Я вернусь через тысячу лет. Книга 1 - Исай Давыдов

Эти универсальные полестаны придумал очень давно, ещё в первой половине двадцатого века, гениальный Михаил Правоторов. Конечно, он придумал их не такими, какие они сейчас, но он нашёл принцип, идею. И за эту идею до сих пор благодарны ему потомки.

Сам он так и не увидел распространения своих детищ. При его жизни полестаны вышли лишь на рисовые террасы в Японии да на ячменные поля в Англии. Было это в последней четверти двадцатого века, и Правоторова не выпустили в далёкие страны поглядеть на своё изобретение в действии.

Но ещё задолго до этого великая Россия отблагодарила гениального своего сына за его изобретение сталинской тюрьмой и двумя ссылками. Да ещё презрительным термином «правоторовщина», который пустил в оборот бойкий журналист, по-семейному близкий к руководителям страны. Термин означал нечто грандиозно-несбыточное.

Читал я обо всём этом ещё школьником в книге «Михаил Александрович Правоторов», которая почти за полвека до моего рождения вышла в серии «Жизнь замечательных людей». Серию эту отец собирал чуть ли не с детства. Целый стеллаж дома накопился. И где он сейчас?..

Умер Правоторов за десять лет до конца двадцатого века в столице России, но в почти полной безвестности, не дождавшись даже такой малости, как издание своих трудов. Редкие газеты и журналы писали о нём в последние годы его жизни. Немногие сторонники его идеи не смогли добиться создания в России хотя бы одного опытного полестана. Бурные политические потрясения, которые обрушились на страну вскоре после смерти великого изобретателя, отодвинули внедрение его идей на десятки лет. Лишь в двадцать первом веке первые сотни движущихся ферм Правоторова вышли на земные поля. А в двадцать втором веке эти фермы уже обрабатывали все ровные земные пашни. Лишь на покатых нагорных полях, где тяжёлые полестаны работать не могли, сохранились комбайны и тракторы. Почти целый миллиард людей благодаря фермам Правоторова освободился от необходимости трудиться в сельском хозяйстве. И благодарное человечество поставило Правоторову гигантский тридцатиметровый памятник на всемирной сельскохозяйственной выставке в Пензе.

Современники обычно слепы. Они редко угадывают, кому из них будет ставить памятники потомство. Правда, уже в наше время полестанов Правоторова становилось на Земле всё меньше и меньше. Земное земледелие постепенно, медленно сползало в океан, где белок можно производить быстрее, дешевле и в больших количествах, чем на суше. Но полестаны давным-давно завоевали Марс и Венеру, и вот теперь катаются по Рите, и не один век будут кататься. И удивлённые ра со временем научатся управлять мощными фермами, и, может, племя так и не узнает никогда, что такое гнуть в поле спину от зари до зари.

Кроме Зигмунда и меня, на пульте сейчас только дежурный – Ян Марек, тихий, почти неслышный парень с нашего корабля. Но и ему здесь, по существу, нечего делать: вчера полестаны закончили сев, и надо следить лишь за тем, чтобы не пересохла сверх нормы почва, и чтобы птицы не склевали семена. А через пять дней, когда пробьются первые ростки, Марек поднимет над полем на аэростатах ночные солнца – громадные прожекторы дневного света. И пшеница будет расти раза в полтора быстрее, чем ей положено. И уже через три месяца здесь будут сеять снова. Конечно, без зимы плохо, непривычно. Но без зимы земля даёт четыре урожая в год. И только поэтому наши поля очень медленно надвигаются на лес – велика отдача каждого поля. Однако поля расширяются, и лес потихоньку отступает, как ни больно всем нам. Пока мы не можем спустить наше земледелие в океан. Ещё не готовы к этому. У нас есть только большие и малые катера, привезённые с Земли. Ни одного настоящего морского корабля не построено на Рите. И даже верфь не закладывали. И порта нет. Его только собираются строить. К нему только собираются пробивать дорогу. А без кораблей, без плавучих островов и громадных подводных сфер, какое же океанское земледелие? Далеко ещё нам до того, чтобы стать морским народом!

…Третий раз я на ферме. А на полях – впервые. В первый раз не успел – помешала обезьяна. Вторую командировку сюда почти всю просидел в коровниках – там в стенах было много барахливших киберов. И только сейчас вырвался на поля, и Зигмунд Коростецкий – невысокий, широкоплечий, с могучим борцовским торсом и громадными загорелыми ручищами – возит меня с пульта на пульт, и я записываю его претензии к нашей технике: где что барахлит, где киберы вышли из строя, где для новых устройств приготовлены гнёзда.

Претензий много. Вряд ли нам сделать всё за одну поездку. И даже за две. Какие-то новые киберы мы поставим, в ошибающихся – поковыряемся, но всего явно не успеть. Нас просто мало. Может, пора пополнить бригаду?

Здесь часто барахлят киберы. И быстрее «кончаются», чем на Земле: повышенная влажность. Нам дали самые универсальные устройства. И теперь эта универсальность подводит. Потому что нужны устройства, приспособленные к повышенной влажности. Наверное, наш лагерь, «Малахит», нужно было строить не на Урале, а в Прибалтике или в Карелии. На Урале сухо, и поэтому все киберы там безотказны.

Но теперь не сообщишь об этом на Землю. Мы оторваны от неё навсегда. Для нас навсегда, для нашего поколения. Мы даже не смогли бы поднять на орбиту наши корабли, если бы и захотели. Для этого нужно больше года работать. Но мы и не ставим перед собой такую задачу. Нам некуда уходить, мы останемся здесь, и непримиримым ра придётся в конце концов примириться с нами. Воевать вечно – невозможно.

– …Понимаешь, – говорит Зигмунд уже в биолёте, вновь безуспешно пытаясь пригладить пятернёй взъерошенную русую шевелюру. – Беда не только в том, что не хватает киберов, что они быстро выходят из строя. Беда ещё и в том, что нет таких киберов, какие нам нужны. И вы их, кажется, тоже не привезли. Я видел, что устанавливал Грицько в ваш прошлый приезд. Конечно, это получше того, что у нас было. Поновее, поточнее… Всё так. Но не идеал! И поэтому мы мечемся с одного пульта на другой, поэтому без конца останавливаются полестаны. Вот особенно на четвёртом поле, на картофельном. Куда сейчас едем. Сняли там за год три урожая вместо четырёх! – Зигмунд сожалеюще выпячивает вперёд толстую нижнюю губу, поджимает крупный раздвоенный подбородок. – И сейчас там паршиво. Не поручусь, что удастся снять четыре урожая. Всё техника, техника! Нужны свои киберы! Сконструированные здесь, на Рите, специально для наших условий. Специализация нужна! Точнейшая, тончайшая! Своя, ритянская! Доходит?

Зигмунд резко поворачивается ко мне. Его круглые голубые глаза из-под широких мохнатых бровей глядят требовательно, жёстко.