Самый обычный день. 86 рассказов - Ким Мунзо

И почему надо было отрезать именно безымянный палец левой руки, а не мизинец правой или любой из указательных пальцев? Не была ли эта традиция связана с какими-то гигиеническими потребностями прошлых времен, забытыми впоследствии, что делало ее необъяснимой для мальчика? Совершенно ясно, что речь идет о древнем обычае, но откуда он появился? Сколько веков его род следовал этой традиции? А может быть, речь шла только о десятилетиях? В тот день, когда ему исполнилось девять лет, отец увидел, что мальчик плачет в своей кроватке.

— Я не хочу, чтобы мне отрезали палец.

— Не говори глупостей.

— Я хочу быть нормальным человеком, как другие ребята в моей школе.

— Подумаешь, одним пальцем больше или одним меньше; от этого никто еще не становился ненормальным.

Отец вытер ему слезы и объяснил сыну, что понятие нормы создается в пределах определенной культуры, а потому относительно; что одни люди стригутся «под ноль», а другие отращивают длинные волосы; одни носят бороду и усы, вторые — только усы, третьи — только бороду, а четвертые сбривают всю растительность на лице; у некоторых народов волосы на теле удаляют и мужчины и женщины, а у других — только женщины. Мы подстригаем ногти, и именно это отличает нас от животных и от примитивных племен, которые их специально отращивают. Арманда эти сравнения не устраивали: волосы или ногти потом отрастают, а пальцы — нет. Солнце заглядывало в окно спальни: отец и сын смотрели на теплые полоски его лучей на полу.

— Никто не требует от тебя немедленно решить этот вопрос.

— Я уже все решил и не хочу.

— Почему?

— Без пальца я не смогу играть на арфе.

Арманд сам удивился своему ответу, потому что произнес эту фразу необдуманно. Однако, несмотря на то что он и сам этого не знал и никогда раньше об этом не думал, в глазах других людей, и отца в том числе, его желание стать арфистом могло выглядеть совершенно естественным, и мальчик уцепился за эту соломинку. Несколько месяцев тому назад он видел по телевизору передачу, в которой на арфе играл Никанор Сабалета[58], и любому человеку было ясно, что ему необходимы все пальцы. Да, арфисту нужны все пальцы. Отец смотрел на сына с серьезным выражением лица. Тот никогда раньше не видел его таким серьезным.

— Если тебе нравится музыка, то ведь есть и разные другие инструменты. На арфе свет клином не сошелся.

— А мне нравится арфа.

— Просто у тебя из головы не идет дядина арфа. Но мир музыки не ограничивается арфой. Подумай, сколько есть еще разных инструментов: и литавры… и большой барабан… и тарелки… и бубен… и бонго… и треугольник… — Арманд смотрел на отца довольно равнодушно. — Может быть, маракасы покажутся тебе не слишком привлекательными, но что ты скажешь об ударной установке? Вот это действительно сложный инструмент: большой барабан, малый барабан, тамтам, тарелки. А как тебе вибрафон?

Все последующие месяцы Арманд провел в постоянном возбуждении. Издавна в их семье существовало поверье (о котором всегда говорили шутливо) о том, что когда-нибудь один ребенок по традиции лишится пальца, но через несколько месяцев он у него снова отрастет. Некоторые члены семьи утверждали, что в этом будет заключаться некий знак свыше, но расходились во мнениях относительно его смысла. Другие говорили, что у одного из детей отрезанный палец действительно вырастет, но никакого особого предзнаменования в этом не будет. Для Арманда эти разговоры становились новым поводом для сомнений: а что, если он и есть тот избранник, чьему пальцу суждено отрасти, и при этом сопротивляется его ампутации? Какая идиотская ситуация! Отказываясь следовать традиции, он помешает чуду свершиться.

Пальцы полностью завладели воображением мальчика. Он заметил, что некоторые люди носят обручальное кольцо на безымянном пальце левой руки. В его семье — по причине отсутствия данного пальца — кольцо всегда надевали на мизинец, и во время венчания священник всегда делал вид, что ничего особенного не происходит, когда жених и невеста должны были обменяться кольцами. Однажды Арманд увидел на улице какого-то незнакомца с отрезанным безымянным пальцем и потом несколько дней пытался выяснить, не приходился ли тот ему дальним родственником, таким дальним, что он даже не знал о его существовании. А может, были и другие семьи, следовавшие этой традиции? Или еще каким-нибудь подобным: например, ампутировать другие пальцы или иные части тела с целью… Но с какой целью? Какой смысл имела эта операция? И что они делали с отрезанными безымянными пальцами? Может быть, закапывали их в землю? Арманд представлял себе, как их закапывают вертикально и они торчат из-под земли, словно ростки спаржи, на маленьких кладбищах для пальцев. Но возможно, их сжигали.

