Последний мужчина - Михаил Сергеев

— А он что, стену выложил? — не унималась внучка.

— Выложил, — вздохнула женщина. — И не только выложил, но и жизнь за неё отдал.

Было одиннадцать утра. В столовой библиотеки, куда Сергей спустился выпить кофе, почти никого не было. Он собирался это сделать сегодня, сразу по прочтении пьесы «Татьяна Репина», но не Чехова, а Суворина. Присев, обратил внимание на одинокого старика с интеллигентным лицом и длинной седой шевелюрой, сидящего через стол от него. «Далеко за восемьдесят, и как похож на Листа, — отметил Сергей про себя. — Что же он сидит здесь? В одиночестве».

Обычно престарелые пенсионеры спускались перекусить принесённым с собой. Столовая была слишком дорога для них. Этот же почти не двигался и, казалось, чего-то ожидал. Трость, на которую он опирался при ходьбе, лежала рядом на стуле. Неожиданно к нему подошла пожилая женщина тех же лет с подносом. Аккуратно поставив еду на стол, она очень тихо и с какой-то нежностью произнесла:

— Ты носки одел, те, что я выложила?

Старик что-то пробормотал в ответ. Ни сейчас, ни после Сергей не смог расслышать его ответов.

— Там ещё куриные шницели, хочешь, я принесу?

Мужчина покачал головой.

Прошло около минуты. Женщина всё ещё стояла.

— Вот ещё макарончики, попробуй, — заботливо пододвигая старику тарелку, вновь тихо сказала она. И, наконец, присела, взяла себе маленькую порцию творожной запеканки и, вздыхая, начала отламывать от нее кусочки.

— Может быть, тебе будет удобнее, если я…

«Господи! — Сергей не отрывая глаз смотрел на пару. — Да если не так встречать старость, то зачем жить-то семьёй? Зачем жена? Муж? Зачем тогда люди друг другу? Да ведь только за этим. Чтобы, когда уже не можешь ходить, был рядом человек с состраданием, нежностью и заботой своей. И если ты голоден, то и он не насытится. А если тебя бьют, то и ему больно. Это и есть плоть едина. И такое существует на земле! Они живут среди нас. Живые носители утраченного духа. — Сергей видел это сейчас собственными глазами. — Как же счастливы будут их внуки. Вот пример той великой, самой настоящей любви в мире! Почему же другие лишены этого? — И вдруг его осенило: — У каждого человека, у каждого из нас наступает момент осознания невозможности жизни без второй своей половины. Но лишь тогда, когда она уходит безвозвратно. Когда смерть или иное вырывает её у нас. Когда уже поздно, и некого обнять, прижаться и заплакать. И потеря эта страшная делает сразу, в одночасье, пустым и ненужным всё, на что тратил человек жизнь свою, на что обижался и за что обижал. Почему переживал он. Карьеры, заработки, аплодисменты. Мелкие скандалы по вечерам и путешествия на Мальдивы. Даже дети и жизнь ради них становится бегом в никуда. Их отдаление и твоя ненужность не добавит уже тепла твоему сердцу. Как и повзрослевшие внуки. Всё уйдёт. Всё пойдёт прахом. И только на некоторых опускается благодать. Ещё при жизни».

Сергей встал и молча побрёл в читальный зал.

Каково же было его удивление, когда примерно через час он встретил пару в холле вестибюля. Сергей не колебался:

— Простите за бестактность, но я должен сказать вам, что Бог воздаст вам за добро. И вы станете ещё более счастливы, и тоже вместе. Совсем скоро, — взволнованно и быстро проговорил он, обращаясь к женщине. — Вы уже построили четвёртую стену.

— Откуда вы знаете эту сказку? — улыбнувшись, удивилась та.

— Разве ты не видишь? Мальчик вырос, — старик чуть наклонился к её уху. — И он перед нами.

Пришло время изумляться Сергею:

— Я… я сам сочинил её! Только… там была девочка, — растягивая слова, произнёс он и отчего-то медленно, очень медленно, будто что-то не хотело отпускать его, сделал шаг в сторону.

— Это пройдёт, — грустно усмехнулась женщина. — Голова не может кружиться вечно. Кто-нибудь да остановит. Буря отступит, и маэстро наполнит зал тающим звуком печали.

Группа посетителей, очевидно приезжих, громко разговаривая, отделила мужчину от чуда.

Только что оно прикоснулось ко мне. Лишь прикоснулось… Вот и тебе наконец позволили зайти в лавку, где покупают фарфор простые люди для чашки риса по утрам.

Баргузинский соболь

— У крестьянок на Руси был страшный обычай — вешаться на воротах своего любовника… Чтобы знали убийцу.

— А сейчас вешают мужчин.

— ???

