Чужая жизнь - Сергей Ким

Впрочем "практическими занятиями", мои физмучения именовала исключительно Мисато. Особым разнообразием они не отличались — бег, упражнения и тренажёры. Инструктор Ли больше не пытался проводить со мной занятия по рукопашному бою и стрелковой подготовке, видимо решив для начала привести меня в порядок. Младший-то хоть и был пацаном для своих годов нормальным, что по весу, что по мышечной массе, но вот физкультурой себя никогда не утруждал. Как, впрочем, и я в своё время. А теперь мы с ним на пару вынуждены были отдуваться за свою недальновидность. Часто меня донимали и свои, и синдзины мысли на предмет "да ну на фиг всю эту ерунду — айда валяться дома на боку и слушать музыку!..", но я их старательно давил.

Хотя порой и было очень тяжело, прям до невозможности — я сразу же вспоминал первые занятия по физре в институте, когда после школьного ничегонеделанья и сидения на скамейке, приходилось выкладываться на сто двадцать процентов. Нужно сказать, это помогало — не раз, не два, и не десять, я готов был просто упасть на пол и больше ничего не делать, но моё упрямство обычно оказывалось сильнее усталости. Умом-то я понимал, что всё это в будущем мне принесёт только пользу, но в то же время я знал, что добровольно я бы это делать никогда не стал — видать уж такая я ленивая и безвольная сволочь, всё-то мне нужно делать из-под палки…

…Принять душ после всех этих занятий, переодеться из спортивного тренировочного костюма в уже ставшей привычной форму, перекусить в столовой и в тир.

Хоть какая-то отдушина, блин — придти, пострелять, отвести душу… Сержант-оружейник стал уже здороваться со мной, как со старым знакомым — ещё бы! Я ведь почти что каждый божий день на стрельбище хотя бы часик, да просиживал. Стрелять мне действительно нравилось — моя милитаристическая душа была, что называется, просто в восторге. Больше я, правда, уже не баловался с тяжёлыми, не по моим габаритам машинками, и выбрал себе несколько видов оружия, из которых и упражнялся — для новичка я, может быть, стрелял и неплохо, но я-то хотел, чтобы всё было ещё лучше, а для этого требовалось тренироваться, тренироваться и ещё раз тренироваться…

Упор я сделал на два образца оружия — мой табельный Глок-17 и АК-74М, выбранный мной в качестве тяжёлого оружия, и именно с ними и возился львиную долю времени. Итогом стали вечно запачканные маслом руки, мозоль на указательном пальце и небольшая рваная ранка на левой руке, полученная во время первой моей самостоятельной разборки "калаша", правда, очень быстро зажившая.

Хотя график моих занятий в НЕРВе порой мог быть и совершенно другим. Например, вместо каких-либо занятий часа три-четыре потупить в имитаторе контактной капсулы Евы, пока умная машинерия доктора Акаги фиксировала мой уровень синхронизации и общее состояние организма в целом. Затянули, правда, как-то меня и на полноценный медосмотр…

Брр!.. Аж мурашки по коже, как вспомню! Жутковатая процедура… И вроде бы ничего особенного не делают — лежишь себе на гладком столе, надёжно зафиксированный "кандалами", а сверху скользит изогнутая балка, проводящая сканирование организма.

Вот только лежишь ты так полчаса минимум, в полутёмном помещении, на прохладном столе, до боли напоминающего прозекторский, и, гм, голый. А где-то в уголке, в небольшой застеклённой будке, сидит Рицко и копается в компе. Опять же в полутьме, только её лицо и освещено, да и то мертвенным зеленовато-синим светом монитора… Ужас, блин! Чувствовал себя как в застенках Гестапо — так и представлял себе, что Акаги сейчас скинет халат… Спокойно! Никаких грязных мыслей! Вроде бы как… Наверное… Короче, не важно! А под этим халатом чёрно-серебрянный мундир с двумя рунами SS на петлице.

И подходит, значит ко мне белокурая бестия Рицко, постукивая по ноге стеком, и говорит что-то вроде:

"Их бин гауптштурмфюрер Акаги. Ты есть рус шпион! Говори, где есть партизанен!.."

Или нет, во:

"Здравствуй, Синдзи. А ты знал, что на самом деле мы называемся не Nerv, а Ahnenerbe? Впрочем, это уже неважно… Просто мы считаем, что ты на самом деле очень ценный артефакт, который необходимо обстоятельно и всесторонне изучить. Роттенфюрер, аппарат для изучения мне!.."

И бор-машина так вжжжииих!..

Мама!..

Так, всё, хватит уже, а то меня что-то постоянно не туда заносит — из-за вот такой вот буйной фантазии я так долго и думал, что мне всё происходящее просто мерещится.

Да и вдруг ещё накаркаю…

Спокойно, я сказал! Без фанатизма!

Интересно, это на меня то, что я уже стал постепенно привыкать к своей новой жизни, так влияет? Пожалуй… Но с привыканием ведь всегда бок о бок ходят скука, обыденность и рутина…

Эх… Рутина, ты моя рутина… Вон, даже Мисато умудрилась свою болтовню на такзанятиях превращать в уроки — у капитана определённо был педагогический талант. Мягко, но настойчиво она вдалбливала в меня расположения ключевых объектов в Токио-3, правила поведения при различного рода ситуациях, требуя того, чтобы ответ у меня был готов на уровне рефлекса, и отлынивать тут уже не получалось — когда было нужно, Мисато могла становиться очень грозной и серьёзной. А еще, кажется, Кацураги начала проверять мои текущие знания по различного рода школьным предметам — иного объяснения всем этим тестам, вроде бы как на закрепление и развитие памяти и мышления, я дать даже и не могу. Похоже, что это всё было прощупыванием почвы на предмет того, чтобы сделать из меня не только солдата-штурмовика, но и офицера, а то ведь, право слово смешно — по званию я всего на три ступени ниже Мисато, и фактически могу командовать взводом, а реально я и собой-то покомандовать не могу.

Ладно, уж, лирика это — нормально всё у меня. Живу себе потихоньку, не кашляю — о такой жизни, в принципе, я мог только мечтать. Свобода, приличная зарплата, причастность к праведной борьбе против лютого врага, собственный пистолет под подушкой и грохот любимой музыки в колонках — казалось бы, живи да радуйся! Ан, нет! Гложет меня что-то, ой, как гложет… Может быть, страх. Ошибусь ненароком в одном из боёв и "прощай любимый город"!..

Хотя нет, это совсем не то.

За себя я опять же не боюсь — ну, не страшит смерть меня любимого и всё тут. Почему? Наверное, просто молод и глуп, больше сказать и нечего: умру — обидно будет и досадно, но не более. Боже, какой же я оптимист и идиот! Ладно… От саморугани всё равно обиды никакой… Нда… Опять я начал куда-то не туда уходить — я же вроде бы думал о том, что меня гложет? Ну да, правильно… Вот только что? Страх? Пожалуй… Страх смерти? Может быть, но не совсем… Я бы сказал, что точнее будет страх чужих смертей, то, что из-за меня кто-нибудь погибнет.