъ на такъ называемомъ «обгцемъ чае» у настоятеля, со всеми былъ крайне приветливъ, более даже, какъ замечено обыкновенно, и оттуда со всеми iеромонахами пошелъ въ Скитъ къ Старцамъ славить Христа. Въ это время мы съ женой выходили отъ старцевъ и у самыхъ скитскихъ воротъ встретили и его, и все Оптинское iеромонашеское воинство. О. Илюдоръ шелъ несколько позади и мне показался въ лице черезчуръ краснымъ.

— «Вотъ жарко что–то!» — сказалъ онъ при встрече и при этомъ засмеялся. На дворе стояли рождественскте морозы.

Это была последняя моя съ нимъ встреча въ этомъ мiре.

Говорилъ мне после старецъ о. Варсонофш:

— «У меня съ о. Илюдоромъ никогда не было близкихъ отношешй, и все наше съ нимъ обгцеше, обычно, ограничивалось сухой офищальностью и то только по делу. Въ день же его смерти, после благословешя, я, — не знаю почему, — обратился, вдругъ, къ нему съ такимъ вопросомъ: — «А что, брать, приготовилъ ли ты себе что на путь?» Вопросъ былъ такъ неожиданъ и для меня и для него, что о. Илюдоръ даже смутился и не зналъ что ответить. Я же захватилъ съ подноса леденцовъ — праздничное монашеское утешете — и сунулъ ему въ руку со словами: — «Это тебе на дорогу!»

И подумайте, — какая ему вышла дорога!

Старецъ разсказывалъ мне это, какъ бы удивляясь, что сбылось по его слову. Но я не удивился: живя такъ близко отъ Оптинской святыни, я многому пересталъ дивиться…

Сегодня прочелъ въ «Колоколе», что престарелый архчеппскоп ь одной изъ древнейшихъ русскихъ епархш 'Архiепископъ Новгородскш и Старорусскш Гурш Сычевъ, поручикъ, калужскаго пехотнаго полка', запутавшись ногами въ ковре своего кабинета, упалъ и такъ разбилъ себе голову и лице, что все праздники не могъ служить, да и теперь еще лежитъ съ повязкой на лице и никого не принимаетъ.

Въ конце октября, или въ начале ноября прошлаго года былъ изъ епархш этого архiепископа на богомольи въ Оптиной одинъ офицеръ, заходилъ онъ ко мне и разсказалъ следующее:

— «Незадолго передъ отъездомъ моимъ въ Оптину, я былъ на празднике въ одной обители, ближайшей къ губернскому городу, где стоить мой полкъ и былъ настоятелемъ ея приглашенъ къ трапезе. Обитель эта богатая, приглашенныхъ къ трапезе было много, и возглавлялъ ее нашъ местный викарный епископъ; онъ же и совершалъ въ тотъ день литургпо. Въ числе почетныхъ посетителей былъ и нЬкш штатскш «генералъ» изъ сунодской канцелярш. Между нимъ и нашимъ викарнымъ зашла речь о томъ, что получено благословеше, откуда следуетъ, по представленш архтеппскопа, на реставращю лика одной чудотворной иконы Божiей Матери, находившейся въ монастыре нашей епархш. Иконе этой веруетъ и поклоняется вся православная Росая, и она, по предашю, писана при жизни на земле самой Царицы Небесной св. Апостоломъ и Евангелистомъ Лукой. Нашло, видите ли, монастырское начальство, что ликъ иконы сталъ такъ теменъ, что и разобрать на немъ ничего невозможно. Тутъ явились откуда–то реставраторы со своими услугами, съ какимъ то новымъ способомъ реставрацш, и старенькаго нашего епархiальнаго владыку уговорили дать благословеше на возобновлеше апостольскаго письма новыми вапами (по славянски красками).

— «Какъ же это?» — перебилъ я: «неужели открыто, на глазахъ верую щихъ? »

— «Нетъ», ответилъ мне офицеръ: «реставращю предположено было совершать по ночамъ, частями: выколупывать небольшими участками старыя краски и на ихъ место, какъ мозаику вставлять новыя подъ цветь старыхъ, но такъ, что бы возстанавливался постепенно древнш рисунокъ».

— «Да, ведь, это кощунство», — воскликнулъ я: «кощунство, не меньшее, чемъ совершилъ воинъ царя–иконоборца, ударившш кошемъ въ пречистый ликъ Иверской Божiей Матери»!

— «Такъ на это дело, какъ выяснилось, смотрелъ и викарный епископъ, но не такого о немъ мнешя былъ его собеседникъ — «генералъ» изъ сунодальныхь приказныхъ. А между темъ, слухъ объ этой кощунственной реставращи уже теперь кое–где ходитъ по народу, смущая совесть последняго остатка верныхъ… Не вступитесь ли вы, Сергей Александровичъ, за обреченную на поругаше святыню?»

Я горько улыбнулся: кто меня послушаетъ!? ..

Темъ не менее, по отъезде этого офицера, я собрался съ духомъ и написалъ письмо тоже одному изъ сунодскихъ «генераловъ», а именно Скворцову, съ которымъ мне некогда пришлось встретиться въ Орле, во дни провозглашешя Стаховичемъ на миссюнерскомъ съезде пресловутой масонской «свободы совести». Вследъ за этимъ письмомъ, составленномъ въ довольно энергичныхъ выражешяхъ, я написалъ большое письмо къ викарному епископу (Еп. Пермскш Андроникъ (впоследствш замученный) той епархш, где должна была совершиться «реставращя» св. иконы. Епископа этого я зналъ еще архимандритомъ, видёлъ оть него къ себе знаки расположешя и думалъ, что письмо мое будетъ принято во внимаше и, во всякомъ случае, благожелательно. Тонъ письма былъ почтительный, а содержаше исполнено теплоты сердечной, поскольку она доступна моему малочувственному сердцу. Написалъ я епископу и, вдругъ, вспомнилъ, что, приступая къ делу такой важности и, живя въ Оптиной, я не подумалъ посоветываться со старцами. Обличилъ я себя въ этомъ недомыслш, пожалелъ о томъ, что письмо «генералу» уже послано, и съ письмомъ къ епископу, отправился къ своему духовнику и старцу о. Варсонофiю въ скитъ. Пошелъ я съ женой въ полной уверенности, что растрогаю сердце моего старца своею ревностью и уже, конечно, получу благословеше выступить на защиту чудотворной иконы. Батюшка–старецъ не задержалъ меня прiемомъ.

— «Миръ вамъ, С. А.! Что скажете?» — спросилъ меня Батюшка. Я разсказалъ вкратце зачемъ пришелъ и попросилъ разрешешя прочесть вслухъ мое письмо къ епископу. Батюшка выслушалъ внимательно и вдругъ задалъ мне такой вопросъ:

— «А вы получили на это письмо благословеше Царицы Небесной?»

Я смутился.

— «Простите», говорю, «Батюшка, я васъ не понимаю?»