Пиратское солнце - Карл Шрёдер

стеклянной поверхности и принялся выстраивать рядом с его лицом тюбики с косметикой. Так он быстро подобрал основу, румяна, карандаш для бровей и пудру; затем вынул из внутреннего кармана пиджака парик и протянул его Чейсону.

— Ваша задача — выглядеть как я, — сказал он. — Мы поменяемся одеждой и…

Чейсон громко расхохотался:

— И в этом ваш план? Надеяться, что я смогу просто так, загримированным под вас, не торопясь выйти отсюда? Думаете, охрана сошла с ума? Или тупа?

Мейфэр насупился:

— Ну, другого плана у нас нет. Или принимайте этот, или забудем о нем.

— Даже если бы я вылез из этой камеры, то из дворца ни за что бы не выбрался, — разъяснил Чейсон. — У них будут расставлены люди на всех мыслимых выходах, и стрелки — караулить воздух вокруг дворца. — (Мейфэр принялся было возражать, но потом понурился и кивнул.) — Так что забудем о нем, — заключил Чейсон. — Я не дам вам бесцельно пожертвовать своей свободой.

— Но что вы собираетесь делать? — Вид у Мейфэра был расстроенный; Чейсон подозревал, что после долгих усилий по успешному внедрению во дворец ему давно не терпится приступить к действиям. — Мы не можем просто сидеть и отсчитывать часы до той минуты, когда они вас повесят!

— Тут я с вами согласен, уж поверьте. — Чейсон принялся мерить шагами комнату. — Прежде всего мне нужно знать, кто вы такие и что происходит в этом городе. Кто участвует в игре? Кого поддержит гражданское население? Кого они ненавидят? Кто во всем этом хаосе борется за власть?

Мейфэр охотно заговорил. Его собственная партия, как выяснилось, состояла из иностранцев, эмигрантов с разрушенного города-колеса под названием Спайр. Когда он погиб, их спасла и привезла в Раш таинственная Амандера Трейс-Гайлс, ставшая их патронессой. Она, похоже, намеревалась сбросить Кормчего, но в связи с чем — Мейфэр не смог или не захотел объяснить.

Если верить Мейфэру, Трейс-Гайлс наладила контакты как с повстанцами Эйри, так и с адмиралтейством. Она могла стать очень полезной.

Пока Мейфэр описывал настроения в городе и диспозицию различных соперничающих сил, Чейсон поймал себя на том, что прикидывает различные маневры, на которые была бы способна та или иная группа. Навязчиво давила глубоко въевшаяся привычка тактика — мысленно переворачивать поле боя и представлять, что может делать противник. Чейсон, пусть даже он больше не мог никак повлиять на события, обнаружил, что не в силах сопротивляться тяге планировать, как если бы он все еще был возглавляющим флот адмиралом.

И, может статься, у него бы…

Чейсон сделал глубокий вдох и решился на вещь, которая могла оказаться заключительным штрихом полнейшего сумасшествия.

— Есть одна вещь, которую вы можете сделать, Мейфэр, — произнес он. Когда тот с готовностью кивнул, Чейсон предостерегающе поднял руку и сказал: — Потребуется запомнить очень длинное и очень подробное сообщение, а потом его нужно будет передать одному человеку во дворце, причем такому, раскрыться перед которым вы бы рискнули в самую последнюю очередь…

19

Крыши дворца Кормчего возвышались одна над другой — длинные парящие изгибы гонта и свинца; некоторые из них, словно официанты, несущие подносы, поддерживали в воздухе платформы и балконы. Издалека крыши напоминали набегающие в штормовую погоду волны какого-то земного моря — если не считать того, что они смыкались в кольцо диаметром в полмили. Дворец Семпетерны был самостоятельным городским колесом, хотя его почти полностью занимало одно многоэтажное здание с множеством крыш. Пустое внутреннее пространство кольца пересекали десятки лифтовых шахт, а на его оси вращения располагались обычные причалы для служебных и прогулочных судов.

И еще кое-что сверкало и вращалось в этой же зоне невесомости, словно золотой трюфель. Много лет назад Семпетерна построил грандиозный плавательный бассейн, непохожий ни на один другой в мире. Его изюминка заключалась не в том, что он был невесомым — вода с нулевой тяжестью была на Вирге скорее правилом, чем исключением. Нет, формы, в которые была заключена вода — вот что делало эту палату уникальной.

Уже несколько минут Антея, поднимаясь в кабине лифта, чувствовала, как тает ее вес. Когда лифт остановился, она вместе со своими охранниками выскользнула в шестиугольный пассаж на оси вращения дворца. Из вычурно разукрашенных окон открывался вид на город и величественно поворачивающееся вокруг них колесо.

— Сюда, пожалуйста, — сказал один из стражников.

Коридоры были задрапированы красным бархатом и оснащены множеством шнуров и канатов. Вдоль таких прекрасно оборудованных проходов можно было нестись с поразительной быстротой; эскорт же Антеи, однако, предпочитал медленное и плавное скольжение. Так и вышло, что все великолепие бассейна Кормчего открывалось перед ней неспешно, представая через просвет входа, выполненного в форме раскрытых уст.

Само здание представляло собой стеклянный, отдаленно грушевидный многогранник, ребра которого сияли золотом. Ребра длинными шпицами на концах целились в город, а обратной стороной, сквозь ось, — в причалы. К ребрам на манер коконов крепились всяческие раздевалки и сушильные гнездышки.

В центре сооружения висела гигантская водяная сфера, внутри которой плавали многочисленные пузыри в рост человека, и в некоторых из них — шкафчики с напитками и прочие удобства. Можно было пронырнуть сквозь сферу, сунуть голову в пузырь и беседовать там с друзьями, потягивая изысканные ликеры. Они напомнили Антее, как они с Чейсоном нашли пузырь среди потопа, поглотившего Сонгли.

В самом бассейне не было ничего исключительного. Но зато его со всех сторон окружали десятки поблескивающих, прозрачных животных — дельфинов, китов, птиц и даже людей — самые маленькие размером фут в поперечнике, самые большие двадцати или более футов в длину, а то и крупнее. Это были скульптуры из воды; их поверхности сохраняли замысловатые формы с помощью почти невидимых сеток из навощенных волосков, которые искусные мастера разместили на золотых филигранных каркасах. Эта форма искусства работала с поверхностным натяжением воды.

Антея слыхала, что Семпетерна любил во время утреннего моциона заплыть в такое животное и пройти его насквозь. Он заныривал внутрь скопы или акулы, заставляя их бока дрожать и рваться из хрупких оболочек; он скользил, как рыба, от одного края прозрачного зверя к другому, выныривая со всплеском, чтобы устремиться к следующему, в то время как первый зверь либо распадался на мириады капель, либо медленно восстанавливал свою фантастическую форму.

Антее недолго пришлось любоваться роскошью, пока ее вели к сужающейся горловине той стороны бассейна, что была обращена к городу. В ней была распахнута стеклянная дверь. Антея увидела изрядное сборище людей, ожидающих снаружи.

— Проходите, пожалуйста, — сказал из-за ее спины гвардеец.

Так что Антея прошла и