Ермак. Князь сибирский - Сергей Егорович Михеенков

свыкшийся с темнотой, уже мог различить корму впереди идущего судна. Казаки перевязывали раны и окликали товарищей, потерянных в бою. Хотя все казаки знали свой струг и своё место на нём как отче наш, но всё же, не обнаружив на вёслах ли, на руле ли, у бортовой ли кулеврины станичника, в надежде, что, может, его подхватили впопыхах на соседний струг, окликали:

– Роман!

– Ива-ан!

Но никто не отзывался. Молчала ночь. Только берег, где мелькали факелы и белели брошенные казацкие шатры, ревел, выл и стонал победными голосами.

– Зубец! Данила! Ты живой?

– Живой! Живой! – наконец отозвалась темнота хриплым осевшим голосом.

– Слава тебе господи!

И снова:

– Ермак!

– Ермак!

Теперь уже несколько голосов окликали атамана. Но молчала река. Молчала ночь. Жгло в груди у казаков. Они все как один готовы были повернуть назад, если бы услышали голос своего предводителя.

Не услышали. Сколько бы ни окликали.

– Ермак! – улетало эхо в дальние распадки и словно билось там о крепкую стену.

– Батько! Отзовись!

Нет, молчит батько, словно так утомился, что уснул крепким сном и не слышит даже родных голосов. Молчит река. Молчит Вагай. Не отозвались и Яков, два Петра, Михаил, Роман и Иван…

Теперь, когда погиб их атаман, казаков уже ничто не удерживало в Сибири. Поход окончен.

Когда струги вернулись в Кашлык, казаки ещё раз осмотрели их: нет, ни среди убитых, тела которых успели подхватить, чтобы над ними не надругались басурмане, ни среди раненых атамана не оказалось.

Матвей Мещеряк по праву старшего собрал круг. Решали, что делать дальше. Решили: пора домой. К совокупному мнению круга присоединился и голова Иван Глухов с несколькими стрельцами, пережившими голод и осаду и не пожелавшими покидать своего предводителя даже тогда, когда большинство их ушли за Камень, в Россию.

Через несколько дней, закончив приготовления, станица отчалила от высокого берега. Казаки покидали Кашлык. Струги пошли вниз по Иртышу, вскоре вышли в полноводную Обь, а там старинным Печорским путём двинулись на Пусто-озеро.

Тем временем к брошенному Кашлыку с запада приближался большой отряд стрельцов с воеводой Иваном Алексеевичем Мансуровым во главе. Мансуров принадлежал к знатному роду татарского происхождения, но довольно захудалой его ветви, проживавшей в своём скромном имении близ Мещовска. Воеводой он оказался осторожным, нерешительным. Когда обнаружилось, что Кашлык занят не казаками, а татарскими отрядами, Мансуров не решился атаковать.

К тому времени в Сибирь вернулся из Бухары хан Сейдяк из рода Тайбугинов и сразу же предъявил к сибирской элите свои родовые претензии. Многие мурзы тут же отложились от Кучума и заняли сторону Сейдяка. Алей, успевший посидеть в Кашлыке после ухода казаков, был бит Сейдяком и захвачен в плен. Правда, есть версия, что он благополучно бежал куда-то в южные степи или в тайгу. Так что Мансуров прибыл на горячее место и в жаркое время: гибель Ермака, уход казаков за Камень, война между Кучумом и потомком Тайбугинов. Попытка догнать казаков Матвея Мещеряка успехом не увенчалась. Воевода разослал разведчиков для поисков подходящего места для строительства острога. Место нашли на Оби.

Так появился в Сибири первый русский острог. Здесь стрельцы зазимовали. Но их жизнь в остроге не была безмятежной. Пришлось не только строить тёплые избы и собирать ясак, но и воевать. Когда хантские князьки узнали о гибели Ермака и уходе казаков, некоторые из них сняли с себя шертные клятвы Москве и все обязательства. Собрали довольно многочисленное войско и подступили к Обскому городку. Но стрельцы Ивана Мансурова встретили их пушечным боем. Одно из ядер попало в болвана, которого ханты приволокли с собой и устроили возле него моление перед атакой. Ханты были в ужасе, они приняли это как знак неминуемого разгрома и разбежались.

Москва между тем, продолжая жить и мыслить успехами Ермака, наложила на отряд Мансурова явно непосильные обязательства: «…на Сибирское царство, и на Конду большую, и на Конду на Меньшую, и на Пелымское государство, и на Туру реку, и на Иртыш, и на Киргизское государство, и на Пегие Колмаки, и на Обь великую, и на все городки на обские, на девяносто на четыре городы – с года на год имать по пяти тысяч сорок соболей, по десяти тысяч чёрных лисиц, да по пяти сот тысяч белки…» Аппетиты Москвы были необъятны. Посольский приказ повелел собирать ясак не только с тех улусов и волостей, которые приняли подданство Москвы, но и с тех, где Ермак не успел побывать: с Киргизских кочевий и селений Пегой Орды.

Русским царём формально был сын Грозного Фёдор Иоаннович, но царством фактически управлял его именем боярин Борис Годунов. Смута в Москве только густела. Беспокойство народа усугублялось ещё и тем, что снова назревала война со шведами. С южной украйны на Русь потянулись беженцы – там на свой извечный промысел выехали чамбулы крымцев и ногайцев. А это всегда было предвестником большого набега. С запада новой войной угрожал Стефан Баторий. Полки уходили туда, где были нужнее. За Урал тоже снарядили небольшое войско, во главе которого был поставлен молодой воевода Василий Суки́н с помощником Иваном Мясным. В этот полк вошёл отряд казаков под предводительством Черкаса Александрова и, по некоторым сведениям, Матвея Мещеряка. Приказ Суки́н получил ограниченный: выйти на реку Туру и закрепиться там, ни во что не вмешиваясь. Мясной в 1586 году закрепился на Туре близ устьев Тюменки на старом городище Чемги-Тура. Так появился Тюменский острог. Через год в острог подошло подкрепление – отряд стрельцов под командованием письменного головы Данилы Чулкова. Посылая Чулкова в Сибирь, в Разрядном приказе ему строго-настрого наказали ни в коем случае не пытаться взять Кашлык. Чулков должен был спуститься по Туре и Тоболу на Иртыш и там подыскать место для нового острога. Письменный голова выполнил приказ и в пятнадцати верстах от Кашлыка заложил городок Тобольск. Тобольску вскоре на долгие годы суждено будет стать столицей Сибири.

Несчастного Кучума загнали в степи южной Сибири царские воеводы и соседи, которые, почувствовав слабость вчерашнего повелителя, открыли на него и его семью настоящую охоту. Погибли все сыновья, все Кучумовичи. Кучумов род был вырезан начисто.

Как уже было сказано, несколькими годами раньше в противостоянии с Кучумом и войском его визиря погиб Ермак. И остатки его храброй станицы, разминувшись в пути с царским отрядом, покинули Сибирь. Но дело его на этом не окончилось. Ермак не пришёл в Москву, чтобы своими устами произнести клятвенные слова Грозному и поклониться ему новыми обширными землями с несметными богатствами, но Москва сама пришла к нему, чтобы продолжить его столь решительно и основательно начатое дело. Один за другим пришли за Урал воеводы. Казаки и стрельцы начали рубить острожки на берегах больших рек. Сменится всего одно поколение, и в Тобольске и на Енисее появятся служивые казаки из Великого Устюга, с Двины