Найти и обезвредить - Григорий Василенко

— А что, товарищ командир, если нам Бороду выкрасть? Уж он-то наверняка что-то знает о партизанах.

— А кто он такой — Борода?

— Да староста здешний. Старик. Кличка у него такая.

Я подумал.

— Ладно. Действуйте. Только без шума. Ждем вас в полночь у железнодорожной насыпи.

Ровно в полночь появились наши с «добычей».

В станице тихо, только изредка лаяли собаки. Значит, сработали чисто, подумал я, и мы двинулись в обратный путь. Атамана Раевской я толком не рассмотрел, но успел заметить, что это был здоровенный мужик с пушистой длинной бородой. Он не упирался, не сопротивлялся. Покорно карабкался с нами в гору, по команде ложился, полз, замирал — словом, вел себя очень дисциплинированно. Но на привалах не лебезил, не заискивал — молчал.

Рассмотрел я его как следует уже на месте, в Геленджике, во время допроса. Это был крепкий, здоровенный старик, широкоплечий, румяный, с окладистой ухоженной бородой, с пухлыми, нерабочими руками, лет шестидесяти, но моложавый. На него даже трудная ночная дорога не повлияла — выглядел он свеженьким и аккуратным. Кровь с молоком — с таких, наверное, художники малюют дедов-морозов. И держался спокойно, с достоинством, в глазах никакого страха.

— Как изменил Родине? — спрашиваю его.

— Заставили, — отвечает.

— Отказался бы.

— Невозможно. Из стариков я самый крепкий. Меня народ выбрал. Я не служил немцам.

Подробно и обстоятельно он рассказал, где размещаются немцы, где полицейские, где у них склады и горючее, какая часть была, какая прибыла, кто сотрудничал с немцами. Валентина все подробно стенографировала. О партизанах Борода ничего не знал, и это выглядело правдоподобно. Я предложил ему закурить. Он отказался. Ответил, что не курит и никогда в жизни не курил.

— Может, выпьешь немножко? Устал небось с дороги?

— В рот вина не беру и никогда не брал. Я даже запаха его не переношу, — отвечает.

Я удивился и еще раз оглядел его крепкую, не стариковскую фигуру:

— То-то ты крепкий такой, румяный. Жена, дети есть?

— Нет. Я не был женат.

— Что ж, и женщин у тебя не было?

— Никогда.

— Ну чудеса! Тогда, дед, ты еще шестьдесят таким макаром отзвонишь. При жизни-то такой! Война кругом, люди гибнут, а тебе хоть бы что. Скажи спасибо, что мы тебя выкрали. Фашист бы тебя быстро вздернул. Он нейтралитет не признает.

— Спасибо вам, — отвечает Борода и быстро крестится, заодно и нас осеняя крестом.

— Врет он все, — вставил слово молчавший до этого наш связной. — Когда его брали, в доме были женщины. И не одна.

— Это родственницы. Сестры мои, — спокойно ответил старик и с укоризной посмотрел на Сашу, будто тот обвинил его не во лжи, а в смертном грехе. — А жены у меня никогда не было.

— Кто же ты тогда такой? — спрашиваю его. — Поп, монах, сектант?

Он улыбнулся:

— Я сладкоежка. Кто пьет вино, кто любит женщин, а я предпочитаю сладкое — конфеты, сахар, виноград, халву…

Этот «сладкоежка» долго потом не выходил у меня из головы. Каких только типов не открывала война! Вот и этот — вроде и не предатель и скорее всего никогда бы им не стал, но не боец, не сын своей Родины, не патриот, а стало быть, в понимании нашем и не человек.

Связь со своими агентами фашисты поддерживали обычно по радио и через агентов-связников, а для обратного перехода линии фронта они снабжались паролем, обозначающим наименование разведоргана. Так что со временем мы располагали уже солидным досье на многие разведорганы противника, действовавшие не только на нашем участке фронта, но и на всем Северном Кавказе. Знали их почерк, наиболее типичные ухищрения, дислокацию, методы вербовки, подготовки и заброски агентуры и другие немаловажные детали. Я понимал, что эти сведения представляют большую ценность не только для разведорганов фронта и краевого управления НКВД, они крайне необходимы Центру, Москве. И потому мы без малейшего промедления отправляли их по назначению.

К началу 1943 года густую паутину на Северном Кавказе сплело ведомство Канариса — абвер. Вокруг Краснодара, Новороссийска и Ставрополя действовало по меньшей мере семь крупных разведывательных и контрразведывательных команд и групп этого армейского спецоргана с дюжиной мелких передовых постов — мельдекопфов. В Краснодаре, например, на улице Седина дислоцировалась абвергруппа 102. Она имела переправочный пункт агентуры в станице Кабардинской и передовые посты в станице Крымской и поселке Хадыженском. Подчинялась группа абверкоманде 101, которая находилась в Ставрополе.

