Далекий след императора - Юрий Торубаров

   — Слышь, Лукич, да то ж наши ребяты. Вон, рыжий, ето Васька Ставец. Их жить в Орешек посылали.

   — А вот мы щас их и спросим, — поглядев на говорившего, ответил Лукич, — чё они там делали.

Оницифер поднялся, выскочил на дорогу и остановил коня. Мужики оказались всё же воинами. У всех появилась оружие: у кого меч, у кого топоры, луки, перначи, бердыши. Соскочив, они ринулись было на Лукича, но, поражённые его широкой улыбкой, остановились в паре шагов от него.

   — Никак Оницифер, — неуверенно произнёс один из мужиков. Этого было достаточно, чтобы Лукич бросился к нему.

   — Узнал-таки!

   — Оницифер! — взревели другие.

После горячей встречи они хмуро объявили, что шведы Орешек взяли. Им удалось прорваться. И тут же напали на Лукича.

   — И хде ваша помощь? Эх, вы!

Лукич таких слов стерпеть не мог.

   — Я бил шведа, чуть самого Матуса не захватил.

   — И хде ето было? — послышался ехидный голос жиденького на вид воина.

   — Дык под... етим, как ево... — Лукич посмотрел на своих.

Но никто не смог назвать этого места.

   — Да, ладно, верим, — примирительно сказал старший.

Больше никто об этом не говорил.

Лукич покачал головой и тут же решил:

   — Терь мне там делать неча! Мы с вами вертаемся до Новгороду.

На северо-восток от стольного града Владимира вёрстах в пятидесяти, за старинным селом Троицким, меж рек Клязьмы и Нерехты, быстро выросли хоромы молодого князя Андрея Фёдоровича Пожарского. Земли эти были дарованы ему ещё великим князем Иоанном Даниловичем, по прозванию Калита. И даны они ему были не потому, что вблизи их находился его родной град Стародуб; Калита хотел упрочить своё положение в стольном княжестве Владимирском, зная, что Пожарский, который от него получил это прозвище, будет служить ему верой и правдой. И место, где новый князь заложил свои хоромы, было названо Калитой Пожарами.

И вот в Пожарах сегодня большой праздник. Братья Кажаны закончили работу. По этому случаю приехал их отец, старый Сафон. Хоть и начал он дряхлеть и топор уж не так слушался его рук, но глаз у него остался зорким. Он принимал работу от сыновей. Долго ходил, смотрел хоромы двухъярусные, конюшни, коровники, овчарни, курятники, амбары, погреба, кузни, кожевенные, пошивочные мастерские. Обойдя их, приустал старый. Отдохнув, пошёл докладывать хозяину. Он был краток:

   — Принимай, князь, работу.

Не стал обходить князь стройку, а подошёл к старому плотнику, обнял его и расцеловал со словами:

   — Добрую вырастил ты замену.

А назавтра князь объявил большой пир. Званы были гости из ближайших деревень:

Чернева, Гридино, Бабурина, Радогостя, Говядиха... С утра потянулись гости, издали любуясь новым творением человеческих рук, расспрашивая друг друга: кто это князь Пожарский. Никто не знал. Князей Стародубских знали. Кое-кто помнил их сыновей: Дмитрия, Ивана, Андрея. Но слышали, что остался один Дмитрий. Двое других погибли. Чуть ли не дядя их убил. Какой-то «знаток» сообщил, дескать, был он боярин, но за заслуги сам Калита дал ему эти земли, назвал князем.

   — Да хто бы он ни был, — говорит какой-то гость, — а видно, что он хороший человек, народ не забыват.

А хоромы имели вид детинеца. Он был окружён высоким частоколом, который сиял позолотой свежего дерева. Внутрихозяйственный глаз любовался стройным рядом подсобных помещений. О хоромах и говорить нечего. Высокие, с двумя рядами резных окон. А крылец! Широкий, в десяток ступеней на резных столбах и с резным ограждением. Одним словом, завидовать надо. Да некогда. Столы зовут! Сколько их тут, не счесть. Хозяин загодя готовился, вот и успел к сроку. Рассаживается народ. В центре — князь с княгиней, ближайшие его сподвижники и главные «виновники» братья Кажаны во главе со своим батькой Сафоном. Горячо чествовал князь Сафона и его сыновей.

Три дня длилась гулянка, потом Кажаны запросились домой. Расставались друзьями. Кажаны были довольны оплатой, а князь их работой. Дарьюшка-то думала, что освободился Андрей от стройки, больше ей да и сыновьям, Василию и Фёдору, внимания уделит. А внутри её новая завязь пошла. Муженёк-то не нарадуется. И этим хотела задержать его. Да куда там!

Проводив гостей, князь за обедом объявил жёнушке, что надо ему в столицу ехать, давненько там не бывал, кое-какие дела зовут. Дарьюшка только посмотрела на него любящими глазами да сказала кротким голосочком:

   — Поскорее возвращайся, мы ждём тебя, — и посмотрела на сыновей.

