Восстание в крепости - Гылман Илькин

Старушка вошла в комнату и, увидев, чем занимается ее внук, изумилась:

— Азиз, детка, нашел время прихорашиваться! Солнце высоко, а ты еще дома! Или хочешь, чтобы тебе досталось от людей? С чего ты вздумал подрезать свои волосы?

Прежде чем надеть на голову папаху, Азиз еще раз оглядел себя в зеркале. Да, лицо его сильно изменилось.

— Бабушка, где мои новые рубаха и штаны? — спросил он.

Старушка бросила на него сердитый взгляд.

— Зачем тебе новая одежда? Идешь пасти коров — не к невесте!..

— Эй, бабушка, ничего ты не понимаешь… Скажи, куда ты положила их, я сам возьму.

Старуха махнула рукой в сторону старенького сундука.

— Там они лежат. Бери! Только потом не проси у меня обновки!

Азиз открыл крышку сундука и достал из него аккуратно свернутые рубаху и штаны, от которых шел какой-то странный запах.

Пока он переодевался, бабушка продолжала ворчать.

— Что это ты вздумал наряжаться? Бедняк так и останется бедняком, коли у него разума мало!..

Азиз молчал. Разве мог он объяснить старой бабушке, зачем надевает новую одежду, отправляясь пасти стадо?

Переодевшись, Азиз сунул в торбу кусок хлеба и головку лука и вышел из дому.

Люди давно выгнали скотину из дворов и ждали пастушонка. Коровы мычали.

Азиз погнал стадо по улице. Но сегодня он несколько изменил дорогу, так как решил повидать Бахрама. Завернул к кузнице.

Бахрам с трудом узнал Азиза в новой одежде, как-то странно подстриженного…

Азиз рассказал кузнецу о вчерашнем происшествии.

— Мне кажется, — сказал Бахрам, — сыщик не успел разглядеть в темноте твоего лица. Однако старайся не попадаться ему на глаза.

"Кто же этот всадник, пришедший на помощь Азизу? — думал Бахрам, когда пастушонок ушел. — Азиз говорит, что не знает его, — значит, он Не из местных. Кто же это мог быть? Говорят, будто вчера в городе был Гачаг Мухаммед. Промчался по улицам, как вихрь. Что ему понадобилось в городе? Непонятно… Но, сдается мне, Азиза спас именно он. Приметы сходятся".

Глава двадцать вторая

Через пять дней, выйдя из карцера, Григорий рассказал Виктору Бондарчуку, как ему пришлось поступить с листовками.

Виктор нахмурился.

— Напрасно ты думаешь о Розе плохо, — сказал Григорий, угадав причину его недовольства. — Она верный человек. Работает в духане?.. Ну и что? Ей несладко живется. Уверяю тебя, у этой трактирной служанки чистая душа. Можешь не сомневаться. И она наверняка передала листовки Усубу!

Солдат еще не выпускали в город, поэтому после учений остаток дня они проводили в казарме. Это были трудные дни для Виктора и его товарищей. Уже много дней они не имели возможности связаться с местными революционерами. Им не терпелось узнать, выполняется ли обещание Улухана, приезжавшего в Закаталы по поручению Бакинского комитета. Если Бакинский и Тифлисский комитеты пришлют им оружие, восстание может стать реальностью. По каким образом это узнать?

В последнее время пристав и его люди развивали активную деятельность, а меры, принятые подполковником Добровольским, еще более сковывали действия солдат-революционеров. В будущем их положение могло еще более осложниться, и вооруженное восстание оказалось бы под угрозой срыва.

Дни сменялись днями, но все оставалось по-старому. Учения и казармы, казармы и учения — вот и вся солдатская жизнь. Учения проводились вдали от города, на правом берегу реки Талачай. Командиры взводов и рот свирепствовали.

В один из дней, когда рота Виктора, выйдя из города, направлялась к месту учения, ей встретилось по дороге стадо коров. Пастух-подросток сидел на камне у обочины, прижавшись щекой к пастушьему посоху. Казалось, он дремлет.

В действительности же Азиз внимательно вглядывался в лица приближающихся солдат. Глаза его искали Виктора Бондарчука. Он видел Виктора дважды, поэтому был уверен, что сразу узнает его.

Вот солдаты совсем рядом, и наконец Азиз разглядел того, кто был ему нужен. Виктор шагал в последнем ряду, это было на руку Азизу.

Послышался недовольный возглас ефрейтора.

Азиз вскочил на ноги и сделал недоуменное лицо. Ефрейтор, бранясь, крикнул ему, чтобы он убрал стадо с дороги.