С января 1943 года там же, в Краснодаре, появился диверсионный разведывательный орган врага — абверкоманда 201. В своем подчинении она имела четыре абвергруппы и несколько мельдекопфов. Условно именовалась «Дариус». Командовал ею подполковник Георг Арнольд. Базировалась эта команда на улице Ленина, по странному совпадению как раз в том доме, где я прежде жил. Позже, вернувшись в город после его освобождения, я узнал от своих соседей, что эти вояки из «Дариуса» выволокли во двор мою шинель с чекистской эмблемой на рукаве, фуражку, соорудили что-то вроде чучела и регулярно его расстреливали, вымещая таким образом свою лютую ненависть к чекистам.

Чекисты нашей оперативной группы захватили в за-фронтовой полосе вербовщика и переводчика «Дариуса» Райданника, жителя Пятигорска. От него мы получили весьма ценные сведения. Диверсанты этого органа обычно действовали группами по три — пять человек в форме военнослужащих Советской Армии. Имели задание проводить в нашем тылу диверсионно-террористические акты, вести войсковую разведку переднего края, захватывать языков, подрывать отдельные укрепленные точки обороны. Снабжались взрывчаткой и зажигательными средствами, замаскированными в противогазных сумках, консервных банках, в виде пищевых концентратов. После задержания Райданника особый отдел 18-й армии довел до личного состава разъяснение, как надо поступать с такого рода «продуктами» и «противогазами».

В оккупированном Краснодаре базировался и контрразведывательный орган врага — абвергруппа 301, которая проводила работу в тылу немецкой армии по выявлению советских разведчиков, партизан и подпольщиков, то есть наш непосредственный противник. Командовал ею пятидесятилетний корвет-капитан с грозной английской фамилией Кромвель. Об этом поведал нам на допросе резидент этого органа некий Рудаков, он же Рудольф и Самурай. А вот на разведорган «Марине айнзатцкомандо дес Шварцен Меерс» («Морская разведывательная команда Черного моря») мы вышли следующим образом.

Чекисты нашей оперативной группы постоянно включались в состав армейских и партизанских разведывательно-диверсионных групп, которые на катерах-охотниках выбрасывались в район Анапы, Соленых озер и Абрау-Дюрсо. Они нападали на немецкие штабы, захватывали документы, карты, брали языков. После одной из таких вылазок к нам в руки попал ни больше ни меньше, как помощник начальника «Марине айнзатцкомандо». Этот спец по Черному морю на безупречном русском языке поведал нам о своем разведоргане и о намерении немцев восстановить Новороссийский порт. С этой целью он и колесил по побережью. Привлекал к восстановительным работам специалистов-портовиков, а заодно и вербовал среди них агентуру. «Команда Черного моря» постоянного места дислокации не имела, следовала за частями немецкой армии, выделяя по мере необходимости передовые оперативные группы — форгруппы. С сентября 1942 года она находилась в Новороссийске. Командовал ею корвет-капитан Ротт по прозвищу Сир.

Нашему родному Краснодару определенно «везло» на фашистские разведорганы. Со временем мы обнаружили там еще один, четвертый по счету — «Марине абвер айнзатцкомандо» («Команда морской фронтовой разведки»), одно из подразделений «Нахрихтен-беобахтер» (НБО) — морской разведывательной абверкоманды. Она была придана штабу фашистского адмирала Шустера, командующего немецкими ВМС юго-восточного бассейна. Морская фронтовая разведка занималась сбором разведывательных данных о нашем Военно-Морском Флоте и состоянии обороны побережья. Агентуру вербовала среди советских военнопленных, содержащихся в лагерях Крыма и Северного Кавказа. Обучение велось в Тавельской разведшколе НБО и в Симеизе. Переброска агентуры осуществлялась на самолетах, моторных лодках и катерах, связь — через, радиостанции в Керчи, Симферополе и Анапе. Командовал НБО корвет-капитан Рикгоф, а краснодарской айнзатцкомандой — капитан-лейтенант Нойман.

В январе 1943 года из Ставрополя через Армавир на Краснодар немцы осуществляли переброску одного из наиболее засекреченных своих разведорганов. Эта операция проводилась в строжайшей тайне. Но из 250 агентов часть все же разбежалась. Один из них, Иван Перов, перешел линию фронта, набрел на наших чекистов и добровольно сдался. Так нам удалось выйти на вражескую разведку «Унтернемен Цеппелин» («Предприятие Цеппелин»), или просто «Цеппелин». Этот специальный орган РСХА был создан в марте 1942 года для подрывной деятельности по разложению советского тыла. Немецкие главари рассчитывали, что «Цеппелин» сможет подорвать крепость советского тыла и тем самым поможет командованию немецкой армии. Организационно подразделения «Цеппелина» состояли из разведывательных, пропагандистских, повстанческих и диверсионных групп, на которые возлагалась политическая разведка и диверсионная деятельность в советском тылу. С началом осуществления немцами плана «Эдельвейс» летом 1942 года «Цеппелин» забросил на самолетах на территорию Грузии, Армении, Азербайджана и автономных республик Северного Кавказа группы агентов, обученных в специальной разведшколе в Евпатории. Они должны были создать в нашем тылу бандитско-повстанческие формирования, сеять панику среди населения, вести разведывательную и диверсионную работу.