Новый Мир ( № 10 2008) - Новый Мир Новый Мир

В статьях, опубликованных в номере журнала, такое разграничение проведено нечетко. И особенно плохо дела обстоят с описанием достижений, связанных с моделированием процессов нейрофизиологии, сознания человека и искусственного интеллекта.

Искусственный интеллект строится на той самой “компьютерной метафоре”, о которой говорил Манин, согласно которой мозг человека является носителем (физическим) сознания и интеллекта, а значит, сконструировав мозг, мы будем способны создать “искусственный разум” (уже многократно предсказывалось, когда мы его смоделируем, — кто-то называет 2050 год, а кто-то и вовсе 2020-й).

В статье В. И. Аршинова и М. В. Лебедева сказано: “Культурные эффекты развития нанотехнологии проявляются в модификации чувственности человека посредством наночипов, программирующих виртуальную реальность в мозгу человека <…> Социокультурные перспективы развития нанотехнологий состоят в том, что <…> произойдет кардинальное изменение смысла человеческой жизни, когда индивид будет чувствовать себя творцом природного и социального мира и обретет „практическое бессмертие””.

Но никаких “наночипов, программирующих виртуальную реальность в мозгу человека” не существует, и до “практического бессмертия” очень далеко.

Компьютерная метафора сбивает с толку. Нельзя забывать, что мозг — это аналоговая, а вовсе не цифровая машина и что, по-видимому, нельзя просто так, как в фильме “Шестой день”, за пару секунд загрузить в мозг клона всю память человека. Живая память перестраивает мозг физически. Память человека — это не набор битов, а состоящая из нервных волокон сеть. Так что, получится ли в принципе создать дополнительную цифровую память “в мозгу человека”, пока совершенно не ясно. Мне известен эксперимент по выращиванию нейрона на проводящей пленке, но до каких-то выводов, надежд и опасений еще очень, очень далеко.

В. Прайд и Д. А. Медведев в статье “Феномен NBIC-конвергенции. Реальность и ожидания” тоже весьма нестрого разделяют “ожидание” и “реальность”. Они пишут: “Развитие гуманоидных роботов и наделение их искусственным интеллектом приведет к стиранию границ между человеком и роботом”. Об этом сегодня говорить просто бессмысленно, я уже не говорю (просто устал повторять), что искусственный интеллект — это только модный бренд, и к чему он относится, не ясно даже тем, кто этим занимается серьезно. Важно другое. Не исключено, что в наших исследованиях мозга мы просто натолкнемся на запрет, такой примерно, как предельность скорости света в вакууме, — быстрее просто нельзя. Почему? Так устроена природа вещей.

Однажды я беседовал с биологом Александром Марковым. Разговор шел об устройстве памяти человека. Александр (доктор биологических наук) сказал: “Мы сегодня совсем неплохо представляем, как устроена и работает память человека, как он получает и обрабатывает информацию, но чем лучше мы понимаем строение мозга, тем становится тревожнее: мы знаем, как помнить, как воспринимать, но ведь мы совершенно не знаем, кто же это помнит, кто же это воспринимает — его нет”. Вот этот барьер человеческого “я” вполне может оказаться непреодолимым. Но тогда роботы останутся роботами — запрограммированными цифровыми компьютерами, а человек в очередной раз ускользнет и останется тайной для самого себя.

Кроме того, хотелось бы, чтобы философы, занимаясь наукой, делали поменьше фактических ошибок, а их в статьях “нанономера” “Философских наук” более чем достаточно. Например, В. Прайд и Д. А. Медведев пишут: “На наноуровне привычные физические законы проявляются иначе: становятся заметными квантовые эффекты и взаимодействие между молекулами, тогда как сила тяжести и трение играют небольшую роль”. Все так, кроме одного: сила трения играет в наномире огромную роль, потому что у наночастиц бо2льшая часть молекул находится на поверхности и они “трутся” друг о друга чуть ли не всеми своими молекулами сразу. Поэтому так быстро гаснет инерция вращательного движения наночастиц. Есть даже такая специальная дисциплина — нанотрибология , которая занимается трением и износом движущихся наночастиц и наноструктур. Философы об этом, вероятно, не слышали.

ЗВУЧАЩАЯ ЛИТЕРАТУРА. СD-ОБОЗРЕНИЕ ПАВЛА КРЮЧКОВА

ДВА ПОЭТА

Этой темы — поэт, читающий поэта, — было не миновать, да случая все не было.