Пастушонок замахал палкой, закричал на коров, которые разлеглись на дороге. Животные медленно поднимались и отходили к обочине.

Как только образовался проход, солдаты двинулись дальше.

Азиз стоял на дороге, и солдаты проходили совсем рядом, порой даже задевая его своим снаряжением. Виктор шел вторым с краю. Когда они поравнялись, Азиз вытащил из сумки кусок хлеба и протянул его Виктору.

— На солдат, возьми, — тихо сказал он. — Свежий хлеб, мягкий…

Виктор недоуменно покосился на пастушонка, но хлеба не взял. Азиз засеменил рядом с ним, продолжал совать в его руку хлеб.

— Возьми, возьми, вкусный такой, попробуй.

Солдат, шагавший рядом с Виктором, сказал:

— Бери, чего там!.. Они пекут хлеб по-своему. Понравится.

Вдруг Виктор вспомнил, что где-то видел этого парня.

"А кажется, дело вовсе не в хлебе!.." — смекнул он и, быстро протянув руку, взял у Азиза хлеб.

Солдаты засмеялись.

— Попробуем, — усмехнулся Виктор. — Может, хлеб и вправду вкусный. Спасибо, паренек.

Он поднес хлеб к носу, понюхал и положил его в карман. Теперь Виктор почти не сомневался, что в хлебе что-то спрятано. Напрягая память, он старался припомнить, где встречал этого парня, и наконец вспомнил: он видел его дважды стоящим на карауле у дома, где происходила встреча с местными революционерами. Виктор не смог сразу узнать Азиза только потому, что мальчик этим утром немало постарался, чтобы изменить свою внешность.

Когда солдаты скрылись за ореховой рощей, Азиз погнал стадо к подножию гор.

Рота добралась до места учения, и Виктор искал возможность посмотреть, что спрятано в хлебе. Опасаясь, как бы кто-нибудь из солдат не подглядел, он начал крошить в кармане хлеб. Пальцы его нащупали бумажку. Он еще не знал, что там написано, но ему вдруг сделалось удивительно весело. "Молодец, пастух! — думал он. — Деловой паренек!"

Виктору не терпелось прочесть записку. Предчувствие говорило ему, что известие из добрых, ибо скверная весть давно сама дала бы о себе знать.

Когда солдатам дали пятиминутную передышку, Виктор отошел подальше, вынул бумажку из кармана и стал читать, делая вид, будто свертывает цигарку.

Действительно, предчувствие не обмануло его. Во-первых, он узнал, что листовки попали в надежные руки, во-вторых, в записке сообщалось, что на этих днях из Баку в Закаталы прибудет оружие.

Виктор насыпал в бумажку махорки, свернул цигарку и с наслаждением закурил.

По возвращении в казарму Демешко первый заметил, что настроение у Виктора неожиданно изменилось. Всю последнюю неделю он ходил хмурый, а тут вдруг лицо его озарилось радостью, глаза стали веселыми и задорными. Если бы Демешко шел с ним утром в одном ряду, возможно, он догадался бы кое о чем. Когда они возвращались в город с учений, он обратил внимание на то, что Виктор весело шутит с идущими рядом товарищами. Все сильно устали и едва передвигали ноги, а он казался бодрым и свежим. Что это должно было означать?

Григорий тоже обратил внимание на непонятное оживление Виктора, но разве он мог догадаться, что товарищ получил приятное известие от пастушонка, встретившегося им по дороге?

А в это время из Евлаха в Закаталы ехал фургон, груженный арбузами. Управлял фургоном русский мужчина средних лет, с бородкой, какие носят местные молокане Он не выпускал изо рта большой черной трубки, которая без конца дымила. В его слегка прищуренных глазах затаилась грусть, однако движения были быстры и решительны. Он то и дело принимался что-то тихонько напевать.

Большие арбузы были переложены сеном, которое торчало сквозь деревянные ребра фургона. Видимо, молоканин ехал на утренний базар и поэтому нисколько не торопился. Возможно, ему было даже удобнее приехать в город ближе к ночи, чтобы разогретые жарой арбузы к утру поостыли.

Спины лошадей в лучах солнца отливали бархатом. Выехав из Евлаха, фургонщик ни разу не стегнул кнутом по их гладким бокам, поэтому трудно было думать, что лошади прошли столь долгий путь. Крупы их не были в поту, на губах не белела пена.

Со стороны казалось, что человек выехал на прогулку. Раз десять он останавливался, кормил лошадей овсом.

Когда же осталась позади Нуха, лошади пошли совсем медленно, — не было даже надобности давать им передышку.

Начало смеркаться. Верстовой столб показывал, что до Закатал еще десять верст.