Перед тобой земля - Вера Лукницкая

ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО

17.01.1926

...Взяла дневник, стала читать запись за 9 января. Прочла несколько строк. "Видите, как хорошо! И как интересно!.." Стала уже внимательно читать дальше. "Видите, как интересно! И если вы будете так записывать, будьте уверены, что через 100 лет такой дневник напечатают..."

А мне надоело смотреть, как АА читает дневник... Я стал трунить и мешать ей шутками... АА взглянула на меня. "Сидите спокойно и занимайтесь каким-нибудь культурным делом!" - "Я занимаюсь "культурным" делом - смотрю на вас", - рассмешил АА... Опять углубилась в дневник. "Не читайте, бросьте, тут наворочено, а вы вчитываетесь". - "Сейчас, сейчас, - не отрываясь от чтения, бросила АА, - тут две странички осталось, и все очень хорошо и не наворочено!.."

Первая стадия работы Лукницкого и Ахматовой - собирание информации завершилась к 1929 году, и Павел Николаевич мог уже приступать к монографии "Труды и дни Н. Гумилева". Но он продолжал ежедневно посещать и записывать Ахматову. У нее был уже опыт, чтобы начать серьезные изыскания по Пушкину. Это начинание придало ей жизненных сил. Преображение ее было прекрасным... Но это следующий рассказ.

А пока...

Как бы время ни совершенствовало отношения Ахматовой и Лукницкого, как бы оно, долгое, ни приближало их друг к другу, какие бы обстоятельства ни случались за пять с половиной лет их постоянных встреч, Лукницкий не забывал главного: з а ч е м он оказался около Ахматовой. Он знал, что Ахматова великий поэт. Он понимал: что бы она ни произнесла о Гумилеве - должно быть зафиксировано, ибо будет представлять уникальную ценность для литературоведов, а следовательно, для людей в "новом открытии" поэта.

В архиве сотни страничек. Передо мной Ахматова и Гумилев в ее восприятии, как она представляла его в двадцатые годы. Иногда, когда Ахматова рассуждает о Гумилеве - муже, мужчине, человеке, высказывания ее противоречивы, порою по-женски пристрастны. Но когда Ахматова работает с текстами его стихов, когда выявляет различные даты, когда показывает позиции Гумилева, его оценки того или иного произведения или поэта, она дает точные, важные сведения для понимания Гумилева - поэта и гражданина.

Ахматова дает справки, воспоминания, сведения Лукницкому не потому, что он написал дипломную работу по Гумилеву. Л. Горнунг собирал тексты Гумилева, М. Лозинский - ближайший друг Гумилева - тоже имел и ценил гумилевские материалы, К. Чуковский да и многие поэты и литературоведы сталкивались с Гумилевым.

Ахматова выбрала Лукницкого и, работая с ним, убедилась, что из всех страстей, соединявших их и разъединявших, главная его страсть - Гумилев.

О Гумилеве

АА: "Нет, я не забываю... Как это можно забыть? Мне просто страшно что-нибудь забыть. Какой-то мистический страх... Я все помню..."

4.01.1925

Вечер у АА. Лежит, больна, в жару. Вчера ходила смотреть наводнение, простудилась. Работаю в столовой - переписываю альбомы Кузьминых-Караваевых. Потом сижу у постели - разговариваем о Николае Степановиче, о работе, о неудавшемся вечере памяти Брюсова, устроенном приезжавшей из Москвы комиссией. Обсуждаем возможности датировки стихотворений Николая Степановича. Просит зайти к М. Лозинскому, передать приглашение прийти к ней.

АА рассказала мне возмутительную историю о Голлербахе, незаконно завладевшем ее письмами к С. Штейну1 (при посредстве Коти Колесовой2) и, кроме того, напечатавшем без всякого права, без ведома АА отрывок одного из этих писем в "Новой Русской книге"...

АА: "Тесное время - это царскосельский период, потому что царскоселы это довольно звероподобные люди, ясно, что они ничего не вспомнят. Так две-три женщины да учитель - вот только кто может рассказать".

Составила список тех, к кому нужно обратиться в Москве за воспоминаниями о Николае Степановиче и материалами.

Занимаемся датировкой стихотворений "Колчана" и "Чужого неба". Приходит Пунин. В 10 приходит М. Лозинский: "Я изб гал много лестниц, прежде чем вас нашел!"

Не виделись очень давно. Взаимные расспросы. М. Лозинский крайне выдержан и корректен. В разговоре легок и остроумен, но больше скользит по верхам. Отвлекается в сторону от разговора о Гумилеве. АА, несколько раз ставя вопросы прямо, возвращает его к теме.

Читает ему составленный сегодня список: "...Таким образом, я отвожу Нарбута и Ларису Рейснер. Вы согласны со мной?" Михаил Леонидович: "Нарбут? Нет, отчего?.. Я от Мандельштама слышал о нем, и то, что слышал, почтенно. Это очень странный человек - без руки, без ноги, - но это искренний человек... Как бы хорошо было, если б Николай Степанович или кто-нибудь записывал даты. Но в конце концов все живут для жизни, а не для посмертного собрания стихов. Николай Степанович не как Блок. Тот и день, и час, и кто с ним обедал - все записывал!"

