Нарушенная клятва - Кэтрин Куксон

Мэтью навещал дядю каждый день, но разговор их не шел дальше нескольких обычных, заурядных фраз.

— Как дела?

— Лучше.

На следующий день.

— Как дела?

— Все началось опять. — Имелось в виду расстройство желудка.

Еще через день.

— Как дела?

— Какая разница, я хочу умереть.

Однажды Альваро взглянул на Мэтью и прошептал:

— Попроси Луизу, пожалуйста, чтобы зашла.

Вот тогда Мэтью и решил, что дни дяди сочтены. Но когда он передал его просьбу Луизе, то услышал в ответ решительное «нет».

— Но, Луиза, он умирает.

— Ничего подобного, он не умрет. Чтобы его убить, одного поноса маловато.

Альваро Портез не вставал с постели два месяца, а когда, наконец, смог подняться, выздоровление шло очень медленно. Большую часть времени он проводил за чтением в гостиной или следил в окно, как по двору прогуливают его лошадей.

Когда Луиза, не без ехидства, заметила, что выздоровление подозрительно затягивается, Тилли передала ее слова Мэтью.

— Луиза считает, что он намеренно представляется больным, чтобы задержать тебя здесь.

Мэтью не стал спорить и говорить, что не верит в подобные хитрости старика.

— В таком случае, он напрасно тратит время, — высказался он. — И если ему, правда не так уж плохо, то не знаю, как он может притворяться и спокойно сидеть в своем кресле, глядя на лошадей. Неужели его не тянет вскочить в седло. Для него в лошадях вся жизнь.

Недели складывались в месяцы. Их дом был достроен и оказался очень удобным. Тилли он нравился, но она радовалась бы еще больше, если бы не видела в окно находившееся неподалеку ранчо.

Дом состоял из гостиной, столовой с примыкавшей к ней кухней, и двух спален с туалетом по соседству. Наверху была одна большая комната, где стояли две детские кроватки и кровать Кэти. Одновременно эта же комната была местом игр и занятий.

Несмотря на бурное знакомство, дети подружились и были почти неразлучны.

Хотя первые две недели оказались очень трудными. Девочка по ночам плакала и звала мать. Но постепенно она привыкала и стала воспринимать Тилли, как новую маму. Удивительнее всего было то, что Тилли также привязалась к ребенку и уделяла ей не меньше внимания, чем Вилли. Но с Мэтью все обстояло иначе. Он никогда по своей воле не прикасался к девочке. Когда Жозефина, подбадриваемая Вилли, бросалась к нему с криком: «Папа», он под любым предлогом старался избегать того, чтобы приласкать ее. Когда Тилли говорила ему, что это несправедливо, он неизменно отвечал, что не испытывает к девочке никаких родственных чувств и не может себя пересилить.

Снова наступил ноябрь. За прошедший год они всего три раза получали известия из дома. И вот опять пришла почта. Тилли сидела в углу обитой шкурами деревянной скамьи. Мэтью расположился на полу на медвежьей шкуре, вытянув ноги в сторону камина, где на решетке жарко горели дрова. Каждый читал свои письма. Но вот они одновременно повернулись, и в один голос сказали друг другу, радостно смеясь: «Они поженились».

— Жаль, что меня там не было, — Мэтью облокотился о скамью, на которой сидела Тилли. — Прошло уже три месяца со дня их свадьбы. — Он еще раз пробежал глазами письмо. — Чувствуется, что настроение у него неплохое, — заключил он.

— Так и должно быть. Анна такая милая девушка и любит пошутить. Послушай, что она пишет. — Тилли взяла письмо и прочитала Мэтью отрывок: — Тафта, из которой было сшито мое платье, стала от времени такой жесткой, что как-то странно шуршала, и казалось, это стучат в стекло ночные бабочки. Когда я шла к алтарю, мне в голову пришла мысль: «А если бы все эти бабочки сразу ожили и я бросилась бы бежать?» Меня так и тянуло рассмеяться, но я вместо этого покашляла, и шедший со мной рядом лорд Бентли посмотрел на меня с участием. Представь, что тебя ведет к алтарю лорд!

