Керенский - Владимир Федюк

"Живое слово" было известно как издание самого низкого пошиба, да и у Алексинского репутация была подмочена какими-то прошлыми контактами с полицией, но даже это лишь в незначительной степени снизило эффект от публикации. Чего-то подобного читатели ждали давно. Уже история с "пломбированным вагоном" породила немало разговоров о связях большевиков с Германией. К тому же все это легло на хорошо подготовленную почву.

Первая мировая война породила гигантскую волну шпиономании. О вездесущих немецких агентах писали газеты, слухи о них передавались из уст в уста. Одной из причин крушения российской монархии было то, что авторитет династии был подорван разговорами о царице-немке и ее шпионском гнезде. Образ врага-немца был настолько устойчив, что олицетворение новых врагов — буржуй и контрреволюционер — за пять месяцев революции лишь слегка потеснило его.

Обвинив большевиков и конкретно Ленина в работе на германский генштаб, инициаторы этой акции разыграли беспроигрышную карту. Когда ночью Половцев зачитал показания Ермоленко в Преображенском полку, этого стало достаточно, для того чтобы прежде колебавшиеся преображенцы рота за ротой стали выражать верность правительству.

В одночасье настроения в Петрограде изменились. Многократно цитированный нами Ф. А. Степун писал: "Я прекрасно помню, как всюду поднялся злой шепот и угрожающие большевикам речи. Дворники, лавочники, извозчики, парикмахеры — вся мещанская толпа Петрограда только и ждала того, чтобы начать бить "товарищей, жидов и изменников"".[253] По мере того как известия о "немецком золоте" распространялись по городу, еще вчера бунтовавшие полки и батальоны (на рабочих это произвело меньшее впечатление) спешили откреститься от предателей. Конечно, немалую роль сыграли и известия о том, что к Петрограду движутся фронтовые части, имеющие приказ подавить беспорядки. В итоге вчерашние хозяева петроградских улиц были вынуждены от наступления перейти к обороне.

Ночь рассеяла бушевавшую при свете дня толпу. Рабочие разошлись по домам, солдаты — по казармам. Часть крон-штадтцев поздним вечером вернулась на свой остров, другие растворились в огромном городе. Около полутора тысяч матросов провели ночь в Таврическом дворце и прилегающем парке. Ранним утром Раскольников постарался сплотить этот отряд и пустынными улицами увел его к особняку Кшесин-ской. В большевистском штабе, где еще недавно кипела жизнь, ныне царили растерянность и уныние. Ленин покинул дом Кшесинской сразу же после того, как стало известно о публикации в "Живом слове" показаний Ермоленко. Те представители партийного руководства, кто продолжал оставаться в доме, с часу на час ждали штурма его правительственными войсками.

Немедленно после прибытия матросов Раскольников был назначен комендантом здания и ответственным за оборону. Похоже, что большевистские вожди заранее подготовились к такому исходу событий. У входа в особняк Кшесинской стоял броневик, на крыше и в угловой беседке были установлены пулеметы. Третий пулемет стоял в вестибюле у входа. Не надеясь на эти силы, Раскольников тут же отправил письмо в Кронштадт с просьбой выслать несколько орудий с полным комплектом снарядов. Одновременно специальный посланец выехал в Гельсингфорс — главную базу кораблей Балтийского флота. Раскольников просил товарищей из Центробалта срочно отправить в Петроград миноносец или канонерскую лодку. "Я считал, — вспоминал он позже, — что достаточно ввести в устье Невы один хороший корабль, чтобы решимость Временного правительства значительно пала".[254]

Таким образом, большевистские руководители (или, во всяком случае, часть из них) еще были настроены в это время на продолжение вооруженного сопротивления. Но речь шла в лучшем случае об обороне. По этой причине те, кто еще вчера ставил властям ультиматум, теперь вынуждены были маневрировать. Раскольников отправил своего брата А. Ф. Ильина-Женевского к генералу Половцеву, а сам выехал в Таврический дворец.

Изменившаяся ситуация не оставила в стороне и лидеров ВЦИКа. Не прошло и суток с тех пор, как они дрожали в ожидании ареста, как роли переменились. От имени военной комиссии меньшевик М. И. Либер потребовал от Раскольнико-ва в течение двух часов разоружить всех кронштадтцев. В ответ на возражения Либер заявил, что теперь он дает на принятие решения только десять минут. Вездесущий Суханов позднее вспоминал, каким он увидел Раскольникова и сопровождавших его делегатов из дома Кшесинской. "Вся кучка напоминала затравленных волков, а, пожалуй, гораздо точнее — зайцев. От ее имени Раскольников, жестикулируя из-под своего морского плаща, говорил в тоске и волнении несвязную речь, о чем-то умоляя сидевшую перед ним тройку. — Товарищи, ведь нельзя же… ведь надо же… Ведь мы же не можем так, то-варшци. Вы должны понять… Надо же, товарищи, пойти навстречу…"[255]

Его собеседники были неумолимы — речь может идти только о полном разоружении. Раскольников по телефону сообщил о результатах переговоров и покинул Таврический дворец. Однако отправился он почему-то не назад в дом Кшесинской, а на квартиру матери на Выборгскую сторону. Это странное на первый взгляд дезертирство объясняется тем, что большевистские руководители уже приняли решение прекратить сопротивление. Вечером 5 июля 1917 года по городу было распространено обращение, в котором от имени ЦК и Петербургского комитета содержался призыв прекратить демонстрации и забастовки. Одновременно обитатели дома Кшесинской начали переговоры с Половцевым об условиях сдачи (от имени большевиков их вел И. В. Сталин). В итоге было достигнуто соглашение, согласно которому защитники дома Кшесинской должны были сдать оружие, а в обмен получали право беспрепятственно покинуть здание. Около полуночи особняк на Кронверкском проспекте был занят правительственными войсками. Это означало, что мятеж окончательно подавлен.

РЕАКЦИЯ

С утра 6 июля на Варшавский и Николаевский вокзалы стали прибывать эшелоны с войсками, вызванными с фронта для подавления беспорядков. В составе сводного отряда были 14-я кавалерийская дивизия, 117-й Изборский полк, 14-й донской казачий и еще несколько полков и батальонов. Отряд был сформирован за несколько дней до этого на Северном фронте. Инициатива исходила от председателя армейского комитета 5-й армии прапорщика А. А. Виленкина, в недавнем прошлом — многообещающего молодого адвоката. С помощью командующего армией генерала Ю. Н. Данилова Вилен-кину удалось собрать внушительную силу. Начальником отряда был назначен поручик Г. П. Мазуренко, член эсеровской партии с дореволюционным стажем.