Ничьи котята - Евгений Лотош

— Папа, а Цукка с Саматтой влюбились друг в друга? — поинтересовалась она, когда они вышли за ворота.

— Много станешь любопытный нос в щелки совать — прищемят, — рассеянно откликнулся тот. — Подрастешь — сама разберешься. А пока надо торопиться, Эхира ждет. Ну, мелкая и слабосильная, спорим, что ты за мной не угонишься?

Вызов прошел почти точно в полдень. Вай как раз бросил взгляд на настенные часы, на табло которого светились цифры 09:76, и, выдернув из терминала личную карту, начал выбираться из-за стола. В животе тихо пробурчало, и как бы в унисон с бурчанием прозвенела трель коммуникатора.

Репортер тихо ругнулся. Наверняка очередной носитель сенсационной новости о застрявшей на дереве кошке или кошмарной автокатастрофе с поцарапанным бампером и разбитым подфарником. Задрали вконец…

— Канал «Трибуна». Слушаю, — нехотя произнес он, нажимая на клавишу приема. К некоторому его удивлению, коммуникатор не показал номер вызывающего. На его памяти за последний год такое случалось только дважды, и оба раза — из-за неисправности, как выяснилось, базовой станции оператора связи. В остальном аппаратура, негласно установленная в редакции, отслеживала даже звонки с номеров спецслужб, что однажды после звонка разъяренного сюжетом сотрудника Службы общественной безопасности даже позволило устроить крупный скандал. Экран также не соизволил показать восторженную физиономию доброхота — судя по всему, вызов шел с пелефона.

— Вай Краамс? — осведомился голос.

— Да, — слегка удивленно откликнулся репортер. О его незапланированном сегодняшнем дежурстве на входящих знали только три человека, и ни одному из них голос не принадлежал. — Слушаю.

— Бери резервную группу, две камеры и через полчаса будь возле ворот Института человека. И зарезервируй у руководства прямой эфир начиная с десяти сорока. Плевать, что там стоит в сетке. Запомнил?

— Эй! — возмутился репортер. — Ты кто? И что я забыл у Института?

— Мое дело предупредить. Если не соизволишь оторвать задницу от стула, локти кусать станешь до конца жизни. А я вполне могу набрать номер «Известий».

— Но…

Связь прервалась, и в тесном кабинете воцарилась тишина. Вай Краамс в нерешительности замер. Судя по голосу, человек, мужчина неопределенного возраста. Псих? Помедлив, репортер ткнул в кнопку вызова шефа.

— Что? — недовольно спросил тот, появляясь в дисплее после пятого или шестого звонка. — Я занят.

— Мне только что позвонили. Номер не определился, — сообщил репортер. — И без картинки.

Шеф слегка приподнял бровь, что свидетельствовало о средней степени удивления.

— Звонивший сказал, что через полчаса я должен появиться у Института человека, и с пол-одиннадцатого нужно зарезервировать прямой эфир. Детали не уточнялись, угрожал позвонить в «Известия».

Бровь шефа приподнялась еще выше. Несколько секунд зубр тележурналистики прокручивал сообщение в голове, потом спросил:

— Сам-то что думаешь? Шизик?

— Не знаю, — мотнул головой Вай. — По голосу не скажешь, но шизиков так редко определить можно. Возможно, дурацкая шутка.

— Ну и?

— Некогда думать. Нужно ехать. Чувствую — что-то случится. В крайнем случае теряем час времени и немного бензина. Прямой эфир подготовить, но программу не прерывать, предварительного извещения не давать. Поставить на желтый сигнал, окончательное решение приму на месте.

Шеф поморщился. Ну еще бы — отправить последнюю дежурную бригаду неизвестно зачем. А вдруг что-то действительно важное случится?

— Надо ехать, шеф, — с нажимом сказал Вай. — Меня чутье еще ни разу не обманывало.

— Ладно, — кивнул шеф. — Прямой эфир в десять сорок две на желтом сигнале, в десять сорок от тебя отмашка.

— Понял. Отбой.

Щелкнув клавишей сброса, репортер быстро глянул на часы. 10:01. Времени в обрез — только-только подхватиться и добраться до места. Жаль, не сходил пожрать на полчаса раньше…

Карина вцепилась в руку Дзинтона так, словно тонула в глубоком омуте. Все три ее невидимых руки напряглись, свернувшись в тугие спирали, готовые в любой момент начать крушить и разрывать. Тогда ночью, со всех ног убегая по темному мрачному лесу, она не запомнила окружающую местность, но внутренний сигнал опасности звенел не переставая. Они приближались к Институту! Там, за следующим поворотом. Или чуть дальше… Ужас потихоньку сковывал ее грудь, сердце билось все сильнее. А что если эта тетка, Эхира, их предала? Почему папа ей верит? Ведь она — заместитель директора! Может, не стоило соглашаться, когда папа предложил ей посмотреть, как проклятый Институт погибнет?

Словно почувствовав ее страх, Дзинтон остановился и присел перед девочкой на корточки.

— Кара, ты все еще можешь отказаться, — успокаивающе произнес он. — Если тебе так плохо, так страшно, может, не стоит туда ходить? Пойдешь домой?

Карина глубоко вздохнула и помотала головой. Нет, так нельзя. Она должна увидеть все своими глазами. Иначе она до конца жизни останется боякой. Папа сказал, что единственный способ победить свой страх — взглянуть ему в глаза и преодолеть его. И она знает: папа прав.

Дзинтон погладил ее по голове и выпрямился.

— Ну, храбрый заяц, пошли, — улыбнулся он. — Время на исходе. Ничего не бойся, я с тобой. Да, и не обращай внимания на то, что станет говорить тетя Эхира. Ты можешь удивиться, но так надо. Игра такая, ага?

— Ага! — решительно тряхнула головой девочка.

— Тогда вперед.

За следующим поворотом обнаружилась небольшая вымощенная древней брусчаткой площадь. Несмотря на полуденный час, она оказалась совершенно пустой. Дальнюю ее часть обрубала высокая кованая ограда с ажурными воротами, за которой начинался густой парк. Сквозь листья едва просвечивали белые стены корпусов Института. Поверху ограды тянулись тонкие нити режущей проволоки.

…кромешная тьма, завывание ветра, угрожающий шепот листвы. Яркие пятна прожекторов за спиной, глухое завывание сирен. Гнущийся под паническими ударами невидимых рук металл ограды — и отчаянное бегство в неизвестность, а под босыми ногами — твердые острые корни…

Карина вздрогнула, отгоняя видение, стиснула зубы и слегка ускорила шаг. Папа с ней, и она ничего не боится. Ничего! Вот только в животе противная слабость…

Словно почувствовав ее тревогу, Дзинтон положил руку ей на плечо. Десять шагов. Двадцать. Тридцать… Вот ворота уже маячат в десятке шагов впереди, а из-за темного стекла сторожевой будки смотрят настороженные глаза охранника. Охранника не видно с улицы, но она умеет видеть не только сквозь зеркала.