Постепенно мальчик стал смотреть на своих родителей и остальных родственников по-новому. Какой мрачной традиции они следовали и как могли согласиться на подобное варварство, не испытывая ни жалости, ни угрызений совести? Не доверяя больше старшим, мальчик теперь спал, спрятав левую руку под подушку и положив на нее голову. Арманд рассчитал, что если кто-нибудь решит отрезать ему палец, то ему ни при каких обстоятельствах не удастся незаметно приподнять его голову, сдвинуть подушку и схватить левую руку. Он обязательно проснется. Но несмотря на все эти предосторожности, иногда ему снилось, что родители (с выражением смирения на лицах) все же поднимали его голову и подушку, хватали его за руку и резким ударом опытного мясника отрубали ему палец ножом.

Когда Арманд узнал, что на следующее воскресенье назначен новый семейный праздник, его охватил страх. Впервые он оказался одним из кандидатов на ампутацию пальца. Среди всех кузенов у него и у Гитарда было больше всего шансов подвергнуться этой операции. Обоим уже исполнилось девять лет: его день рождения был три месяца назад, а Гитарда — семь. Если вопрос решался по старшинству, то тогда на этот раз была очередь Гитарда. Однако ампутации не всегда следовали строгой очередности, и поэтому он совершенно спокойно мог остаться без пальца.

Но наступило воскресенье, и никому из них палец не отрезали: ни ему, ни второму девятилетнему мальчишке. Пальца лишился Теодард, хотя ему еще девяти лет не исполнилось (до дня рождения оставался целый месяц), и, по сути дела, его очередь еще не наступила. Гитард был в ярости: это у него должны были отрезать палец, а не у этого кузена. Ему объяснили, что операцию провели раньше времени по вполне понятным причинам: мать Теодарда была беременна, и семья хотела решить вопрос с ампутацией пальца у старшего брата поскорее, чтобы не возиться с этим делом потом. Арманд, пораженный негодованием Гитарда, спросил его, неужели тому не жалко своего пальца. Чего же тут жалеть? Совсем наоборот, операция казалась ему нормальной, и он даже удивился вопросу своего кузена.

— Тебе же не голову отрезают, а только палец, да и то не самый нужный.

Гитарду не терпелось стать взрослым. Поэтому на следующем семейном празднике он вбежал в комнату, где остальные дети играли в железную дорогу, гордо размахивая забинтованной рукой.

Когда родился новый кузен (его назвали Абеляром), его появление вызвало бурные споры и пересуды. Взрослые переговаривались вполголоса, а стоило кому-нибудь из детей войти в комнату, как они сразу замолкали. Естественно, подобные тайны возбудили интерес Арманда. Однако прошло целых три дня, прежде чем ему удалось выяснить, что Абеляр родился с шестью пальцами на левой руке.

Вся семья всполошилась. Как следует поступить, когда Абеляру исполнится девять лет? Если отрезать один палец, то у него их останется десять, а не девять, как у всех остальных. Некоторые члены семьи усматривали в этом несправедливость по отношению к остальным родственникам и предлагали отрезать ему два пальца, чтобы уравнять его со всей родней. Но нашлись и такие, кто считал, что отрезать два пальца будет чересчур, если всем остальным ампутировали только один. Следовательно, и у него надо отрезать один. Так поступали всегда, и незачем нарушать славную традицию. Споры затягивались, в них возникали дополнительные темы, которые впоследствии подменялись новыми соображениями. В конце концов все пришли к весьма очевидному заключению: в данном случае речь идет об исключительном случае, а потому и решение надо принимать исключительное. К тому же никакой спешки нет. До того момента, когда Абеляру исполнится девять лет, должны были еще пройти годы, а ведь решать вопрос надо будет именно тогда.

Эти успокоительные доводы, однако, рухнули через несколько недель, когда родилась кузина Жерарда. У нее тоже был лишний палец, и тоже на левой руке. Следовательно, речь уже не шла о случае исключительном, и среди членов семьи возникли серьезные сомнения. Откладывать решение вопроса до того времени, когда Абеляру и Жерарде исполнится девять лет, уже не имело смысла. Один из дядьев, стенографист и поклонник французского джаза, осмелился спросить, ради чего продолжать следовать старой традиции. Именно этой провокации и не хватало. Вся семья выступила единым фронтом. Как можно подвергать сомнению наследие незапамятных времен только потому, что по чистой случайности какие-то два младенца родились с шестью пальцами на руке. Диссиденту показали, что его вопрос неуместен и бессмыслен, после чего родственники решительно и твердо назначили следующую встречу: через месяц, в начале декабря.