Темное искушение - Лори Даниэль

– Без Луны может настать ледниковый период.

– А ты не носишь штанов, так что мы не можем этого допустить. – Он схватил меня за лодыжку, ущипнул за подъем, затем пососал большой палец ноги. Я выдохнула, чувствуя, как странно разливается по телу жар, и оттолкнула ногой его щеку. Он усмехнулся.

– Платья – подходящая форма одежды, – ответила я.

– В твоем случае я не согласен. – Поцелуями и покусыванием он провел дорожку вверх по моей ноге, и я застонала, когда он добрался до внутренней стороны бедра. Клитор запульсировал в предвкушении, но то, чего я хотела, не имело ничего общего с его губами меж моих ног… И не из-за того, что он рассказал мне о своем прошлом. Из-за того, что мое время с этим мужчиной было ограничено.

Я схватила его за волосы и потянула его губы к своим – легкое касание, но такое обжигающее.

– Кровать тоже вращается? – спросила я.

– К сожалению, нет, – весело ответил он, затем голос его стал более хриплым. – Но она раскачивается.

Остаток дня прошел в сексе, еде и русских ситкомах. И это было лучшее «здесь и сейчас» в моей жизни.

Завтракала я одна. Ронан, должно быть, уехал в Москву до того, как я проснулась, и его отсутствие лишь усилило беспокойное чувство в груди. Дала ли я ему именно то, чего он хотел, есть ли у него причины оставить меня, не меняя на папу?

Я закусила губу и прошла по дому, словно в тумане, пытаясь найти, чем себя занять – что угодно, лишь бы отвлечь разум от ужасных размышлений. Я резко остановилась, увидев в прачечной тихую служанку.

– О, ты вернулась.

С дикой вспышкой неуверенности во взгляде она опустила голову и сосредоточилась на складывании белья, ее движения были нервными. Я отметила, что она выглядит лучше, чем раньше. Обычно она была бледной и хрупкой, но сегодня ее кожу согревал здоровый румянец. Несколько дней назад Ронан сказал, что ее исчезновение – не мое дело, и я вдруг поняла, что он несет ответственность за то, как изменилась ее внешность.

От нечего делать я подошла ближе, взяла полотенце и начала складывать его. Она напряглась, опустив взгляд, но когда ее дрожащая рука поднялась к щеке, я поняла, что она вытирает слезы. Нам действительно следовало объясниться.

– Я знаю, что ты отравила меня, – сказала я и взяла следующее полотенце.

Она уронила одну из маек Ронана, ее полный ужаса взгляд обратился ко мне.

Я не знала, что заставило ее подать мне чашку цианида, но чувствовала инстинктивно, что это был один из тех моментов жизни, не поддающихся классификации.

– Знаешь, я прощаю тебя. Но, пожалуйста, не делай этого снова. Это было очень отстойно.

Я не знала, насколько хорошо она понимает по-английски, хотя полагала, что она уловила суть, почувствовав долгий недоверчивый взгляд, пока перебирала полотенца.

– Мне жаль, – наконец тихо сказала она, слезы бежали по ее щекам. – Обещаю, я больше этого не сделаю.

Ее сильный акцент был милым, улыбка коснулась моих губ.

– Теперь, когда с этим покончено, как Ронан предпочитает складывать нижнее белье?

Блестящие глаза скользнули к боксерам в моей руке, и в ее взгляде появился легкий намек на веселье, которого, как я предполагала, она давно не испытывала. Затем она взяла трусы и показала мне, как их правильно складывать. Этот простой момент заполнил еще одну дыру в моем сердце, о существовании которой я и не подозревала.

Глава сорок третья

fudgel (сущ.) – тот, кто притворяется, будто работает, когда на самом деле ничего не делает

Альберт схватил банкира за воротник и ударил кулаком в лицо.

Кровь и слюна разлетелись в воздухе. Откинувшись на спинку стула, я прищурился, заметив светлый волос на рукаве рубашки. Первым побуждением было снять прядь, будто на ней были какие-нибудь плотоядные бактерии. Волос был желтым. И в эти дни желтый цвет заставлял все в груди сжиматься.

Это стеснение было кармой.

Я знал, что карма настигнет меня. И вот оно: я чувствую себя чертовски неловко лишь из-за волоса Милы. Она цеплялась за меня, даже когда ее не было рядом. Запах лета, ощущение ног, обнимающих меня, звук смеха… Все это впилось в кожу глубже, чем когти.

Кулак Альберта взлетел. Челюсть банкира треснула, зуб скользнул по моему столу.

Карма могла бы дать мне что-нибудь, с чем было бы легче справиться, – например, летящую атомную бомбу и надвигающуюся ядерную катастрофу. Но нет, карма наказала меня чувствами. Что за отвратительное чувство юмора.

Альберт пнул лежащего мужчину в ребра. Тот попытался блокировать удары ногами. Плохое решение. Ботинок врезался в его голову, хотя я едва ли обратил на это внимание, мой разум все еще витал в пушистых облаках, вызванных Милой. Я брал ее достаточно часто, чтобы запомнить каждый сантиметр ее тела. Мое любопытство в этом должно быть удовлетворено. Хотя удовлетворение – это чувство хорошо выполненной работы, а не непреодолимая потребность делать это снова и снова, пока не умру.

Болезненные стоны Сергея наполнили комнату, пока я пялился на волос, наслаждаясь тем фактом, что он на моем рукаве, и одновременно ненавидя его. Мне хотелось думать, что интерес к Миле вызван лишь ее телом, но я никогда не разговаривал с женщиной так много, как с ней, не испытывая самоубийственной скуки. И все же именно я завязывал разговор, даже находясь внутри нее по самые яйца, просто чтобы услышать, что скажет она. Истина была в том, что… у Милы могли быть брекеты и проказа, а я все равно хотел бы трахнуть ее до воскресенья шестью разными способами.

Я провел большим пальцем по губе, смирившись с неприятным осознанием, в то время как Альберт схватил Сергея за волосы и швырнул его в стену. Приставной столик раскололся, сломавшись под огромным весом банкира.

Меньше сорока восьми часов – именно столько у меня оставалось до того, как я заключу сделку с Алексеем. Ему был вынесен смертный приговор, но мне почему-то казалось, что его вынесли мне. Проходящие минуты издевались надо мной, поселившись под кожей острым чувством, от которого я не мог избавиться.

Голова Алексея, казалось, больше не стоила того, чтобы обменять на него Милу. Она стоила на много миллионов больше… и Эйфелева башня в придачу. Когда напряжение сковало тело, обжигая грудь, я задумался о том, чтобы потребовать именно это.

Это даст мне больше времени, чтобы вытравить из себя Милу. Хотя, если все продолжится, она лишь глубже проникнет в меня. Не говоря уже о том, что эта встреча показала: единственное, что сейчас играло против меня, – это время.

Альберт вытер стену лицом Сергея. Упали рамы с картинами, стекло разлетелось вдребезги. В любой другой день мне было бы что сказать об Альберте, крушащем мой кабинет, но сейчас я мог сосредоточиться лишь на сувенире Милы, который она оставила после себя, и на том, когда это станет всем, что от нее останется.

При мысли о том, чтобы толкнуть ее в объятия мужчин Алексея, мне казалось, что в ребра вонзается раскаленное железо. А мысль о том, что одним из них может быть Иван, заставляла скрежетать зубами. Очевидно, ревность заставила меня представить, как я разбиваю его голову о стену. Пять раз. Зловещее чувство охватило меня, заявив, что она – моя, каждый желтый, приторно-сладкий, романтичный сантиметр ее тела.

Альберт ударил Сергея лицом о стол, и кровь брызнула на мои татуированные руки. Те самые, которые готовы были отделить голову отца Милы от шеи.

Она дала мне прощение.

Мне нечего было дать ей, кроме мести.

Я смахнул волос с рукава и позволил ему упасть на грязный ковер.

– Я встречался с ним! – наконец выдохнул Сергей по-русски, прижавшись к стене от последнего удара в живот. Его избили так, что я удивился, почему он все еще что-то чувствует.

Удержав рукой кулак Альберта, я ждал, что еще скажет Сергей.

– Я… я встречался с Алексеем, – повторил он, переводя опухшие глаза с Альберта на меня.