Река Богов - Йен Макдональд

— О... вы... — говорит Тал, устраиваясь в кресле напротив Хана.

Ньют ждет улыбки, поцелуя, любого приветствия, но мужчина начинает нервно и резко с чего-то похожего на ворчание. На низком столике с толстыми ножками лежит белый конверт. Тал извлекает письмо, аккуратно сложенное, и кладет его рядом с конвертом. А затем кладет ногу на ногу, как бы в ожидании.

— Ну, скажите мне по крайней мере, что я выгляжу потрясающе, — шутит Тал.

Человек напротив него вздрагивает. Все идет не по его сценарию. Он слегка подталкивает конверт к ньюту.

— Пожалуйста, возьмите.

Тал открывает конверт, смотрит внутрь и не может поверить своим глазам, смотрит снова и в недоумении поднимает взгляд. Внутри лежит пачка из сотни банкнот по тысяче рупий.

— Что это?

— Это вам.

— Мне? Но...

Тал кладет конверт на стол.

— Что ж, это очень щедрый подарок, но мне хотелось бы кое-что узнать, прежде чем я его приму. Ведь там большие деньги.

На лице человека напротив появляется гримаса.

— Мы больше не сможем видеться.

— Что? По моей вине?..

— Нет, вы ничего дурного не сделали!

И затем более тихим и мягким голосом, полным сожаления и печали:

— Вы совершенно ни при чем, виноват только я сам. Не следовало... Я не могу с вами больше встречаться. Мне вообще не надо было сюда приходить. — Он смеется, и смех его звучит болезненно и неприятно. — Это место показалось мне самым безопасным... Берите деньги... они для вас. Пожалуйста, возьмите их.

Тал чувствует, как от удивления у него приоткрывается рот. И кажется, что ощущения, охватившие ньюта, в чем-то сродни тому, что чувствует человек, когда его мозг размазывается по стенкам черепа от удара крикетной битой. Священный лоскуток кожи на затылке Тала дает знать владельцу, что на балконе третьего уровня, кроме них, появился кто-то новый, неизвестный.

— Вы откупаетесь от меня? Протягиваете мне пачку рупий, намекая на то, что больше никогда не захотите меня видеть? Я знаю, что подобное значит. Этими деньгами вы говорите мне: убирайся с моей дороги! Вы подонок! Подонок!.. Что, по вашему мнению, я стану делать? Шантажировать вас? Расскажу обо всем вашей жене или вашему любовнику? Опубликую в газетах? Расскажу своим друзьям-извращенцам-ньютам, которые, как всем известно, спят друг с другом вперемешку? За кого вы себя почитаете?

Лицо человека напротив искажает искреннее страдание, но Тала невозможно остановить. Ньюта переполняют праведный гнев и возмущение. Тал хватает деньги, рвет их в клочья и швыряет в лицо Хану. Тот поднимает руки, чтобы закрыть лицо, но напрасно...

— Так его, так, Тал, — произносит чей-то голос. Яркая вспышка света. В конце длинного стола стоит Транх, расставив ноги и твердо сжав в правой руке миниатюрную камеру.

— Еще разок, пожалуйста.

Вспышка. Хан пытается спрятать лицо, оглядывается в поисках возможности для бегства, но за спиной Транх стоят мускулистые молодцы в пиджаках.

— Я скажу тебе, за кого он себя почитает, дорогуша. Перед тобой сидит Шахин Бадур Хан, личный парламентский секретарь Саджиды Раны, вот кто. Мне очень жаль, что так получилось, милашка, очень жаль, что пришлось тобой воспользоваться. Никакой личной неприязни к тебе, пожалуйста, поверь. Политика. Обычная грязная политика. Извини, Тал.

Транх убирает камеру, какое-то мгновение медлит, затем прижимает руку ко рту, словно пытаясь скрыть какой-то омерзительный и рвущийся наружу секрет.

— Тал, уезжай из Варанаси. Тебя с самого начала рассматривали здесь как хорошую подставу. И меня послали, чтобы найти тебя. Важна была твоя невинность, отсутствие каких-либо связей в этом городе. От тебя можно в любой момент избавиться так, что никто просто ничего не заметит. Беги!

Здоровенные мужики уводят ньюта вниз по лестнице.

Словно колибри среди стаи ворон.

24

Наджья

Наджья Аскарзада вместе со своими подругами занимается спортивной ходьбой. На ней суперприкид. Она купила и его, и массу других вещей на деньги, полученные за снимки Рат Ятры. Вещи для себя, вещи для друзей, чтобы они оставались друзьями. Отношения Наджьи Аскарзады с людьми всегда больше напоминали деловые связи по контрактам.

