Берег Скардара - Владимир Корн

Яна опустила ноги с постели, осторожно поставив их на пол. Обвела взглядом огромную спальню и прыснула от смеха, вспомнив, как он в ней заблудился. Заблудился в спальне! Какой же у него тогда был озадаченный голос!

Прыснула ещё раз, тут же схватившись за живот, в котором билась новая жизнь, напомнившая о себе очередным толчком.

Он был огромен, её живот. Доктора, слушавшие его через свои трубки, озадачено крякали и сообщали, что вполне возможно, у ее величества будут близнецы. И где он пропал, этот негодяй, сейчас, когда он особенно нужен?

Настроение опять испортилось, и она коротко звякнула в колокольчик, призывая служанок.

Сейчас их налетит целая куча, убеждающих в том, что она великолепно выглядит, и что все будет хорошо.

Затем весь день ей придется делать вид всезнающей, все понимающей и всемогущей императрицы, и вряд ли удастся хоть немного поплакать в укромном уголке. Да и где найдешь его во дворце, и кто её в нём оставит наедине?

Страшно, хотя все доктора в один голос уверяют, что все будет хорошо, и роды пройдут удачно. А до них осталось так мало сроку. И как бы соглашаясь с этим, в животе в очередной раз шевельнулся ребенок, её ребенок.

Как же он сейчас был нужен, Артуа! А его где-то носит. Была бы сейчас жива мама…

Она все понимала, и умела успокоить и приласкать. Отец всегда был суров, она даже побаивалась его немножко. И только после их смерти она поняла, что это была маска, маска, которую он вынужден был носить. Она и сама носит такую маску, носит с утра до вечера, и только с Артуа позволяла себе её снимать.

Яна почувствовала, как глаза её наполняются слезами. Артуа тоже умеет и пожалеть и приласкать. Да так, что иногда трудно понять, жива ли она ещё или уже нет. Это называется сладкой смертью, она знает.

Артуа. Первый раз, когда она его увидела, когда он вошел в бальную залу… Нет, первый раз был ещё раньше, и она говорила ему об этом. А он так и не спросил ни разу, когда же это произошло.

А как он на неё смотрел!

Она привыкла, что мужчины на неё обращают внимание, давно уже привыкла, но так смотрел только он. Такой интересный взгляд был у него, где восхищение перемешано с болью, такого она больше ни у кого не видела.

Сначала она даже не понимала, почему так, и только потом догадалась: так смотрят на то, чем восхищаются, но понимают, что получить не смогут никогда.

А как забавно он смущался после случая с Бобсом, собакой, которого он принял за чудовище, пытаясь спасти от него. Яна снова прыснула, чувствуя, как с ресниц слетели слезинки.

Перепады настроения в последнее время для нее стали обычны, как и тошнота, от которой один вид любого из блюд вызывал дурноту.

Дверь открылась, пропуская служанок. Все, нужно одевать маску, которую можно будет снять только вечером, перед сном, в постели, когда никто не сможет увидеть её слёз.

Сейчас начнется обычная рутина дел. И первым из них будет встреча с Кенгрифом Стоком, возглавляющим Тайную стражу. Сначала он сделает доклад о текущих делах, а в конце разговора извиняюще разведёт руками: нет, ваше величество, по-прежнему ничего не известно.

В конце длинного широкого коридора, заставленного с обеих сторон фигурами рыцарей в полных доспехах, показалась чья-то фигура, и у императрицы часто забилось сердце. Неужели это он, он всегда объявлялся внезапно после своих отлучек? А она в таком виде…

И пусть все вокруг говорят, что она по-прежнему прекрасна, но ведь зеркало-то не обманешь.

Нет, это не он, и как она могла ошибиться? Даже ничего общего нет.

Когда они обручились, Яна не носила кольцо с фениксом, он просил, чтобы пока никто не знал об их помолвке. И она надевала его на палец, чтобы полюбоваться целой Вселенной, заключенной в камне только тогда, когда никто не мог увидеть.

Такой забавный — подожди немного, пока я не стану очень влиятельным человеком в Империи. Как будто бы от этого много зависит.

Возможно, они бы всю жизнь так и оставались любовниками. Как поначалу все были против, когда она заявила о том, что сделала свой выбор, и никто не сможет повлиять на ее решение. Заявила в ответ на замечание герцога Ониойского, дяди, двоюродного брата мамы, сказавшего ей о том, что она слишком много внимания уделяет безвестному дворянину, да ещё и чужестранцу, намекая на их близкие отношения.

Мнение герцога значило всегда для неё очень много, после смерти папы и мамы, род герцога был чуть ли не единственным, на который она могла опереться. А от её рода, рода Крондейлов, осталась только она одна. А сколько их, людей, спящих и видящих себя на ее троне?

Яна знала, что причиной смерти родителей была не вьенская лихорадка, их отравили и даже знала, куда ведут следы. Понимала и о то, что на месте Артуа должен быть представитель могущественного рода, имеющего в Империи

значительный вес. И как было тяжело выслушивать все это от герцога, настаивающего на том, что ей следует расстаться с Артуа.

Артуа, видя её состояние, и догадываясь о причинах, вел себя особенно нежно.

И его взгляд, в котором была боль, как будто в любой момент он ждал услышать что всё, им следует расстаться.

Затем был их обручение. Как она долго ждала его предложения, ждала, понимая, как много зависит не от неё. Он был таким робким, и все не решался его сделать.

Потом мнение герцога внезапно переменилось, хотя она так и не поняла, что стало причиной этого. Просто герцог перестал настаивать на том, чтобы они расстались.

Потом, потом был поездка Артуа на север, к вардам. Когда он уехал, Яна и поняла, что ждет от него ребенка. Это было так ново и непривычно. И с каким нетерпением она его ждала, чтобы сообщить эту весть!

Артуа блестяще справился с тем, что, в общем-то, должен был сделать герцог Иллойский, глава делегации. Герцог в своем письме так и написал, что в заключении мирного договора с вардами целиком заслуга барона де Койна. И это сделал человек, о тщеславии которого в Империи ходили анекдоты!

Как раз в его отсутствие прибыл великий герцог Эйсен-Гермсайндра, и как много нового она узнала об Артуа. Того, о чем он ей никогда не рассказывал. И ещё он сказал о том, что обязан Артуа своей жизнью и своим счастьем. Герцог очень жалел, что не смог с ним встретиться.

Затем произошло то, после чего она чуть не потеряла Артуа навеки.

Яна снова вздрогнула, вспомнив, как увидела его лежащим на полу дворцовой залы с быстро расплывающимся вокруг него пятном крови. Его увезли, а ей было так плохо, что она боялась потерять своего ребенка. Два дня она металась в бреду, и едва приходила в себя, спрашивала: как он? Ей говорили, что все хорошо, что он пошел на поправку. Но она-то понимала, что сейчас, в её состоянии, никто не станет сообщать ей страшную весть.