Каббала в контексте истории и современности - Михаэль Лайтман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако для достижения этой конечной цели нужно пройти долгий и трудный путь. Необходима решимость посвятить свою жизнь служению Богу и уже при жизни обрести земной рай (таков православный, исихастский вариант спасения). Нужно особое рвение и «ревность» в достижении этой цели, т. е. эзотерическая установка на кардинальное изменение себя и достижение эзотерического спасения. Необходима молитва как форма медитации. Нужна постоянная устремленность к Богу «и совершенствование себя в Боге», с одной стороны, и аскеза, а также исключение желаний и страстей, не отвечающих эзотерической реальности, – с другой.
«Не смешивайте, – пишет Феофан, – ревность с ревностию. Ревность духовная вся истощается на угождение Богу и спасение души; она преисполняется страхом Божиим и непрестанное хранит внимание к Богу, всячески заботясь ничего не допустить ни в мыслях, ни в чувствах, ни в словах, ни в делах, что бы не было угодно Богу… Хотите ли поскорее вступить в рай сей? Вот что делайте: когда молитесь, не отходите от молитвы, не возбудив в сердце какого-либо чувства к Богу… Страсти бейте и извнутри, и вовне, а добрые стороны свои воспитывайте, давая им простор и упражнение. Главное тут молитва. Об ней уже была речь. За нею следует труд доброделания. И об этом была речь, когда вы замышляли о каких-то широких целях жизни. А вместе с сим должны идти душеспасительные чтения и беседы, и исполнение чинов церковных, и подвиги самоумерщвления – отказывать себе, когда нужно, понемногу в пище, в сне, в увеселениях и во всяких утехах самоугодия, и держать себя в постоянном самопротивлении и самопринуждении».
В этом пункте могут возникнуть естественные вопросы: а почему все это не религиозная жизнь именно в варианте исихастского православия? Почему это эзотеризм? Потому, что важно не только то, что речь идет о Боге, о молитве и борьбе со страстями, но и как Бог понимается (а он трактуется двояко: и религиозно – как личность, и эзотерически – как особая природа), какую роль играет молитва (она позволяет переходить из земного мира в мир эзотерический – рай при жизни), что собой представляет борьба со страстями (переделку человеческого существа в существо духовное, эзотерическое). И молитва, и вера в Бога, и аскеза могут быть проявлением не только религиозных мироощущения и жизни, но также эзотерических. Эзотерическое мироощущение Феофана проявляется также в почти научной трактовке природы духовности и духовного взаимодействия людей с ангелами – как эфира, особой световой энергии (идеи эфира, так же как и психологические представления, разрабатывались как раз во второй половине XIX столетия).
Близка к эзотерической – а именно, к учению о карме – идея зависимости судьбы человека после смерти от тех добрых дел, которые он сделал при жизни.
«Эту жизнь Бог нам дал, чтобы мы имели время приготовиться к той. Эта коротенькая, а та конца не имеет. Но хоть она и коротенькая, а в продолжение ее можно заготовить провианту на целую вечность. Всякое доброе дело туда отходит как вклад небольшой; из всех таких вкладов составится общий капитал, проценты с которого и будут определять содержание вкладчика во всю вечность. Кто больше пошлет туда вкладов, того содержание будет богаче; кто меньше, того и содержание будет менее богато. Господь всякому воздает по делам его… У тех, которые, получив благодать, не дали ей действовать в себе, а заморили, на суде Божием сначала отнимут дар благодати, а потом ввергнут их в тьму кромешную».
Идея благодати, о которой здесь говорит Феофан, крайне интересна; она вместе с представлением о Духе обеспечивает связь религиозных и эзотерических построений, как бы «сшивает» две разные онтологии, два способа мышления. С одной стороны, Дух и благодать – это действие в человеке Бога, Божественных сил, с другой – духовное естество человека. Именно Дух и благодать переделывают ветхую природу человека, выступая и как религиозное начало, и как эзотерическое.
«Что же это за дух? – спрашивает Феофан. – Это та сила, которую вдохнул Бог в лицо человека, завершая сотворение его… Дух как сила, от Бога исходящая, ведает Бога, ищет Бога и в Нем одном находит покой… Пришедши в возраст и видя в себе добрые стороны, мы нередко тщеславимся тем, или другие – нами, приписывая то себе самим; между тем как все доброе, что есть в нас, надо относить к благодати Божией, которая и все естественное в нас переделывает, и многое дает прямо от себя».