— А вы думали, что уличные фонари от Тверской до Владивостока для освещения улиц? Не верите? Примите стакан мартеля и выйдите в ночной ливень. Сразу увидите — раскачиваются. Сам проверяю регулярно. Вошло в систему. В чём-то же должна быть система?

— В чём-то точно должна быть. К примеру, в раскачивании.

— В ваших словах сарказм.

— Неужели в приёме стакана?

— В развешивании. Пятидесяти миллионов за последний век.

Несколько недель подряд Сергей мог сказать, что начал жить спокойно. Ничего не случалось. Ночи проходили бесследно. Он не просыпался и уже не испытывал того, что не щадило сознание совсем недавно. «Неужели закончилось? — тихо, чтоб никто не видел и не украл случайно его радости, шептал по утрам Сергей про себя. — Начал жить спокойно… проходили бесследно…» Если бы не сон. Один и тот же сон. Он видел его каждую ночь. Даже начал привыкать.

Его двойник, тот, с часами на левой руке, стоял посреди огромной, ровной, как стол, округлой каменной плиты, венчающей невысокую скалу над знакомой долиной в туманной дымке. Стоял, уныло понурив голову. В следующий миг от краёв плиты к нему начинали медленно двигаться четыре человека. По мере приближения Сергей неизменно узнавал каждого: учителя из башни в красно-синих очках, говорившего с Меркуловым, незнакомца с палубы, Роберта — гида, и того, со шрамом, из лифта. Видение каждый раз приближало его к последнему, и каждый раз он слышал неизменно одно и то же: «Проливной дождь не бывает меньше минуты, иначе это не просто дождь. Перепутать лифт дано не каждому… Одних он поднимает в библиотеку, других опускает в преисподнюю. Сегодня вам повезло». — Приэтих словах человек со шрамом впивался в мужчину глазами. Он помнил странную встречу в курортном Борнмуте. Но тогда ничего, кроме недоумения, она не вызвала. Сейчас же, мучительно припоминая нечто общее среди наплывающих порой образов, которые растворялись, так и не обретая очертаний: музей, страшный подвал в прошлом романе, помощник человека в синем мундире и… теперь слова о дожде… — он качался, раскачивался в своих воспоминаниях. И это раскачивание захватывало всё новые и новые годы, втягивая, словно привидения, уже совсем близких ему людей.

Так повторялось много ночей подряд. Поначалу было задумавшись, что виденное могло значить, Сергей бросил неприятное занятие. И, как ему казалось до вчерашнего дня, сделал правильно.

Но сегодня двойник поднял к нему глаза и чужим голосом, со скрипом и шипением, как на граммофонной пластинке, спросил:

— Однажды ему задали вопрос: «Что дали вам большие деньги?» Тот ответил: «Спокойствие и уверенность. Пшш… Спокойствие и уверенность. Пшш… Спокойствие и уверенность…»

Казалось, пластинку заело.

— Я знаю ответ! — закричал, не выдержав, Сергей. — Знаю!

Он вспомнил шёпот смерти там, в катакомбах.

— Спокойствие и уверенность даёт не наличие, а отсутствие больших денег!

Голос замолк, но уже через мгновение прогрохотал:

— Неправильный ответ! Приговорён!

— Как неправильный?! Не хочу! Где же, где истина?! Где? — Отчаяние охватило мужчину. И тут он увидел, как слёзы выступили на глазах двойника:

— Ты же знаешь ответ… И не спас… — прошептал тот.

Но самое ужасное ждало впереди. Последние слова человека со шрамом в эту ночь были другими. Злобно ухмыльнувшись, отчего ещё больше исказились и без того неприятные черты лица, разделяя каждое слово, он проговорил: «Сегодня вам не повезло!». И Сергей увидел продолжение: подойдя к обречённому вплотную, все четверо, подняв левую руку с возгласом: «Явор!», одновременно со вспышкой молнии, ударившей в несчастного, вошли в двойника и слились с ним. А тот, меняя цвет на зеленоватый, поднял голову вверх и гордо, даже с какой-то надменностью оглядел окружавшие скалы. Затем, переведя взор на туманы внизу, прокричал: «Родился последний мужчина, родился!» И, заколыхавшись, долина гулко ответила:

«Родился последний мужчина. Родился!

Родился последний мужчина. Родился!

Родился последний мужчина. Родился!»

Он понял, что надежды рухнули. Оставалось со страхом ждать следующей ночи.

«Как на дикий Терек, на высокий берегВывели казаки сорок тысяч лошадей…И покрылся берег, и покрылся берегСотнями порубанных, пострелянных друзей».

Сергей отложил гитару. Новосёлов, который приехал сегодня, молча смотрел на игру коньяка в бокале, чуть раскачивая его.