Говорили о Срезневских и о разных людях, которые могли бы дать воспоминания о Гумилеве (Макридин - инженер, Ахшарумова, А. Н. Лавров типограф и др.).

11.01.1925

Утром ездил к С. М. Горелику (был режиссером, ставил "Гондлу"3 в Ростове-на-Дону и здесь). Горелик обещает собрать все, что у него есть. Говорит о ревельском "Шатре"4 и его издателе, о Ремизове.

12.01.1925

Работали по Гумилеву. АА установила почти все даты (с точностью до года) стихотворений Николая Степановича. Переписал три надписи Николая Степановича на подаренных ей книгах.

АА рассказывала мне об окружении Николая Степановича в последние годы (Г. Иванов, Г. Адамович, Н. Оцуп). К этим "архаровцам" относится крайне неодобрительно.

29.03.1925

Из моего дневника я прочел в этот раз АА записи - от 8 декабря 1924 года до 1 января 1925 года и от 22 февраля до 11 марта 1925 года. Ее замечания - дословные - занесены мной красными чернилами там же в тексте.

По поводу того места дневника, где записано, что АА в своих стихотворениях всегда говорит о Николае Степановиче как об умершем, АА добавила, что она всегда его называет братом.

Попросила дать ей тетрадь ее ранних стихов. Я принес ей. Она прочла мне для примера несколько стихотворений - среди них три написаны в Киеве, относящихся друг к другу, как части одного и того же стихотворения. Не позволяла записывать, но я все-таки знал из них строфы. Начало одного, написанного 25 января 1910 года в Киеве:

I

Пришли и сказали: "Умер твой брат".

Не знаю, что это значит...

Как долго сегодня алый закат

Над морем вечерним плачет.

..................................... II

Брата из странстий вернуть могу,

Любимого брата найду я.

Я прошлое в доме моем берегу,

Над прошлым тайно колдую...

"Брат! Дождалась я светлого дня,

В каких ты скитался странах?"

"Сестра, отвернись, не смотри на меня,

Это грудь в кровавых ранах".

25 января 1910, Киев

Одно из них, говорит, написано 25 января 1910 года, два других - около того же времени - на протяжении нескольких дней. Все посвящены Гумилеву. Про последнее стихотворение АА сказала, что оно понравилось Николаю Степановичу.

Он очень едко и сильно критиковал всегда ее стихи. А когда АА была в первый раз у Вяч. Иванова на "башне" и ее попросили прочесть стихи, она обратилась с вопросом - какое прочесть - к Николаю Степановичу... Николай Степанович указал на это.

...Николай Степанович - глубоко трагическая личность. Хоть он никогда этого не хотел думать. Гумилевых несколько. Другие не меняются - Шилейко каким был, таким и остался...

2.04.1925

В три часа дня иду к АА. Прошу АА сообщить мне канву своей биографии ибо это поможет мне в моей работе по Николаю Степановичу. АА сначала не соглашается, шутит, что, мол, доводы неубедительны.

Наконец я ее уговариваю. Она говорит, я записываю дословно, кроме нескольких эпизодов, по поводу которых она говорит или "это не нужно записывать", или "это вы запишете после - не "ахматовским", а литературным языком".

АА рассказывает: "Все люди, окружавшие Николая Степановича, были им к чему-нибудь предназначены... Например, О. Мандельштам должен был написать поэтику, А. С. Сверчкова - детские сказки (она их писала и так, но Николай Степанович еще утверждал ее в этом). Анне Андреевне Николай Степанович назначал писать прозу. Всегда ее просил об этом и убеждал. Когда однажды Николай Степанович нашел тетрадку с обрывком прозы, написанной Анной Андреевной, и прочел этот отрывок, он сказал: "Я никогда больше тебя не буду просить прозу писать..."

Потом он хотел, чтобы АА занялась переводами. Хотел, чтоб она перевела прозаическую вещь Готье. АА, конечно, так и не исполнила его желания.

12.04. 1925, Детское (быв. Царское) Село

В 3 часа - за час до положенного по расписанию обеда - АА предложила мне пойти со мной на Малую улицу - показать мне дом Гумилевых. В ответ на мое беспокойство, не слишком ли она утомлена для такой прогулки, не будет ли ей такая прогулка вредна, АА уверила меня, что ей даже следует немного гулять и что это будет только полезно.

Надели шубы, вышли. Солнце ясное, милое... Воздух чист. Но снег еще не весь растаял, и грязи, и грязных луж местами не обойти. Идем неторопливо. АА лучистым взором показывает мне на дома, с которыми связаны какие-нибудь ее воспоминания, и рассказывает. Идем по Московской... АА указывает на белый собор - "Вот в этом соборе Николай Степанович говел последний раз. А вот это - Гостиный двор, - и АА перевела глаза направо. - А там, дальше, - гимназия, в которой я училась, только тогда она была совсем другая - теперь ее перестроили... Увеличили ее - пристроили сбоку и надстроили верх..."