Мой дорогой питомец - Марике Лукас Рейневелд

ты сказала, что прогнала Фрейда, этот человек ошибался со всеми своими теориями, и я ответил, что думаю, что это хорошая идея, и я поцеловал тебя, и ты спросила, сколько калорий содержится в поцелуе, а я ответил, что поцелуи только тратят калории, и тогда ты просунула язычок мне в рот и немного застонала, когда я залез на тебя – ты слышала, что девушки в комнате твоего брата так делали, и подумала, что это часть процесса; опираясь на локти, я спросил, как дела на ферме, ты отвела глаза и сказала, что вы с братом здорово проводите время, ты не скучаешь по отцу и теперь можешь больше тренироваться летать, что у коров все хорошо, да, сказала ты, у коров все хорошо.

38

Твой брат больше не изображал мяуканье кота. Хотя ты бы предпочла мяуканье, из-за которого ты много раз замирала, включала настольную лампу и сердито свешивалась с края кровати, чтобы увидеть ухмыляющееся лицо брата, который затем с хохотом молотил по решетчатой раме кровати, ты бы предпочла, чтобы он пугал тебя этим мяуканьем, а не разговорами о Сьюзи, о том, что убийцей может оказаться кто угодно, даже дружелюбный мужчина по прозвищу Обувщик: он каждый месяц ездил по всей деревне, чтобы спросить, нет ли у кого обуви, которая нуждается в починке, а позже возвращал ее как новенькую, – да, даже Обувщик мог им оказаться, и твой брат лукаво говорил, что есть шанс, что однажды Сьюзи выкопают, как картошку, или она всплывет на поверхность, или, может быть, она где-то спрятана, как было с жертвами маньяка Дютру[61], и он знал, как тебя пугали эти истории, что ты больше не осмеливалась спуститься в подвал за банкой гороха, и ты решила никогда больше ничего не красть, кто-то другой может в этом нуждаться, и хотя, конечно, сотки или книжка – это не то же самое, что ребенок, ты знала, что воры часто начинали с малого и хотели украсть все более ценные трофеи, а твой брат иногда в приступе ярости и дурмане от травы говорил, что убьет тебя, что заставит тебя окоченеть, а ты еще больше надеялась, что, как пятнистая гиена, отрастишь псевдопенис, чтобы почувствовать себя сильнее, чтобы ты не вымерла; и ты смотрела на булочку с корицей на тарелке, которую вытащила из морозильника, наблюдала за процессом оттаивания и раздумывала, стоит ли ее есть, ты обожала булочки с корицей и считала господина с рынка, который продавал их по четвергам на деревенской площади, очень славным – он всегда давал тебе гигантскую трубочку с дополнительной порцией крема, посыпанную стружкой из чуфы, но ты все чаще выбрасывала их из окна спальни в водосточный желоб – ты больше не могла их есть и не хотела, чтобы твой па это заметил, не хотела разочаровывать продавца словами, что о трубочках больше не может быть и речи, что ты чувствуешь, как эти пропитанные шоколадом куски теста шевелятся у тебя в животе, что ты лучше будешь есть пустую баланду, пустую как луга летом, когда коров выпускают на них пастись, и желоб забился от трубочек с кремом, дождевая вода перестала стекать, и твой па однажды приставил к желобу лестницу, думая, что в нем полно листьев и семян клена, и нашел там целый ассортимент пекарни, он побросал ломкие и заплесневелые куски теста в ведро, а затем выкинул их в компостную кучу и с негодованием сказал тебе, что африканские дети твоего возраста умирали от голода, а ты просто выбросила еду на улицу; с этого момента он стал следить за тобой и во время полдника ждал, пока ты не доешь печенье с кремом, а ты сидела и давилась им со слезами на глазах, а затем надевала кроссовки и старалась не думать о маленьких африканских детях с опухшими животами, которые жадно смотрели на мух, вьющихся вокруг их лиц, которые убили бы за трубочки с кремом с рынка, но это случилось позже, в тот момент твой отец все еще был во Франции, и когда булочка с корицей разморозилась, ты решила положить ее обратно в морозилку к говядине, торту-мороженому Viennetta и булочкам с изюмом, ты все повторяла процесс замораживания и оттаивания, сомневаясь, есть или не есть, а твой брат стал непредсказуемым из-за наркотиков, которые он принимал со своими друзьями: в одну минуту он был безумно счастлив и добродушен, в следующую – свиреп и непредсказуем; и в тот августовский день, пятый день без отца, о вас написали в газетах: твой брат и несколько его друзей в шутку скормили быку Хулигану, любимцу вашего отца, таблетку экстази, они засунули ее в булочку с мясом, и бык сошел с ума – начал безумно скакать, свирепо и быстро носился по коровнику с пеной на морде, а твой брат и его друзья смеялись, стояли и смотрели, пот после тренировки все еще блестел на их лбах, полотенца висели на шеях, и они понятия не имели, что в следующий момент бык развернется и с безумным взглядом бросится на них, что один из друзей, Йорис, который жил в нескольких домах от вас, отбежит слишком поздно, он будет насмерть раздавлен о стену коровника массивным телом быка, Хулиган рухнет рядом с безжизненным Йорисом, и коровник окутает мертвая тишина, почти такая же, как когда забивали скот во время эпидемии ящура, а ты будешь неподвижно стоять за забором и смотреть, как тишина медленно переходит в отчаяние, ты увидишь, как из сильных накачанных тел выходит весь воздух, увидишь кровь, струящуюся из Йориса, и ты позвонишь мне и тихо скажешь, что вас снова посетила смерть, ты пробормотала, что Йорис сломан, сломан как птица из книжки «Лягушонка и птичка» Макса Велтхёйса, и я передал это Камиллии, которая оценила мою честность и не раздумывая вытащила из вазы с фруктами ключи от машины; мы вместе поехали на ферму после того, как я позвонил твоему отцу и сообщил ему ужасную новость, и он сказал сдавленным голосом, как будто его рот был полон трупных мух, что вернется домой как можно скорее, но это может занять несколько дней, и не могу ли я тем временем позаботиться о тебе и брате, и по дороге мы с Камиллией не обменялись ни словом о том, что ехали вместе к тому ребенку, который перевернул ее жизнь, из-за которого она почти не спала и вытерпела множество мигреней, мы приехали