Ивушка неплакучая - Михаил Николаевич Алексеев

существование семьи, теперь почему-то оборачивалась лишь смешною стороной, и причины душевных неурядиц родителей казались сейчас их детям, пережившим военное лихолетье, столь ничтожными, что над ними можно лишь снисходительно посмеяться.

Никто не был обойден памятью — ни люди, ни домашние животные, от которых теперь и костей-то не сохранилось. Вперемежку с людьми не раз были помянуты старая кляча (вволюшку посмеялись над ее чудовищной ленью, каковой кобылка была обязана своим необыкновенным долголетием); корова по имени Рыжонка (кто-то вспомнил, что она была «ведерница», да слаба на соски, роняла по пыльной дороге, к великому огорчению хозяев, немалое количество произведенного ею за день молока, когда стадо возвращалось со степей в село); коза Машка (едва вспомнил ее Сергей, раздался сильный взрыв смеха, поскольку лукавое это существо самим господом богом было создано для того, чтобы злить и смешить род людской); небольшая рыжая собачонка, классическая дворняга с незаслуженно грозным именем Тигран (о грустном конце этого пса почему-то не говорилось — его задрали волки прямо во дворе в одну лютую зимнюю ночь); даже курица по кличке Тараканница (тараканы, в которых не ощущалось недостатка в любой крестьянской избе, были ее любимым лакомством), — все они чудодейственным образом воскресли и явились на этот странный парад.

Потом опять переключились на людей, перебрали решительно всех близких и дальних родственников, не обошли и знакомых. Был, однако, человек, о котором все, не сговариваясь, помалкивали до поры до времени, ибо это решительным образом нарушило бы праздничное, освежающее уставшие души представление, — человеком этим был средний их брат, след которого оборвался где-то на Смоленщине осенью сорок третьего года. Имя его еще не было произнесено вслух, но Алексей уже ступил через порог забывшегося в мимолетной радости домика. Братья, сестра, невестка, даже малые дета, до этого радостно тыкавшие только потому, что взрослым отчего-то было весело, — все вдруг приумолкли, закручинились, непроизвольно глянули на стену, отыскали в большой общей семейной раме его фотографию, а в сердце Сергея больно ворохнулись строчки, каковыми, мучаясь, кусая в беспомощности губы, он пытался четыре года назад, сидя где-то за Днепром в своем блиндаже, выразить боль, вызванную известием о гибели Алексея:

В Смоленщине, близ Ельни,

Простой и честный,

В бою был убит солдат.

Для всех — Неизвестный.

А мне он — брат.

И в эту-то минуту Сергею захотелось немедленно, сейчас же, сию же секунду покинуть чужой и решительно ненужный ему Тяньзин и поскорее оказаться в Завидове. В первое мгновение он, вероятно, и не отыскал бы причины вдруг вспыхнувшего в нем острого желания. Но если бы кто-то со стороны ему подсказал, что Завидова не хватало ему потому, что там все было так или иначе связано с теми, о ком только что вспоминалось, там в число действующих лиц, помимо людей, неизбежно включилось бы все, что окружает завидовца со дня его рождения по день смерти. От одной только мысли, что по пути в родное селение от районного центра лесная дорога поведет его сначала рядом с Лебяжьим озером, всегда таинственным, полным устрашающих легенд, затем по-над речкой с обидным и вовсе не соответствующим ее красивой сути именем Баланда через Салтыковский лес выведет на луга, по которым теперь там и сям раскиданы тихие, по-осеннему загорюнившиеся овины, потом — мимо старого кладбища, где, должно быть, и крестов-то не сохранилось (сожгли, наверное, горемычные солдатки в своих печах в долгие и свирепые военные зимы), а горбятся одни лишь неровные могильные холмики, свежие и те, что давно, точно плесенью, покрылись низкороолым сивым полынком — под какими-то из них отыскали вечный свой предел и его мать, и его отец, и даже те, канувшие в глухую и темную бездну времен, те, до которых никогда не дотягиваются плебейски короткие и непрочные нити нашей памяти, но которые когда-то же являлись на свет, любили и мучились для того, чтобы оставить и в наших жилах беспокойную и неистребимо-живучую каплю своей крови, а с нею — и сладостно-горькую радость короткого, как миг, пребывания на грешной этой земле; за кладбищем сразу же завиднеются соломенные кровли села, дороже которого уж не сыскать во всем белом свете (пройдя почти полсвета, Сергей смог убедиться в этом), — от такой мысли сердце Ветлугина заколотилось так-то уж часто и нетерпеливо, что он и не заметил, как поднялся за столом. И тут же объявил:

— Завтра уезжаю.

— Куда?! — закричали почти в ужасе глаза сестры.

— Домой. В Завидово! — и сказано это было так сильно, а еще сильнее и значительнее сказалось на лице, что старшие брат и сестра поняли: никакие уговоры не помогут.

— Побыл бы еще с недельку. Ну кто тебя там, в Завидове, сейчас ждет? — неуверенно, как бы по инерции, без малейших надежд переменить Серегино решение, заговорил старший брат, но младший быстро и горячо перебил его:

— Там все меня ждет! Как же вы…

И, вдруг сообразив, что словами ничего не объяснишь, он смущенно замолчал. Может быть, в последнюю минуту вспомнил, что понять его этим добрым и дорогим для него людям и невозможно — для этого они должны были бы пройти дороги, им пройденные за минувшие шесть с половиной лет, и испытать на этих дорогах то, что испытал он. Тогда, верно, они догадались бы, отчего ему захотелось поскорее увидеть и Завидовский лес, Дальний, Средний и Ближний въезды в этот лес, и Вонючую поляну в нем, и кареокую речку, заблудившуюся в лесу, и само Завидово с его дядями Колями и тетками Авдотьями.

Сергей и не заметил, что слово «Авдотья» было произнесено им вслух и тотчас получило отзвук:

— Не до тебя, Сережа, ей теперь, тетке Авдотье.

Сергей встревожился:

— Что? А?

— Не до тебя, говорю, тетке Авдотье. У ней своих забот хоть отбавляй.

— Что там у них?

— Толком не знаем. Разное болтают… Приедешь — узнаешь сам про все…

2

Всего, конечно, за недолгий свой отпуск Сергей не мог ни увидеть, ни узнать, — слишком много странного, никак не вязавшегося с ожидаемым, встретило его не только в селе, но еще на ближних подступах к нему, когда он вышел из вагона на станции и по обыкновению всех завидовцев не направился прямо домой, а решил заглянуть к тетеньке Анне — на этот раз для того, чтобы получить первую и — он знал — самую обширную и достоверную информацию об односельчанах. Да и время было позднее: вечерние сумерки быстро сгущались,