Цикл «Аратта». Книги 1-7 - Мария Васильевна Семенова

Я сменю тебя на заре. А пока помолись своему богу, чтобы он сохранил нас этой ночью…

Каким жалким был этот ночлег! Подобных лишений царевичу переживать еще не доводилось. Аюр сам с трудом поставил последний уцелевший шатер, пока Хаста собирал хворост для костра, а охотники таскали бесполезные камни. Сам застилал свое ложе. Хорошо хоть раздеваться самому не понадобилось — Ширам велел ему спать одетым и держать оружие под рукой. Аюр скинул сапоги и заснул мгновенно, едва его голова коснулась подушки.

Ночью его разбудило ощущение, что рядом кто-то есть. Царевич приподнялся на локте и при свете крошечной походной светильни увидел, как Ширам расстилает перед входом в шатер свой походный плащ из медвежьей шкуры. Перед тем как устроиться на ночлег, накх долгим и внимательным, будто прощупывающим, взглядом обвел шатер. Но по царевичу его глаза скользнули, словно едва заметив.

Закончив осмотр, маханвир улегся, не снимая вооружения. Казалось, он не замечал неудобств, и даже клинки за спиной ничуть не мешали его отдыху. Такое чувство, будто и спал накх больше по традиции, чем из необходимости.

— Скажи, Ширам, — тихо поинтересовался царевич, — ты совсем не хочешь больше говорить со мной?

— Кто посмеет отказать наследнику престола Аратты? — холодно ответил тот, не открывая глаз.

— Я не о том. Последние дни ты ведешь себя так, будто я не живой человек, а храмовая бронзовая статуя, которую надо с почетом перевезти с места на место…

— Если вдруг я решу говорить с бронзовой статуей, то буду чувствовать себя глупцом. Мне не нравится такое чувство.

Аюр нахмурился:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, достославный Аюр, что мои слова для тебя столь же интересны и важны, сколь для бронзовой статуи.

Неприкрытая дерзость накха почему-то не задела царевича.

— Это не так! — пылко заявил он и умолк, подыскивая слова. — Сегодня ты опять спас меня, Ширам. Я благодарен тебе!

Аюр вздохнул и содрогнулся, с невольным ужасом вспоминая яростные лица ингри. А ведь совсем недавно они казались такими славными, безобидными…

— Я и подумать не мог, что дикари могут быть настолько коварными и неблагодарными! — с горечью воскликнул он. — Разве я не был с ними безмерно щедр? Разве не оказывал им всяческие милости? Почему они взбунтовались, Ширам?

Накх открыл глаза и тоже приподнялся на локте, повернувшись к наследнику престола:

— Быть может, потому, что ты запомнил, что они твои подданные, и забыл, что они люди?

Аюр взглянул на него с недоумением:

— О чем ты?

— Ты оскорбил их, войдя в лесное святилище. Прогневил их богов, выпустил злобных духов…

— Гм. Их в самом деле это оскорбило? Но они ни слова мне об этом не сказали!

Аюру на миг показалось, что зеленые глаза накха полыхнули в темноте.

— Ты не пожелал снизойти до тризны по тому, кого сам назначил своей правой рукой в этой земле! Не пожелал — хотя Толмай скрыл твое святотатство от сородичей. И погиб, защищая тебя. Возможно, он погиб потому, что принял на себя твое преступление…

Аюр глядел на накха, ошеломленный услышанным. Щеки его медленно начинали багроветь от стыда — хорошо, что в шатре, освещенном лишь слабым огоньком догорающей светильни, было почти темно.

— Но разве я не делал им подарки? — попытался оправдаться он.

— Дары приятно принимать от друзей. От врагов же это не дары, а подачки или тайное коварство. Ингри не такие уж дикари, они это понимают…

— Получается, они правы? И во всем виноват я? Но это же не так!

Ширам натянул плащ до подбородка.

— Доброй ночи, светозарный.

— Нет, я не желаю спать! — подскочил на ложе Аюр. — Отвечай мне! Ингри правы, а я один во всем виноват? Но почему они тогда убили всех, кто оставался в острожке? Чем их оскорбили бедные слуги? А охотники — разве они кого-то обидели?

— Твои люди были твоей тенью. А как учат колдуны — тот, кто ранит тень, ранит и ее хозяина. Они мстили не им, а тебе.

Аюр злобно засопел.

— Впрочем, я никому не судья, — добавил Ширам. — Для себя дикари несомненно правы. Но мне до их правоты дела нет. Моя задача — доставить тебя живым и невредимым ко двору твоего отца. Какая разница, о чем думают ингри? Куда важнее, что они замышляют.

— А ты, скажи, ты тоже затаил на меня обиду?

Накх вновь опустил веки.

— Я служу повелителю Аратты и выполняю свой долг перед ним и тобой. Что еще ты желаешь узнать?

— Значит, затаил, — заключил Аюр. — Ширам, я не хотел тебя обижать. Поверь мне! Я лишь желал показать, что я уже не ребенок, которому ежечасно нужна ворчливая нянька…

Не дождавшись отклика, он произнес с глубоким вздохом:

— Должно быть, я поторопился.

— Спи, светозарный. — Ширам протянул руку и загасил огонек светильни. — Сегодняшний день был тяжелым, и завтрашний вряд ли будет легче…

Хаста сидел у костра и, сонно глядя в пляшущее на сухих ветвях пламя, пытался высмотреть в языках огня крошечных ящерок, любимиц богини огня. Если удастся их словить, они могут открыть новому хозяину все тайны на земле и под землею. Лежащая рядом гадательная собака устало положила ему на колено голову и тихо сопела, потягивая черным носом сырой ночной воздух. Время от времени Хаста подбрасывал очередной пучок хвороста. Пламя вновь вспыхивало над стоянкой, затем спадало, освещая лишь узкий круг перед дозорным. Хаста не был ни воином, ни охотником, ни погонщиком мамонтов, так что сторожить ночью ему приходилось чаще всех.

«Господь Исварха, признаю, я плохо служу тебе, — мысленно обращался он к божеству. — Вот уже несколько дней я не кормил священное пламя и не возносил молитв. Если ты разгневался на меня, то не карай всех прочих вместе со мной. Но я надеюсь, что ты меня простишь. Не будешь же ты отнимать наши жизни из-за такой мелочи? В конце концов, мы все терпим лишения. Мы тоже почти ничего не ели и никого еще не убили — по крайней мере, из-за этого…»

Жрец бросил в костер длинную корявую ветку, похожую на застывшую в броске змею, и его мысли снова обратились к накху. Похоже, прошедшие дни измотали даже его. Хаста вспоминал его осунувшееся лицо, потухший равнодушный взгляд, когда он рассказывал ему о великаньем доме… «Ширам, ты должен быть крепок, ты — наша единственная надежда выбраться отсюда. Ибо если с тобой что-то случится, то последней надеждой стану я. А мне этого так не хочется…»

Из темноты беззвучно выступила мохнатая фигура. Хаста резко развернулся,