Страна желанная - Илья Яковлевич Бражнин

спросил. От волнения у него перехватило дыхание и слова не шли с языка. Комиссар внимательно поглядел на Глебку и усмехнулся. Потом сказал весело:

— Ну, что ж, пошли.

Они спустились на озеро и быстро пересекли его. Деревня осталась в стороне, но Глебка долго ещё поглядывал через плечо туда, где, сдвинув набекрень пухлые снеговые шапки, карабкались на береговой угор высокие избы.

Через полчаса маленький отряд вышел к дороге и остановился у обочины, пропуская неторопливо двигавшуюся по дороге роту красноармейцев. Глебка встречал и провожал едва ли не все красные части и отряды, проходившие через станцию Приозерскую. Но теперь Глебка смотрел на красноармейцев совсем иными глазами, чем в те осенние дни восемнадцатого года. Трудно было поверить, что от тех дней отделяет его всего семь или восемь месяцев. Расстояние казалось сказочно огромным. Сказочным казались Глебке и люди, двигавшиеся мимо него по дороге, хотя на самом деле они выглядели совсем буднично. Свалявшиеся фронтовые шинели, сбитые порыжевшие сапоги, разношенные валенки, вытертые до блеска ремни винтовок, тощие заплечные мешки, помятые, видавшие виды котелки — всё это безмолвно свидетельствовало о тяжёлых солдатских буднях, полных нужды и лишений. Но что всё это значило, если на выцветших старых папахах алели маленькие пятиконечные звёздочки! Глебка не сводил с них зачарованных глаз — ведь там, за невидимой чертой, которую он только что переступил у озера, там одна такая вот маленькая звёздочка стоила бы жизни.

Красноармейцы прошли. Сзади них проехало трое саней с пулемётами и патронными ящиками.

— Куда это они? — спросил Глебка, провожая отряд и подводы горящими глазами.

— Пулемёты с собой тянут, — ответил комиссар, чиркнув спичкой, чтобы закурить. — Верно, на другой участок фронта перебрасывают. Людей-то у нас втрое, а то и вчетверо меньше, чем у гадов, а фронт широченный, поперёк всего севера нашего. Вот и приходится маневрировать, перебрасывая отряды с одного участка на другой.

— А может ребят и вовсе на другой фронт, — вставил пожилой партизан-конвоир, стоявший возле комиссара. — К Дону — на Деникина или под Петроград — на Юденича, а то и к Уралу — на Колчака. Фронтов-то у нас, куда ни кинь — всё-фронт, сказывали, на девять тысяч вёрст кругом фронт только поворачиваться поспевай.

— И поспеем, — сказал молодой партизан быстро и бездумно, сбивая ушанку к затылку.

— Ты поспеешь, — насмешливо буркнул пожилой. — С ложкой к миске.

Молодой захохотал. Пожилой и сам заулыбался в бороду. Негромко рассмеялся и комиссар, отбросив спичку далеко в сторону и пыхнув сизым махорочным дымом. Глебка смотрел то на одного, то на другого. Они стояли зимним вечером на холодном ветру в открытом поле и смеялись. Позади был утомительный ночной переход, бой в Чаще, длинный марш по лесной целине, впереди — новые марши и новые бои. Они знали это и думали и говорили об этом, глядя вслед уходящему в сумерки отряду красноармейцев, тоже идущих к новым боям на огромном в девять тысяч вёрст фронте.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Глава сорок четвертая

Как читают ненаписанное письмо

⠀⠀ ⠀⠀

Глебка сидел на краешке табуретки у стола, держа на коленях свою лохматую ушанку. В избе было накурено. Сизые клубы прогорклого дыма гуляли по ней, как грозовые тучи, колыхаясь и меняя формы при каждом движении Глебки, с любопытством оглядывавшего убранство избы. Многое в ней было ему внове и потому вдвойне интересно.

Прямо напротив Глебки висела на стене огромная карта вся в разноцветных метинах. Рядом с ней косо и, видимо, наспех был повешен плакат в две краски — красную и чёрную. На плакате рослый красноармеец с квадратными плечами уставил штык своей винтовки прямо в брюхо белогвардейскому генералу с пышными эполетами и толстыми усами. Такие же генералы обступили красноармейца со всех сторон, угрожая ему саблями, бомбами и пушками. Некоторые из них уже лежали на земле. На брюхе каждого из убитых и распростёртых у ног красноармейца генералов виднелась жирная надпись: у одного — «Корнилов», у другого — «Духонин», у третьего — «Каледин». Под этой картинкой крупным шрифтом были напечатаны стихи:

⠀⠀ ⠀⠀

Еще не все сломили мы преграды,

Еще гадать нам рано о конце.

Со всех сторон теснят нас злые гады.

Товарищи, мы — в огненном кольце!

На нас идёт вся хищная порода.

Насильники стоят в родном краю.

Судьбою нам дано лишь два исхода:

Иль победить, иль честно пасть в бою.

⠀⠀ ⠀⠀

Глебка, долго не отрывая глаз от плаката и шевеля губами, дважды перечёл стихи. Скоро, впрочем, внимание его отвлекли другие, не менее интересные вещи. Особенно заинтересовало Глебку оружие, которого было в комнате немало. В одном углу стояла обыкновенная винтовка, в другом — какой-то нерусский короткий карабин. Рядом на лавке лежали две гранаты, а на дощатом столе прямо перед Глебкой — несколько пачек патронов и широкий штык-тесак. Тесак этот служил уже, видимо, для глубоко мирной цели. На тускловатом лезвии его вилась узенькая бумажная бахромка, из чего можно было заключить, что тесаком разрезают книги.

Книги громоздились по всему столу. Их было множество — тоненьких, без переплётов, отпечатанных на самой низкосортной грубой бумаге, какая употреблялась только в те годы крайней нужды и разрухи.

Вперемежку с книгами громоздились на столе и пухлые залежи газет, большинство которых было испещрено значками, сделанными синим карандашом, тем самым, толстый и короткий огрызок которого вертел сейчас в руке стоящий у окна комиссар бригады Самарин.

Другой рукой Самарин держал перед глазами листок бумаги, пожелтевший по краям и разлинованный в клеточку.

Этот заветный листок Глебка нёс в подкладке своей ушанки сквозь бури и снега по глухим лесам.

И вот листок с батиным письмом в руках комиссара. Так батя и велел — отдать комиссару…

До сих пор Глебка ревниво оберегал тайну зашитого в ушанку пакета. Он не сказал о нём никому, даже Шилкову и белозубому кочегару, даже Марье Игнатьевне. Но партизанскому комиссару Глебка сказал о пакете, не таясь и ни минуты не колеблясь.

Теперь перед Глебкой был другой комиссар — начальник того партизанского комиссара, который привёл Глебку сюда. И когда этот эмиссар, переговорив тихонько с партизаном, повернулся к Глебке и сказал: «Дай-ко сюда твой пакет», — Глебка тотчас взялся за ушанку.

Закусив ком подкладки крепкими зубами, Глебка рванул шов и, вытащив заветный пакет, без колебаний подал его комиссару.

Самарин взял пакет, быстро вскрыл его