Впрочем, по касательной она все-таки возникала в наших обзорах: например, когда мы говорили о звукозаписях Маяковского (престарелый Бурлюк, читающий в середине 1960-х ранние стихи своего “ученика” и сохранивший в чтении его “басовую” интонацию). Или в обзоре, посвященном звукоальманаху “Осип Мандельштам”, я, помню, касался своего впечатления от поразительной декламации “детским” поэтом Валентином Берестовым “Стихов о неизвестном солдате”. И-— Чуковский, читающий Блока. И — грозовое чтение Эдуардом Багрицким блоковских “Шагов командора”… Не могу опять же не вспомнить о том, как телеведущий Александр Гордон, беседуя со Львом Шиловым об авторском чтении Блоком своих стихов, все возвращался и возвращался к своему давнему воспоминанию от этого багрицкого чтения.

Между прочим, ровно тридцать лет тому назад фирма “Мелодия” выпустила два примечательных диска-гиганта, имеющих отношение к нашей теме. Составленная Львом Шиловым (и очень нарядная в оформлении!) пластинка “Голоса, зазвучавшие вновь. Восстановленные записи 1908 — 1956 гг.” рядом с сенсационными премьерами отреставрированных звуковых автографов Блока, Волошина, Мандельштама включала чтение Багрицким “Шагов командора”. Итак, среди девятнадцати, выражаясь сегодняшним языком, уникальных треков один (им завершалась первая сторона пластинки) был не “авторским”. У тех, кто не был знаком с предыдущим альбомом “Говорят писатели”, выпущенным в конце 1950-х — начале 1960-х годов, обнаружение на пластинке 1978-го этой почти актерской записи могло вызвать вопросы: что, Багрицкий не мог прочитать свое? Хотя бы “Смерть пионерки”?

Мог, конечно. Он записывался в Студии звукозаписи в 1933 году, совсем незадолго до смерти, и прочитал в микрофон и из либретто так никогда и не осуществленной оперы “Дума про Опанаса”, и “Смерть пионерки”, и, наконец, почему-то блоковские стихи. “Пионерку” архивисты потом потеряли, фрагмент либретто Ираклий Андроников включил в диск “Говорят писатели”, не преминув заметить в своем аудиокомментарии, что он обладает “самостоятельными поэтическими достоинствами” (это была “Песня про четыре ветра”, которую поет Павла, невеста Опанаса). Но о стихах Блока Андроников умолчал.

Я могу только предположить, что, поскольку валики с голосом Блока были тогда, в середине 1960-х, еще недоступны слушателю (Шилов восстановил голос поэта позже), Андроников решил отложить “Шаги командора” до будущих времен.

Но дело не в этих временны2х переплетениях. Всем известно, что Блок читал себя глухо, сдержанно, никак не нагружая стихотворение дополнительными эмоциями. Багрицкий декламирует его с такой яростной, чуть ли не пророческой силой, что мы вправе предположить: этим чтением он “расшифровывает” энергетику стиховой ткани произведения, выделяет из нее ту единственную угрожающе-отчаянную музыку, которая и была заложена в “Шаги...” Блоком. Кстати, в многократно переизданный в новом веке компакт-диск “Голоса, зазвучавшие вновь” Шилов включил это удивительное чтение, аккурат перед набоковской декламацией стихотворения “К моей юности”.

Забавно думать, что в российских аудиоизданиях Владимир Набоков прошел, кажется, тот же путь, что и Багрицкий: на выпущенной Шиловым малотиражной “методической” аудиокассете1 он читает в 1946 и 1952 годах стихи Пушкина и Тютчева. Если кто-нибудь слышал голос Владимира Владимировича, то можете себе представить, как звучит в его исполнении “Анчар” и “Silentium”. Честное слово, это хочется имитировать, сидя за бутылкой вина в кругу друзей, — настолько это картаво-распевное чтение трогательно, торжественно и капельку смешно. Вспоминаю, кстати, как Александр Кушнер, записываясь на “Свободе”, не удержался и, сидя перед микрофоном, в который немало было прочитано знаменитыми опальными эмигрантами, на несколько секунд очень точно изобразил грассирующее набоковское произношение.

Конечно же, Шилов выбрал для своего CD “авторского” Набокова. Две интерпретации чужого рядом — было бы слишком.

Но мы не о том. Мы о поэте, читающем поэта. На обороте большого винилового диска “Евгений Евтушенко читает Владимира Маяковского” (1978), помимо рассуждений о поэтическом веществе тетраптиха “Облако в штанах” (а Е. Е. декламирует именно эту поэму), поэт, читающий поэта, делает по-своему замечательное открытие. Его, как всегда, эмоциональное эссе называется “Воссоздание голоса”, и оговаривается он с первого же предложения: