Чудо, тайна и авторитет - Екатерина Звонцова

письмах, о цветочной короне и словах «приблудного вора мне не очень жаль». Не пора ли освободить Андрея хотя бы от этого — от тревоги за сестру, которая и братом-то его не считает? Придется, иначе мало ли какая в нем проснется щепетильность; вдруг и его, когда делу дадут ход, начнет волновать Лизина честь и шансы на брак, с таким-то пятном?

— Нет, что вы, конечно, — уверил он, почти решившись. — Знаю, в моих статьях много было историй, где тяжелее всего приходилось именно родным детям, но…

Что-то скрипнуло, стукнуло. Он осекся, боковым зрением уловив движение, — и мгновенно осознал, что, впустив D., забыл повторно запереть замок. Развернулся, сделал было шаг от стола, но поздно. Медленно отворив дверь, в кабинет вошла Lize.

Она была растрепанная и потная, в мятом платье, а корону держала в опущенной руке. Могло бы показаться, будто только что она веселилась где-то внизу, но, судя по сероватому цвету лица и стеклянному взгляду, она пробыла у порога достаточно и многое услышала. В ней было нечто странное: то ли пришедшие в беспорядок драпировки скрыли горб слишком ловко, то ли она сама из последних сил держала поврежденную спину, — но облик ее Иван в любую другую минуту назвал бы чарующим. Ему вспомнился внезапно портрет, который написал Андрей и украсил засушенными фиалками, — тот, где она походила на уродливо-прекрасную правительницу троллей. Впрочем, Иван быстро понял: дело не в платье и не в цветах. Просто выражение лица Lize — и запечатленной на портрете, и представшей сейчас перед глазами — отличалось от всех брезгливых, надменных и обиженных гримасок, к которым он привык.

Войдя, она замерла, прижалась к двери, точно ей внезапно изменили силы. Так и стояла с расширенными, полными необъяснимой затравленности глазами. Это сбило с толку: Иван, в первую секунду решивший, что она вот-вот завизжит или кинется за отцом, и подумавший ее поймать, тоже замер как заколдованный. Даже язык окостенел, с него так и не слетело бесполезное: «Елизавета Кирилловна, я все могу объяснить». Lize все не шевелилась, и было даже непонятно, куда она глядит — на Ивана, на брата, на подшивку с рисунками или вовсе на шторы, закрывающие окно.

Первым очнулся Андрей: оторвал от лица и вторую руку, несколько раз моргнул, избавляясь от слез, и жалобно посмотрел на сестру. Она это заметила — тоже задержала на нем взгляд, по-прежнему, впрочем, лишенный выражения. Губы теперь шевелились, но ни звука с них не слетало.

— Лиза. — Андрей поманил ее дрожащей рукой. — Только не шуми. И подойди ко мне, пожалуйста, это очень важно, и не пугайся, прошу…

Она помотала головой. Ивану снова начало казаться, что визг или бегство близки, но резких движений он опасался: как бы что-нибудь не спровоцировать. Просто стоял, смотря на Lize, — а ее взгляд вновь заметался, то и дело возвращаясь к подшивке. Lize шевелила губами, сжимала их, кусала, хмурилась. Словно собирала в уме мозаику.

— Тебе будет больно, я знаю, — продолжил тем временем Андрей, и Иван с ужасом понял: тот просто не придумал, что и как тут смягчить, и собирается сразу выдать правду, не подозревая даже кому. D. помедлил, подбирая слова, потом просто взял подшивку, перелистнул на страницы, где был изображен сам, и поставил вертикально, лицом к сестре. — Это твой отец меня нарисовал и… не только нарисовал. Лиза…

Но она не смотрела на лист, упрямо избегала его глазами — Иван это заметил. Потом все же глянула, тут же зажмурилась на две-три секунды, скрипнула зубами — и опять уставилась на другое. Иван довольно быстро понял, что именно ее так потрясло: с каким трудом Андрей удерживает массивного монстра; как шелестят, словно готовясь вывалиться, десятки, нет, сотни листов.

— Как? — наконец пробормотала Lize, подтверждая догадку. — Так много? Почему так много? Откуда?

Иван успел увидеть, как дрогнули руки Андрея, и завладеть подшивкой. Прижал ее к себе, слегка отступил: над липким ужасом возобладало стремление защитить находку от любых посягательств. Что сейчас выкинет Lize? Может и ринуться вперед, и попытаться отнять и порвать. Но лицо ее оставалось все таким же пустым, болезненным и незнакомым. Что-то зазвенело — кажется, стеклянные флаконы. Это нарядная цветочная корона выпала из рук на пол; несколько роз и ирисов тут же сломались.

Сестра и брат молчали: она застыла над помятым венцом; он бессильно откинулся в кресле и опять закрылся руками. Плечи Андрея тряслись; голова поникла, но было ясно: он не возопит: «Так ты знала?»; вопрос этот вместе с очевидным ответом просто добавится к бессчетному множеству других вещей, ежечасно ранящих его. Осознание подстегнуло вдруг ярость Ивана, но уже новую — холодную, не имеющую ничего общего со стихийными пожарами разрушенных иллюзий. Сыщицкую. Слова тоже пришли сами.

— А чему, собственно, вы так удивляетесь, Елизавета Кирилловна? — нарушил он тишину, по-прежнему не шевелясь, но не сводя с Lize глаз. — Мне кажется, люди, составляющие мемуары, как правило, весьма пространны в эпизодах.

Он намеренно использовал это слово, чтобы она испугалась, — и она испугалась. Такое хорошо работало на допросах, сработало и здесь. Паническое «Откуда вы знаете?» мелькнуло в уставившихся на Ивана глазах, но быстро погасло, заглушенное обреченной пустотой. Не только из-за разоблачения была ее паника, нет.

— И сколько же там эпизодов? — тихо, ровно спросила она, но на последнем слове голос зазвенел. — Сколько, кроме него? — кивнула на брата. — Пять? Десять?..

— Вас уже позвали, — отчеканил Иван, поколебавшись несколько секунд. — Подойдите, посмотрите, посчитайте. А ну как… проникнетесь?

Он окончательно выбрал меж двух опасений: что Lize все же ринется поднимать переполох или что, едва завладев рисунками, начнет их уничтожать. Впрочем, без огня и острых предметов много ли она успеет порвать? А вот обездвижить ее и зажать рот будет проще, если она подойдет. С этой мыслью Иван медленно, все так же не сводя с нее глаз и сжимая губы, повторил жест Андрея: поманил Lize. И она, точно на аркане, пошла.

Приблизившись, она обдала все тем же детским парфюмом: клубника и цветы. Двигалась она осторожно; подойдя, сразу тяжело оперлась на стол, и Иван, отбросив последние сомнения, опустил перед ней папку. Он больше не знал, что говорить. Его очень тревожил Андрей, который обмяк в кресле, зажмурился, в изнеможении запрокинул подбородок. Он словно и не замечал, что сестра рядом. Показалось даже, что он не дышит.

Иван опасливо поднес руку к его губам, и глаза тут же открылись, но в них проступило только бесконечное, немое мучение. К Lize Андрей так и не повернулся,