Кроме связки теоретической через идеи Духа и благодати оба типа сознания соединяются за счет принципа параллелизма божественных действий эзотерическим. Например, молитва – это, с одной стороны, действие религиозное (обращение человека к Богу и помощь Бога человеку), с другой – эзотерическое (перевод сознания через порог, отделяющий этот мир от мира эзотерического, духовного).
Итак, в «Письмах» Феофана органически сочетаются религиозные, эзотерические и даже научные построения. Но ведь цели и основания религии, науки и эзотеризма вроде бы различны. Ученый стремится адекватно описать действительность, исходя из некоторой общезначимой практики. Например, в Античности – это практика рассуждений по поводу реальных предметов, природных явлений, поступков людей. В Новое время добавляется инженерная практика; во второй половине XIX столетия – гуманитарная. Напротив, религия и эзотеризм – это поиск путей спасения, причем первая опирается на коллективный, соборный опыт жизни, а вторая – на индивидуальный.
Для человека верующего или эзотерика познание – всего лишь средство для спасения, а само спасение понимается так, чтобы обеспечить реализацию его ценностей, мироощущения, устремлений. В этом смысле Бог и эзотерическая реальность есть инобытие религиозной и эзотерической личности. Для ученого же его онтология (например, природа или космос) есть только объективация его научных методов и знаний. Подобная объективация, по сути, не затрагивает его личности, поэтому он может верить хоть и в Бога. Соответственно, религиозный человек может разделять научные или эзотерические представления, приноравливая их к религиозным.
«Духовная ревность, – пишет Феофан, – не гонит душевной (научности, художественности, житейскости, гражданственности), а только умеряет ее и упорядочивает, направляя ее к своим видам, не позволяя ей ревновать о чем-либо таком, что противно ей самой».
Другими словами, связь религиозных, эзотерических и научных построений осуществляется не столько в мышлении (хотя и эти моменты присутствуют), сколько в самой личности.
И действительно, Феофан с детства был приобщен к православной вере, а, следовательно, сформировался как личность на принципах домостроя; для него важны отношения отеческой заботы, подчинения, страха, порядка; это был человек с натуралистическим сознанием, т. е. признающий существование лишь одной реальности, в данном случае реальности Бога, в той трактовке, которую дает православная церковь. Но одновременно Феофан был человеком самостоятельного мышления, яркой личностью, на которую большое влияние оказали идеи Паламы и афонские старцы. Подобная личность нередко ищет свой индивидуальный путь к Богу и находит его, неосознанно для себя перемещая акценты: с идеи Бога-личности на идею Бога-природы (т. е. идею эзотерической реальности), с идеи религиозного спасения в Боге на идею пути к Богу-природе и аскезы (т. е. идею эзотерического спасения), с идеи сотворенной Богом природы на идею эзотерического мира, подчиняющегося своим собственным законам. Ну и конечно, Феофан был образованнейший человек, живо интересовавшийся современной ему наукой (психологией, физикой, космогонией), что не могло не сказаться на его представлениях.
Думаю, проанализированная работа Феофана Затворника заставляет серьезно пересмотреть наши привычные представления о различиях: и взаимосвязях разных форм сознания и мышления. Хотя они различаются по своей логике и основаниям, тем не менее могут уживаться (сосуществовать) в личности религиозного мыслителя, эзотерика или ученого, при этом рождаются новые синтетические представления, обогащающие каждую форму сознания и – более широко – религиозное, эзотерическое и даже научное мироощущения.
Вообще совмещение в личности разнородных начал, противоречивых с точки зрения логики, не такая уж редкость. Анализируя, например, творчество Галилея, я показал, что он, как и многие другие крупные гуманисты эпохи Возрождения (об этом, кстати, писал Л. Баткин), соединял в своей личности несоединимое. Так, Галилей, с одной стороны, интересовался техникой, с другой – был большой поклонник теоретического мышления по образу Архимеда. С одной стороны, он сочувствует платонизму и отвергает Аристотеля, с другой (где это необходимо) – пользуется аристотелевскими взглядами и логикой. С одной стороны, он был упрям и шел до конца в отстаивании своих идей, с другой – не менее часто прибегал к компромиссу. Поставив задачу понять секрет творчества и гения Галилея, я пришел к выводу, что вся тайна – в совпадении особенностей личности Галилея с запросами времени, т. е. в совпадении личности и культуры. Судя по всему, конец XIX столетия, да и наше время, требуют, в частности, личности типа Феофана. В этом смысле не случайны, например, и фигуры Флоренского и Бердяева.