Улыбнулся князь, обнял ненаглядную, поцеловал несколько раз, словно только встретились. А на следующий день утром уже было слышно, как зацокали копыта. Дарьюшка долго, с крыльца, смотрела им вслед, пока не углубились лесной дорогой в скрывшую их чащу.

Московию Пожарский не узнал. Она гудела, как на Пасху, хотя до неё ещё оставалось несколько месяцев. Ох, и любит русский народ по праздникам выпить! Но сегодня-то какой праздник? По улицам не пройти: тут и ряженые, и скоморохи да дудилы разные. А барабанщиков сколь! Оглохнуть можно. Проезжая мимо кабаков, князь видит: они забиты до отказа. С чего бы всё это?

Не выдержал князь, подозвал служку и сказал ему, чтобы тот узнал, в чём дело. Вернулся тот, с ноги на ногу переминается, а сам мычит:

   — Да того... татары кого-то... привезли...

   — Тьфу, — чертыхнулся князь, ничего не поняв. Стегнул коня и помчался к Кочеве.

«Боярин всё знает», — решил он.

Староват стал Василий. Хворь то в дверь, то в окно лезет. И сейчас лежит он у себя в опочивальне на одре, с холодной тряпкой на лбу. Но стоило служке сказать, что прибыл князь Пожарский и просит его принять, боярин тотчас сбросил тряпицу и рявкнул:

   — Князя в едальню, а мне одежонку!

Войдя в трапезную, боярин и гость обнялись. Объятия были жаркими. При этом князь сказал:

   — Я к тебе прямо с дороги, уж извиняй, — он посмотрел на своё не очень чистое одеяние.

Усадив князя, боярин позвонил в колоколец. В дверь просунулась головёнка.

   — Васька, — боярин узнал одного из служек, — бегом к Игнатьевне, скажи, чтоб быстро на стол собрала, гость у меня дорогой.

Головёнка моментально исчезла. Боярин сел против гостя.

   — А ты, князь, загорел, — глядя на его почерневшее лицо, сказал боярин.

   — Да торопился скорее свои Пожары отстроить. Вот на солнышке и жарился.

   — Отстроил?

   — Отстроил, — князь вздохнул, словно снимал с себя груз, — приглашаю на смотрины.

   — Староват я стал, князь, — признался боярин, — раньше для меня тако расстояние — не чудо, а щас... — он потряс головой. Пока суть да дело, — он кивнул на стол, — говори, чё случилось, пошто сразу ко мне?

Князь почесал затылок:

   — Да знаешь, Василий, не узнал я Москвы. Тут у вас праздник какой-то иль чё случилось?

   — Случилось! — боярин не то закряхтел, не то засмеялся. — И тута, как подсказывает моё сердечко, не обошлось без твоей руки! — глазки боярина прищурились.

Князь искренне удивился:

   — Моя рука?

Боярин опять захихикал, видя не только удивление гостя, но и его растерянность, и внезапно закашлялся. Он поспешно вытащил тряпицу и уткнулся в неё. Прокашлявшись, заговорил:

   — Ты не забыл, как тогда напугал нас князь Евнутий?

Князь хорошо это помнил, будучи у Симеона в гостях. Помнил и его слова, что у того нет тайн от него, Пожарского. Андрей стал что-то домысливать, но точно угадать не мог, понимая, что случилось что-то хорошее и связанное с тем сообщением литовского князя. Но что?

   — Неуж Чанибек выполнил своё обещание и сделал литовскому посланцу от ворот поворот?

Боярин опять раскашлялся. Когда закончил, Пожарский сказал:

   — Придётся тебе, боярин, всё ж ко мне ехать. У меня баня... Ух! Напою я те крутым кипятком с китайским листом да с медком, настегаю берёзовыми прутьями на горячей соломе, вмиг твоя хворь пройдёт.

Боярин посмотрел на него серьёзно, словно увидел друг ого Пожарского, и ответил:

   — Мовня и у мня есть. Но то, что ты сказывал, попробую, особенно горячую солому. Ладноть... Внезапно появилась полная невысокая женщина с раскрасневшим лицом. В руках на подносе она держала жареного поросёнка. Из-за её широкой спины выступали людишки с разной снедью.

На лице хозяина появилось торжествующее выражение: мол, знай наших. Сказал быстро, быстро и сделали.

Когда заставили стол сдой и людишки удалились, боярин поднял бутылку, осмотрел её. Что-то ему не понравилось. Взял другую. А бутылки были непростые, заморские. Боярин сам разливал вино в тонкие фигурные бокалы. Да, таких не у каждого князя найдёшь. Небеден боярин, небеден. Разлив вино, хозяин аккуратно поставил бутылку. Взяв один из бокалов, передал его гостю, другой поднял, и сказал, не глядя на Пожарского:

   — Ну что, Андрей...

По такому обращению князь понял, что боярин не унизил его, а наоборот, признал своим. А это многого стоит, уж больно высоко положение этого боярина.