История Древнего мира. Том 3. Упадок древних обществ - Коллектив авторов

В поздней Римской империи сосуществовали два уклада: рабовладельческий, представленный в городах, и феодальный, представленный экзимированными сальтусами с колонами и сельскими общинами. Эти уклады взаимодействовали, причем рабовладельческий уклад позволял завести в сальтусах большой штат рабов-ремесленников и администраторов, что делало сальтус автаркичным; в сальтусах возникали также и сельские общины. Когда этот уклад (сальтусы и общины) стал господствующим, преобладающей формой эксплуатации стала эксплуатация непосредственных производителей, владеющих собственными средствами производства, характерная и для стадиально близких стран Востока. Отсюда распространенный тезис об «ориентализации» империи, который надо понимать прежде всего в социально-экономическом смысле. В конце древности греко-римское («античное») общество приобретает структуру, сходную со структурой других обществ на той же стадии развития.

Процесс экономической и политической децентрализации, предвосхищающей феодальную раздробленность, особенно резко был выражен в западных провинциях, где частная земельная собственность была развита сильнее, чем в восточных провинциях с их более многочисленными и богатыми городами и крупным императорским землевладением. Это, по-видимому, способствовало завоеванию западной половины Римской империи варварскими племенами в V в.

Неронова В. Д. Поздняя Римская Империя (III–V вв.) / История Древнего мира. Упадок древних обществ. — М.: Знание, 1983. — с. 221–239.

Лекция 12: Идеология поздней Римской Империи

Философские учения Поздней империи

С конца II в. борьба между обреченным античным укладом и феодализирующимся неантичным укладом составляла основу кризиса империи. Решающее влияние оказала она и на судьбу римской культуры.

Крупным философом-стоиком был император Марк Аврелий, но на его произведении «К самому себе» лежит печать вырождения стоицизма. Марк Аврелий, как Сенека и Эпиктет, исходил из общности всего существующего, проникнутого одной материей, душой, разумом, единым логосом, ставшим множественностью в существующих предметах. Он подчеркивает разумность законов природы; все, что происходит, происходит ко благу целого, в результате сцепления причин, образующего необходимость. Человек должен поступать так, как подсказывает ему его ум, его «гений», и не тревожиться, глядя на других, которые поступают иначе. Для него достаточно исполнять свой долг, не желать невозможного, не быть ни рабом, ни тираном.

В то же время идея необходимости и внутренней неизменности мира при видимой его изменчивости переходит у Марка Аврелия в тягостное сознание тщетности какой бы то ни было деятельности. Есть только одна достойная задача: без гнева провести жизнь среди людей, творящих несправедливости, лжецов, столь отвратительных, что их с трудом можно выносить. Отчужденность человека, его бессилие перед необходимостью, по существу непознаваемой, — основное в философии Марка Аврелия. Его философия никакой ориентации для жизни и деятельности дать не могла. И не случайно, что в дальнейшем сколько-нибудь крупных произведений, написанных стоиками, не появлялось.

Вообще обстановка для философии, искавшей рационального обоснования мировой гармонии и апеллировавшей к разуму, складывалась неблагоприятная. В связи с общим ухудшением положения Римской империи усилился идеологический нажим сверху. Недоверие стали вызывать не только сомневающиеся в правомерности апофеоза империи, но и мыслящие вообще. Императоры требовали непрестанного восхваления того счастья, которое они принесли подданным. Руководство по составлению речей, написанное одним ритором III в., поучает: всякую обращенную к императору речь следует начинать с утверждения, что в его правление установился «золотой век». Любое несогласие с официальной позицией, в какой бы форме оно ни выступало, жестоко преследовалось.

Однако репрессии не могли предотвратить попыток найти ответ на вопрос, откуда же идет зло, попыток, стимулировавшихся вопиющим противоречием между официальной идеологией и реальной действительностью. Проблему соотношения единства и множественности, целей и задач жизни стоицизм решить уже не мог. Поиски пошли теперь по другим путям.

