Предатель - Андрей Волос

— Но поговорить тебе с ним обязательно надо. Так сказать, освежить отношения. Думаю даже, разговор следует построить в ключе определенной заботливости. Так, мол, и так, Герман Алексеевич. Как поживаете? Не нужна ли помощь? Профилактически интересуемся. Верно? Пусть помнит, что о нем помнят…

Капитан пометил что-то в блокноте.

— А Колчину пора черту подводить, — вздохнул полковник. — Созрел. Даже перезрел. Боюсь, как бы сам не лопнул…

И усмехнулся.

Веревкин тоже хмыкнул.

— Согласен. В этой связи я вот что думаю, товарищ полковник. Может быть, Бронникова по его делу в свидетели привлечь?

— Было бы хорошо, — сказал полковник. — Только боюсь, зря провозимся.

— Нам его только в суд заманить, — настаивал Веревкин. — Суд-то ведь закрытый будет?

— Скорее всего…

— А что уж он там скажет, дело десятое. Главное — свидетельствовал. Вот Колчин и сел по его свидетельствам.

— Не затащишь ты его в суд, — Павел Романович сморщился. — Не такой он дурак, чтобы в суд идти… Но мыслишь правильно, Веревкин… верно мыслишь. Почему бы нам, правда, одной пулей двух зайцев не разменять?

— Почему бы, правда, — кивнул капитан, глядя на начальника с выражением вежливой заинтересованности. — Было бы замечательно.

— Вот именно. А тогда вот над чем подумай. Твои «Щебетун» и «Алиментщик» живы-здоровы?

— Вполне… С одним позавчера встречался. В связи с операцией «Эфа». Другой полтора месяца отсутствовал. Краткосрочная загранкомандировка по делам КСЖ… должно быть, уже вернулся.

— Вот и хорошо. Слей обоим информацию, что псевдоним Колчина раскрыл Бронников. Дескать, сам явился, без вызова. И — как истый патриот, верный сын Отечества… Так и так, дескать, как на духу. Никакой не Аржанов и никакой не Сигизмунд. Понимаешь? Думаю, этого достаточно. Встрепенутся — дай бог каждому. Я эту публику знаю…

Капли с крыши мерно стучали по жестяному карнизу.

— Класс! — восхищенно протянул капитан после короткой паузы. — Просто класс, Павел Романович! Мы же его таким образом наглухо выключим! Намертво!

— Вот именно. Раз и навсегда. Но информировать общественность нужно тонко. Аккуратно. Так сказать, с пониманием.

— Можно и «Аптекаря» привлечь, — предложил капитан после краткого раздумья. — Он лицо авторитетное.

Полковник скептически поджал губы.

— «Аптекаря»? Не знаю… Ладно, это уж на твои плечи. Продумай как следует. Как бы не перебдеть.

— Есть продумать, — бодро и весело сказал капитан. — Есть не перебдеть. Ну какой же класс!

— Да ладно, — отмахнулся полковник, садясь. — Эка невидаль. Завтра и сам бы догадался… — Вдруг оживился, глаза заблестели: — Погоди-ка, а не ввернуть ли в эту строчку еще одно лычко?

— Лычку? — переспросил Веревкин, поведя плечом так, будто на нем лежал подразумеваемый погон.

— Не лычку, а лычко! Каждое лыко в строку — знаешь?

— Ах, лычко… Какое лычко?

— Да простое такое лычко… м-м-м… так сказать, насчет творческой ревности. А? Как бы это поудачнее сформулировать…

Морщась в раздумье, полковник постучал пальцами.

— Творческой ревности? — уточнил Веревкин, недопонимая.

— Ну да, — сморщился полковник, недопонимание это уловив и оттого раздражаясь. — Вроде как завидовал он!.. Завидовал успеху Колчина — у того, видишь, книга в Париже вышла… а ему и не светит… а? Вроде как Моцарт и Сальери… хорошо бы, а?

— Да, — озабоченно согласился Веревкин. — Но это совсем уж дело тонкое…

— Ты поразмышляй, — отрезал полковник, — а там видно будет. Придумается — хорошо, нет — так и ладно. В общем, действуй. Набросай план, свяжись с МВД… Смотри, чтоб без осечки.

— Не будет, — деловито сказал капитан, поднимаясь. — Сумку Колчина три раза досматривали — дважды в бассейне, один раз в Доме ученых во время отлучки объекта в туалет. Всегда что-то обнаруживали. В последний раз вообще — фотокопии начальных глав «Архипелага».

— Господи, и как таких земля носит, — вздохнул полковник. — Их должно резать или стричь. Ну что ж, удачи.

— Но на всякий случай предусмотрим, конечно, и экстренное вложение, — добавил капитан, поднимаясь.

— Погоди, Веревкин, — сказал полковник, морщась. — Чуть не забыл. Ты вот что. Давай-ка это. На правах заместителя парторга.

Веревкин снова сел.