Она поставила этот последний кусок в скобки, — улыбаясь, проговорила Тилли и снова пробежала письмо глазами и со смехом продолжала читать: — Наверное, он решил, что с нас довольно милостей, поэтому подарок его был очень скромным. Как объяснила леди Бентли, эта вещь — семейная реликвия. Но я пока не догадалась для чего ее используют. Это не ваза, в ней внизу есть отверстия, и на дуршлаг она не похожа — маловата. Джон предположил, что этой штукой пользовались, когда лечили насморк: надевали на сосуд с кипятком, совали в нее голову и дышали носом.

Тилли наклонилась к Мэтью, а он сев рядом на скамейку, обнял ее.

— Приятно видеть, как ты смеешься.

— А мне приятно посмеяться вместе с тобой, — вытирая выступившие от смеха слезы, сказала она. — Как мало ты теперь смеешься, Мэтью.

— Да, дорогая, возможно, что и так, — посерьезнел он, — но скоро все изменится. Вот уедем отсюда, и будем смеяться, так что бока заболят. — Его губы снова растянулись в улыбке. И вот они уже снова заливисто хохотали, склонившись над очередным письмом.

Мэтью поцеловал ее. Почувствовав, как заиграла кровь, Тилли не без труда высвободилась из его объятий:

— Посмотри, еще три письма, что пишет Джон? — поинтересовалась она.

— Он полон сил и горд собой, — с неохотой выпуская ее из рук, ответил Мэтью. — Шахта работает хорошо, вода ее больше не заливает. Джон очень хорошо отзывается о руководителе работ. Это некто мистер Стив Макграт. Вам о чем-нибудь говорит это имя, миссис Сопвит? — Он ласково потерся носом о ее нос. — Это тот самый джентльмен, которому вы сдали в аренду свой коттедж, и за него вы собирались замуж, чтобы от меня отделаться.

— Ерунда, — шутливо отталкивая его, запротестовала Тилли.

— Никакая это не ерунда. Признайся, что все так и было.

— Да, признаюсь, мистер Сопвит.

Он, прищурившись взглянул на нее и крепко обнял.

— Я тоже хочу признаться, — сказал он. — Я подумывал о том, чтобы убить его.

— Не говори глупости, ты так не думал.

— Я не шучу. Я хотел все подстроить, как несчастный случай: столкнуть его в одну из пустот в шахте и придержать там.

— Ах, Мэтью, что ты такое говоришь.

— Но это правда. У меня на самом деле были такие мысли.

Тилли снова слегка оттолкнула его. Но что-то в его голосе и в лице говорило о том, что это правда, хотя и изложенная в шутку. Она поежилась и подумала, что он вполне мог убить любого, кто помешал бы их любви, за исключением хозяина ранчо, что находилось неподалеку.

Тилли не торопясь открыла одно из трех оставшихся писем.

— Почерк Анны, — сказала она, но пишет она от имени Бидди: — Дорогая Тилли, надеюсь, что письмо найдет тебя в добром здравии, в каком и я нахожусь сейчас. Дела здесь идут хорошо. Мадам Сопвит — хорошая хозяйка. Анне, наверное, было неудобно об этом писать, — предположила Тилли, поднимая глаза на Мэтью. Затем чтение продолжилось: — Я очень о тебе скучаю и о Кэти тоже. В доме двое новых слуг, но все равно, дом уже не тот, что раньше, прошу меня простить. Интересно, перед кем она извиняется? — обращаясь к Мэтью, спросила Тилли и прочитала последние строки. — Мистер Джон и его жена, слава Богу, здоровы, и я тебе того же желаю. Навсегда остаюсь твоим другом, Бидди Дрю.