Один из таких путей был представлен возрожденной врачом Секстом Эмпириком школой скептиков. Секст Эмпирик отрицал, что какие-то идеи о боге, добродетели и т. п. даны человеку от природы. Ссылка на природу, к которой прибегают «догматики» (т. е. философские школы, претендующие на знание истины), никак не может быть неким изначальным критерием, служащим основой дальнейших рассуждений.

Особенно решительно Секст Эмпирик выступает против догматической этики, обучающей людей искусству жить. Само разнообразие этических систем показывает, что нет никакого критерия для суждения о том, что такое добро и зло, счастье и несчастье. В этике все исходные понятия субъективны, а значит, они не существуют или не познаваемы ни для чувств, ни для интеллекта. Если отказаться от суждений о добродетели и пороке, о добре и зле, то, конечно, тоже будешь страдать от холода, голода, разочарований, но по крайней мере не будешь испытывать дополнительные страдания от мысли, что все это зло «по природе», и не будешь мучиться попытками достичь того, что считаешь «по природе» благом. Руководствоваться же следует законами и обычаями того народа, того государства, в котором живешь. Если все верят в богов и приносят им жертвы, делай то же, не размышляя о природе богов. Если стоишь перед выбором между честным и бесчестным, руководствуйся обычаями предков. Одним словом, живи по нефилософским жизненным установлениям, деятельно и спокойно. Скепсис Секста Эмпирика — это призыв руководствоваться коллективной мудростью своего народа, отказаться от индивидуализма, несовместимого с античным самосознанием. Однако реальная обусловленность бытия граждан бытием общины по мере разложения античного полиса уже не. могла восстановиться. Кроме того, жизнь была слишком тяжелой, чтобы принять ее без попыток найти какой-нибудь ответ на возникшие вопросы.

Разочарование в философии рационализма, возрождение скептицизма отодвигали разум на второй план. Первое место отводилось стоящему над разумом началу, рационально непознаваемому.

Наиболее характерными из подобных учений в конце IIIII в. были герметизм и гностицизм. Первый получил свое название от имени отождествленного с египетским богом Тотом греческого бога Гермеса, носившего у герметистов эпитет «Трисмегист» («трижды величайший»). Последователи герметизма считали бога высшим благом, основой мирового порядка и движения космоса. Бог не ум и fie истина, он выше их, но ему обязаны существованием и ум и истина. Он же создал человека, единственное способное познать бога существо, некогда пребывавшее в духовном мире, но затем соединившееся с материальной природой, вследствие чего человек стал двойствен: душа его бессмертна, тело смертно и подчинено господствующей в мире необходимости. Познавший бога и преодолевший желания тела — причину смерти — станет бессмертным, причастным богу, не познавший же своей небесной природы умрет. Земля — дом зла; судьбой человека управляют демоны, связанные с планетами, от которых люди получают свои свойства. После смерти души проходят сферы планет, постепенно очищаясь от телесных страстей и пороков, чтобы потом вселиться в новые тела. Душа, приобщившаяся к богу, уже на земле становится выше демонов и может повелевать ими.

Еще более отрицательно к материальному миру относился гностицизм. Это было весьма неоднородное учение, включающее различные школы (о нем речь еще пойдет ниже в связи с историей христианизации Римской империи). Системы гностиков, с которыми знакомили только посвященных, обычно содержали повествование о происхождении мира, устройстве космоса, перечень многочисленных сил, заполнявших промежуток между верховным благим богом и земным миром, сил, составлявших строгую иерархию, имевших определенные, обычно труднопроизносимые имена. Знание этих имен, а также различных формул и символов давало власть над демонами. Себя, как обладающих «абсолютным знанием» (гносисом), гностики считали «избранными» и противопоставляли погрязшим в делах этого мира людям «плоти».

Характерным для умонастроений, обеспечивавших популярность герметизму, гностицизму и подобным направлениям, было распространение идеи неизбежной гибели мира. Боги покинут людей, воцарятся нечестие и беззаконие, земля покроется трупами, моря и реки наполнятся кровью… Бог очистит состарившийся мир наводнениями, чумой, войнами. Так описывается будущая судьба мира в одном из герметических трактатов. Правда, он заканчивается пророчеством о возрождении благочестия и светлого начала, но оно менее ярко и детально, чем картина упадка и разрушения.