— Тут дел накопилось невпроворот. В четверг собрание в Главке. Смотри… — Павел Романович взял со стола лист. — Установки такие. Семериков выдвигается в парткомиссию по подготовке к празднованию шестидесятишестилетия Октября.

— Семериков? — с сомнением переспросил Веревкин.

— Семериков, — подтвердил Павел Романович. — Выступишь вот тут, — Павел Романович ткнул пальцем в список. — Третьим, после Собакина. Поддержишь кандидатуру… что такое?

— Нет, ничего, — кисло сказал Веревкин. — Знаю я этого Семерикова как облупленного. Ну ладно, что ж…

— Не хочешь, что ли? — Павел Романович нахмурился было: — Хорошо! Не хочешь — не надо. Тогда вот тут. Шестым, после Агапова. Покритикуешь Семерикова. Скажешь… м-м-м… скажешь, например, что он недостаточно внимания боевой подготовке уделяет. Пусть подтянется. Понял?

— Откуда мне знать, сколько внимания уделяет Семериков боевой подготовке? — возразил Веревкин.

— Закончили, — сухо сказал полковник.

— Есть, — без какого-либо воодушевления в голосе произнес Веревкин.

— Второе. В «Правде» опубликованы призывы ЦК КПСС к Первому мая. Надо обсудить. И поддержать. Проведи на этот счет политинформацию. Заодно собери с каждого обязательства. Из Главка команда. Тоже к Первому мая. Два дня осталось, между прочим. Крайний срок — завтра.

— Повышенные? — переспросил Веревкин.

— Ну а какие еще? Пониженные, что ли? — в голосе Павла Романовича прозвучало раздражение. — Повышенные, конечно. Послезавтра доложишь.

— Вообще-то обязательства в конце года писали, — заметил Веревкин как бы невзначай. — И потом, что они тянули-то? Раньше не могли спустить?

— А ты первый год на свете живешь? — снова раздражился Павел Романович. — В конце года писали на год. А это к Первому мая, русским языком говорю. Почему раньше не спустили!.. Тоже объяснить?!

— Есть, — хмуро сказал Веревкин. — Разрешите идти?

— Газету возьми, — буркнул Павел Романович. — Про три часа помнишь?

— Так точно, — хмуро отозвался Веревкин. — Помню.

Веревкин прошел до конца коридора, щелкнул замком, отпирая дверь, вошел в комнату, очень похожую на ту, из которой вышел, но раза в два меньшую по площади, и сел за свой собственный стол.

Первым делом он почесал затылок и негромко выругался. Затем посмотрел на часы и придвинул к себе пепельницу. Но не закурил, а вместо того взял телефонную трубку и набрал номер.

— Веревкин… Тут вот какое дело, Ивашев. Пройди по отделу. Завтра в два часа политинформация. Явка обязательна, под подпись. И чтобы каждый срочно приготовил повышенные обязательства к Первому мая… что?.. При чем тут оперативная обстановка? Знать ничего не хочу, это из Главка команда. Кто будет кивать на оперативную обстановку, пусть пишет заявление на имя Гонцова. И пожестче, Ивашев, пожестче!

Бросил трубку, закурил, пару раз жадно затянулся, загнал сигарету в угол рта и снова посмотрел на часы. Время шло к половине двенадцатого. В три надо быть у кинотеатра «Прага». Ехать… м-м-м… минут сорок, не меньше. Да и прийти с запасом, минут за пять. Пожрать бы успеть. Не дай бог задержаться на минуту, вони не оберешься. Попадают же такие, как Петушков, в майоры… пузырь надутый.

Операция намечена простая… то есть что значит «простая»? Совсем простые дела операциями не называют. Конечно, прервать сеанс, предварительно блокировав двери, зажечь верхний свет и выпускать публику из зала по одному, проверяя при этом документы и беря на карандаш для дальнейшего выяснения вопроса, почему в разгар рабочего дня человек прохлаждается в киношке, — это не из ставки Гитлера документы тырить. Но тоже не так просто, как мнится дилетанту. Потому что в киношке этой кто угодно может оказаться. И с чем угодно. Человек в розыске, которому жизнь не дорога… беглый «угол» какой-нибудь. Со стволом в кармане. Или наркоман под кайфом — ему тоже все до лампочки. Да и просто псих. В общем, перо в бок схлопотать — как нечего делать. А то и хуже. Наша служба и опасна, и трудна…

Дурь, конечно, хоть и операция. С одной стороны, гайки давно пора подтянуть. Что говорить. Никто не работает. Анекдотов идиотских понапридумывали. Даже поговорок: «Как бы мало нам ни платили, работать будем еще хуже». Бардак… Но с другой стороны, как-то это все нелепо. Ну да, сидит человек средь бела дня в кино. И что? Может быть, у него отпуск… или отгул. Может быть, он и прогуливает бессовестно золотое рабочее время, да, — но разве у него нет начальника, который должен за ним следить? За что его начальник тогда народные деньги получает? Почему прогульщиками «контора» вместо него должна заниматься?!