Девочки занимаются спортивной ходьбой перед завтраком каждый вторник и четверг с тех самых пор, как Наджья поселилась в «Империал интернэшнл». А сегодня утром ей как никогда нужна такая тренировка. Накануне вечером они явно хватили лишнего, сидя за бутылочкой шампанского «Омар Хайям». С ними был и Бернар. Он весьма сдержанно поздравил Наджью с ее журналистскими успехами, а весь остаток вечера проболтал о репрезентациях и эпистемических поливерсах и еще о том, что единственно правильной реакцией на происходящее будет восприятие всего как лишь еще одного эпизода из сериала «Город и деревня», бесконечного сериала, у которого не может быть сюжетного завершения. Есть ли у кого-нибудь, задавался он вопросом, реальное доказательство того, что Саджида Рана на самом деле посещала Кунда Кхадар, помимо телевизионной картинки, которая, естественно, могла быть и сфальсифицирована? А что касается Эн Кей Дживанджи... что ж, существует расхожая шутка, что все его видели, но никто никогда не встречал. Намечающийся брак Апарны Чаулы и Аджай Надиадвалы по крайней мере отличается правдоподобием, свойственным любому китчу.

Тем не менее Бернар радовался ее успеху, радовался потому, что теперь она поняла объединяющую роль энергии войны.

Он, наверное, будет предлагать мне вернуться, думает Наджья. Он же ревнив и, кроме того, целую неделю не трахался.

А стоит ли ей возвращаться и начинать теоретизировать с ним относительно всего происшедшего?

Бернар скрылся за марлевой занавеской. Они развешены у него по всем комнатам, широкими кулисами и длинными занавесями, а когда поднимается ветер и начинает дуть сквозь щели в жалюзи, занавески набухают и вздуваются. Бернар слышал, что по Деканскому плоскогорью начались дожди и люди от радости целыми деревнями пускаются в пляс. Ему хочется потанцевать вместе с ней под дождем. Ей тоже пришлась по душе эта идея. Садик на крыше был очарователен, и через полчаса Наджья уже сидела обнаженная на коленях у Бернара, с его восставшим и упругим членом внутри, и при свете дюжины терракотовых масляных ламп, под бормотание мантр размеренно то сжимала, то отпускала его. Наверное, виною всему были полторы бутылки шампанского, выпитые накануне.

Как бы то ни было, они наконец достигли того, что так давно обещал Бернар. Ему удалось продержать свой член в ней в течение часа, не двигаясь, при этом они оба размеренно дышали вместе и произносили мантры, а она сжимала и отпускала, сжимала и отпускала, сжимала и отпускала до тех пор, пока, к собственному величайшему изумлению, не ощутила, как начинает медленно наполняться светом оргазма, который распространяется по ее телу, словно текущее масло. И вот они оба одновременно в единой кульминации взорвались фонтаном спермы, и Кундалини огнем прожгла вершину чакры Сахасрара у каждого из них.

Девушки сворачивают с тенистой аллеи, проходящей рядом с «Империал интернэшнл», на центральную торговую улицу. Зелень дает прохладу и источает влажный аромат, но на бульваре жара уже через час после восхода солнца сделалась просто нестерпимой. Наджья истекает потом, вместе с которым выходят и воспоминания о прошедшей ночи. Сжатые кулаки Наджьи отбивают такт так же, как и ее поджарые ягодицы, обтянутые модными шортами. Мужчины свистят и кричат, но спортивный шаг девушек быстрее движения варанасских автомобилей в час пик. У нового парка под мягкой и пыльной кроной засыхающих миндальных деревьев уличные торговцы уже расставляют пластиковые подставки и раскладывают на них фрукты, автомобильные батареи, нелицензированные лекарства. Поры Наджьи сообщают ей, что сегодняшний день обещает быть одним из самых жарких. Как говорит Бернар, день становится невыносимым еще до того, как успевает по-настоящему начаться. Сделав глоток из бутылки с водой, девушка бросает взгляд в сторону горизонта, но небо за башнями Ранапура напоминает опрокинутую бронзовую чашу.

Наджья ощущает, как жар горячей волной исходит и от большого автомобиля, медленного движущегося рядом с ней, «мерседеса»-внедорожника, поверхность которого отливает матовым цветом черного скарабея. Опускается зеркальное окно, и отдаленные ритмы музыкального центра вдруг становятся оглушительными.

— Привет! Привет!

Из автомобиля на девушку таращится смуглый, почти черный, щербатый гунда. На шее у него висит нитка жемчуга.

Опустив голову, сжав кулаки, она продолжает идти как ни в чем не бывало. Ягодицы мерно покачиваются. Кто-то что-то передает ей на палм, висящий на поясе. Сообщение не голосовое, не видео и не текстовое, а прямая передача данных. «Мерседес» резко рванул вперед мимо Наджьи, водитель размахивает палмом, а пальцами показывает — О'К. Он ловко протискивает машину между муниципальным автобусом и автоцистерной с водой, сопровождаемой военным эскортом.