Неприкаянная. Исповедь внебрачной дочери Ингмара Бергмана - Лин Ульман

руки Кяби замерли над клавиатурой, а сама она повернулась к своим немногочисленным слушателям и собралась было что-то сказать – может, объявить следующую композицию, – тот, кто был моим отцом, поднял голову и посмотрел в окно.

– Благодарю вас за этот чудесный вечер, который мы провели вместе. – Он обращался ко всем и ни к кому, разговаривал с днем, и с ночью, и с послеполуденным солнцем, золотившим широкие доски пола, похожие на клавиши.

Мы затаили дыхание. Так много и так внятно он уже давно не говорил. А затем он добавил:

– Сейчас я устал. Старик хочет домой.

Все было готово. Больше делать ничего не требовалось. Время назначено. Гости уже в пути. Пасторша написала речь, отрепетировала песню и выбрала розу, которой украсит прическу. Программки напечатаны. Органист точно знает, что должен сыграть. Виолончелист тоже. Могильщики надели костюмы. А ближайшие родственники приготовились попрощаться навсегда.

Ингмари, старшая из всех сестер и братьев, обзвонила все до единого цветочные магазины в Висбю и сообщила, что семья усопшего желает на гроб только красные розы, и если им поступит заказ на желтые, розовые или сиреневые, то торговцу лучше проявить сознательность и такой заказ не принимать.

Эльсе, мать Ингмари и первая жена усопшего, уже умерла и в церковь явиться по этой причине не могла. Эллен, вторая жена усопшего и мать его четверых детей, тоже умерла. Эльсе и Эллен тоже были хореографами, танцовщицами, актрисами и режиссерами. Гюн, третья жена усопшего и мать моего брата-пилота, преподавала славянские языки и работала переводчицей югославской и русской драматургии и художественной литературы. Она, например, перевела пьесу Толстого «Власть тьмы». Но Гюн тоже умерла. Четвертая жена покойного и мать Даниэля, Кяби, в церковь явилась. Моя мать тоже.

Мои мать с отцом пожениться не успели, она появилась в его жизни между четвертой и пятой женами, однако друзьями и добрыми коллегами они оставались на всю жизнь, и однажды он сказал ей, что они болезненно связаны.

Тело Ингрид, его пятой и последней жены, матери моей сестры Марии, собирались перезахоронить, так чтобы отныне она лежала рядом с ним на местном кладбище.

Усопший хотел, чтобы церемония захоронения была скромной и чтобы на ней присутствовали лишь ближайшие родственники, коллеги и знакомые с Форё – женщины, ухаживавшие за ним в последние дни, и мужчины, помогавшие ему.

Он оставил указания относительно списка приглашенных и просил пригласить актеров – не всех, но многих, оставив театр и переехав в Хаммарс, он сильно скучал по ним. И актеры приехали – один за другим и по двое. Господин и госпожа Вогтер приехали, и маленькая фрёкен Окерблум, явились Альма и Элизабет и дядюшка Карл. Приехали самоубийцы, рыцари, шуты, музыканты и клоуны. Приехали королевы и по меньшей мере один принц. Когда гроб опустили в могилу, принц так зарыдал, что стоявшей рядом с ним пленительно красивой женщине пришлось поддержать его под локоть.

Журналисты и фотографы тоже явились, но дальше кладбищенской стены их не пустили – ни в церковь, ни на кладбище они не попали. Родственники наняли троих охранников, в чьи обязанности входило обеспечивать порядок и спокойствие во время церемонии, и охранники отнеслись к своей миссии так серьезно и выполняли ее с такой отвагой, будто были облачены в черные доспехи и шлемы и несли службу у врат, ведущих к великой воде и великому огню. Журналисты страшно жалели, что обулись ради такого случая в парадные ботинки, потому что вокруг кладбищенской стены росла высокая трава, и куда ни сунься, непременно наступишь в овечий навоз. Когда машины начали приезжать – большинство задолго до начала церемонии, – ягнята едва удостаивали их взглядом.

По традиции сперва в церковь вошли гости. Когда они заняли места на скамьях, за ними последовали и ближайшие родственники. Они шли отдельной маленькой процессией и уселись на первом ряду.

* * *

За несколько дней до похорон я позвонила матери. Мы с ней какое-то время толком не говорили, лишь перекидываясь на ходу парой слов. Я хотела рассказать ей о похоронах и ввести в курс дела. О чем я умолчала, так это о том, как папа, умирая, каждую ночь что-то бормотал, и постепенно это бормотание перешло в крики. Я умолчала о том, как Анна, присматривавшая за папой по ночам, склонилась над ним и спросила, что он пытается сказать, и он ответил, что работает над большим переводом.

Когда я в последние дни заходила к нему, ни про какой перевод я не слышала. Я бы вообще предположила, что само слово «перевод» он забыл. Однако если дело действительно обстояло так, как говорила Анна, то это слово как раз подходило для завершения всего. Отыскать новый язык для старого, старый язык для нового, постареть, стать старым, очень старым, как сам отец, – всё это задача переводчика, отец переводил то, что с ним происходило, на то, чему суждено было случиться.

* * *

В одном из романов о родителях он пишет: «Не берусь утверждать, что в моем повествовании я всегда стремлюсь изображать реальность такой, какой она была. Я сокращаю, добавляю и переставляю, но, как часто случается, итог такого рода игр бывает более четким, нежели сама реальность».

* * *

В Швеции имеется особый похоронный обычай, который касается мужской одежды, причем распространяется он лишь на ближайших родственников. Мужчины должны надевать на похороны белый галстук. Не уверена, но, насколько я знаю, Швеция – единственная страна, где это практикуется. Похороны – это театр смерти, – кажется, так сказал Пруст.

На этот раз мы добирались самолетом. Сперва из Осло до Стокгольма. С платьями и костюмами в чемоданах. В одном чемодане платья, в другом костюмы. Всего платьев вместе с костюмами у нас шесть – это одежда для нас с мужем и четверых детей. Трехлетняя Эва была самой младшей, а младших детей мы в черное не одеваем, поэтому для нее мы везли белую юбку, которая ей самой очень нравилась, и розовую футболку.

Прилетев в стокгольмский аэропорт Арланда, чемодана с мужскими костюмами мы не обнаружили. В Осло его не нашли, в Стокгольм он не прибывал, он словно в воду канул. Нам требовалось срочно купить новые костюмы. Мы спешили на последний самолет до Висбю, и у нас оставалось всего несколько часов. Вот так и вышло, что за тот месяц я посетила универмаг NK дважды. Сначала вместе с сестрой подбирали платья для похорон, а теперь вместе с мужем и сыновьями, потому что нам понадобились мужские костюмы.

В отделе