Харка — сын вождя - Лизелотта Вельскопф-Генрих

— расхохотался, услышав, что одним из номеров цирка будет ограбление почтовой кареты.

— Хотел бы я знать, как это господин директор цирка себе представляет, — пробурчал он под нос и повернулся к высокому мальчику-индейцу, невозмутимо разглядывавшему колонну циркачей. — Ты бы мог проехаться, Харка, на любом, самом диком осле. Тебе нетрудно в первый же вечер заработать десяток долларов. Готов биться об заклад, что тебе это удастся!

— Может быть, сходим на это представление? — спросил второй белый, который был тоже в костюме для верховой езды, но это был дорогой костюм, сшитый из добротного материала. — Может быть, и в самом деле интересно. Ты хотел бы, Харка, посмотреть представление?

— Да, — ответил мальчик.

— Отлично, тогда я сейчас добуду пять билетов, — воскликнул Джим, а это был он. — Я их сейчас добуду. — А когда увидел, что художник полез в карман, добавил: — Мы потом рассчитаемся.

Было около полудня, и пока Джим отправился в кассу цирка. Желтая Борода и Длинное Копье пошли в гостиницу, где они остановились, чтобы отдохнуть. Харка и Матотаупа потихоньку побрели туда, где разбивался огромный шатер. Постройка их заинтересовала. Хорошо натренированные люди быстро расправляли большое полотнище и устанавливали шесты. Несомненно, белые люди умели устанавливать палатки не хуже индейцев, и это было удивительно для дакотов. Не прошло и часа, как огромная палатка была установлена, внутри нее вокруг арены установили ложи, расписанные ярко-красной краской, за ними — ряды скамеек из обыкновенных досок.

Позади палатки расположился зверинец, который можно было осмотреть. Накануне художник дал Матотаупе денег на мелкие расходы, и индеец смог заплатить за вход в зверинец за себя и за Харку. Харку больше интересовали слоны, тигры, крокодил, верблюды и морские львы. Медведи для него не представляли интереса, по его мнению, они гораздо лучше выглядели в лесу и в прериях, чем в этих клетках. Затем он осмотрел конюшни, где находились лошади и ослы. В первой конюшне были только лошади. Они были покрупнее полудиких мустангов индейцев, тонконогие, хорошо вычищенные, выхоленные. Лошади — это было то, что Харку и Матотаупу особенно интересовало. Во второй конюшне были пони, зебры и четыре осла. Харка захотел получше рассмотреть ослов.

Харка кивнул, и Матотаупа ушел.

Мальчик остался около ослов. Ослы спокойно стояли перед яслями с сеном, привязанные к перекладинам веревками, прикрепленными к недоуздкам. Животные были одинакового роста, одинаковой масти. Они казались еще сравнительно молодыми, и с первого взгляда трудно было определить, который из них особенно горяч и упрям.

Харка подошел поближе и стал приглядываться к каждому животному. Один из конюхов заметил мальчика и что-то сказал, но Харка не понял. Ему не понравилось, что он привлек внимание, он ушел от ослов и отправился к отцу. Они посмотрели еще хищников, потом вышли из зверинца и вернулись в гостиницу, где поселились вместе со своими спутниками.

Отель находился в центральном районе города, на большой площади. Комнаты его были обставлены очень просто: кровати, застеленные шерстяными одеялами, умывальник и шкаф. При отеле имелась большая хорошая конюшня. Гостиница служила также и почтовой станцией, от которой отправлялись почтовые кареты дальше на запад. В первом этаже гостиницы и особенно в холле было всегда оживленно.

Индейцы решили отдохнуть до начала представления и легли на постели. Потом художник предложил поесть, но Матотаупа и Харка даже удивились, для чего нужно так часто есть, ведь еще утром они как следует поели. Они предоставили Желтой Бороде поступать, как ему угодно.

Встретились они с художником и с Длинным Копьем у выхода из отеля. Тут же появился Джим и вручил им билеты. Он раздобыл целую ложу, правда, как он сообщил, по повышенной цене, так как все билеты на цирковое представление уже были проданы.

— Как же такие места еще остались незанятыми? — удивился художник.

— Да кассирша специально и приберегла их, чтобы содрать за них побольше.

Художник воздержался от дальнейших расспросов и молча выложил сумму, названную Джимом.

В цирке и вокруг него царило оживление. Были зажжены лампы, и в их свете сияли бесчисленные блестки. Толпа была так велика, как будто весь город поднялся и явился на представление. До начала оставался еще целый час, но Джиму стоило немалых усилий, чтобы помочь пробиться сквозь толпу всей пятерке. Он не обращал внимания на окрики, отшучивался на ругательства и иногда так умело, что вместо негодования вызывал усмешку. Наконец удалось пробиться к входу. Двенадцать униформистов в красных фраках образовывали заслон у контроля. С большим трудом они сдерживали публику и помогали проверять билеты. Джим взглянул своими зелено-голубыми глазами на одного из них и что-то шепнул ему. И все пятеро без задержки миновали заслон. Джим остался с контролером, а своим спутникам назвал номер ложи и места. Билеты он оставил у себя.

Художник быстро отыскал ложу. Первые места, у самого барьера, он уступил Харке и Матотаупе, сам с Длинным Копьем сел во второй ряд. Два места в ложе остались свободны.

Публика заполняла цирк. Оркестр расположился на эстраде над входом на манеж, и музыканты начали настраивать инструменты.

У входа послышалась громкая перебранка: «Бандиты, разбойники, обманщики!» Униформисты бросились к входу. Скоро люди, поднявшие скандал, были выкинуты из шатра, и негодующие голоса затихли снаружи. В ложе появился Джим с золотоволосой дамой. Они заняли два оставшихся места.

— Что там произошло? — поинтересовался художник.

— Неслыханное безобразие. Шестеро хулиганов пытались ворваться в цирк. Они утверждали, что купили билеты в нашу ложу.

— У тебя?

— У меня. Неслыханная наглость! Ну, их выпроводили.

Художник засопел, как бы протестуя против подобных проделок. Он понимал, что возмущаться бесполезно, но про себя подумал: «Ну и пройдоха этот Джим».

Оркестр заиграл бравурный выходной марш.

Артисты, участвующие в представлении, промаршировали по арене. Это было необыкновенно любопытное для Харки зрелище.

Открыли представление партерные акробаты. Харка внимательно следил за их ловкими движениями. Они произвели на него впечатление. И если он не хлопал в ладоши, то только потому, что не понимал смысла аплодисментов. Доставил ему удовольствие и номер с конями, интересовал его и предстоящий номер с участием индейцев и ковбоев, но больше всего он ждал появления диких брыкающихся ослов. Художник развернул программу и между двумя номерами, пока чистили ковер, прочитал ее и сообщил своим спутникам, что номер с ковбоями и индейцами, как главный номер, будет показан после большого антракта, а в конце первого отделения будет номер с ослами при участии клоунов и публики.