Красная лилия - Нора Робертс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гостиная, кухня... но он чувствовал, что дом пуст, понимал, что Хейли здесь нет, еще до того, как с бешено бьющимся сердцем проверил все комнаты. Выбегая из дома, Харпер выдернул из кармана телефон, нажал кнопку быстрого набора.
—Мама! Хейли пропала! Она где-то на улице. Я не могу ее найти! Она... О боже, я ее вижу! Третий этаж. Она на веранде третьего этажа.
Харпер отключил телефон и помчался к дому.
Хейли не повернулась на его зов. Она брела по веранде, как сомнамбула. Харпер поскользнулся на мокрых плитах дорожки и бросился напрямик по клумбам, топча цветы.
Задыхаясь, он взлетел на третий этаж и снова окликнул ее.
Она заколебалась, медленно обернулась. И улыбнулась.
—Смерть за жизнь.
—Нет! — Последний рывок, и Харпер схватил ее за руку, втянул в зал. — Нет, — повторил он, обнимая ее. — Почувствуй меня. Ты знаешь, кто я. Ты знаешь, кто ты. Почувствуй меня.
Хейли боролась, и он сжимал ее все сильнее. Прижимал к себе, пытаясь согреть. Ее голова болталась из стороны в сторону, зубы клацали, как у дикой собаки.
—Я хочу своего сына!
—У тебя дочь. У тебя Лили. Лили спит. Хейли, будь со мной.
Он успел удержать ее обмякшее тело.
—Мне холодно. Харпер, мне холодно.
—Ничего. Все в порядке. Ты в порядке.
Он пронес Хейли через огромный бальный зал, призрачный из-за зачехленной мебели и хлещущего по окнам дождя. Едва Харпер подошел к двери, как та распахнулась, и в зал ворвался запыхавшийся Митч:
—Твоя мать пошла к Лили. Что случилось?
—Не сейчас, — Харпер с дрожащей в его руках Хейли протиснулся мимо Митчелла. — Поговорим позже. Ее нужно согреть и высушить. Остальное подождет.
19
Он закутал Хейли в одеяло и сел рядом на кровать, растирая ее волосы полотенцем.
—Я не помню, как встала. Я не помню, как вышла.
—Согрелась?
—Да.
Если не считать, что все косточки кажутся ледяными. Доберется ли тепло когда-нибудь и до них?..
—Не представляю, как долго я там была.
—Ты вернулась.
Хейли накрыла ладонью его руку. Тепло и покой необходимы ему не меньше, чем ей.
—Ты меня нашел.
Он прижался губами к ее влажным волосам.
—Я всегда тебя найду.
—Ты взял с собой монитор Лили...
«Это, — подумала она, — еще важнее».
—Ты не забыл его взять. Ты не оставил мою девочку одну.
—Хейли, — Харпер обнял ее, прижался щекой к ее щеке. — Я никогда ни тебя, ни ее не оставлю в одиночестве. — Он приложил ладонь к ее животу. — Никого из вас не оставлю. Клянусь.
—Я знаю. Она не верит в обещания, в доверие, в любовь, а я верю. Я верю в нас всем сердцем, всей душой. — Хейли повернула голову, провела губами по его губам. — Раньше не верила, но теперь верю. У меня есть все. У нее нет ничего.
—И ты можешь ее жалеть? После всего? После всего этого?!
—Я не знаю, что чувствую к ней.
Так приятно было положить голову на его крепкое плечо!
—Я, кажется, поняла ее, во всяком случае, немного. Мы обе оказались в похожей ситуации. То есть забеременели и сначала не хотели ребенка.
—У тебя все было по-другому.
—Харпер, на минутку забудь о личностях и своих чувствах. Взгляни на все это объективно, как в своей работе. Мы обе были не замужем и беременны. Не любили отца ребенка, не хотели никаких изменений в жизни, никаких осложнений. А потом вдруг осознали, что желаем этого малыша. По разным причинам, но стали безумно хотеть ребенка.
Дверь открылась, и вошла Роз с подносом.
—Я на минутку. Харпер, заставь ее это выпить. — Поставив поднос в изножье кровати, Розалинд подошла к Хейли и поцеловала ее в щеку. — Отдыхай.
Харпер на мгновение сжал руку матери.
—Спасибо, мама.
—Если что-нибудь еще понадобится, позвони.
—О ней некому было позаботиться, — тихо сказала Хейли, когда дверь за Роз закрылась. — Совершенно некому.
—А она о ком-нибудь заботилась? Кого-нибудь любила? Одержимость не любовь, — добавил он прежде, чем Хейли открыла рот, и поднялся, чтобы налить ей чай. — С ней поступили безобразно. Никто не спорит. Но знаешь что? В ее печальной истории нет героев.
—Должны быть. Герои должны быть всегда. Но ты прав, в ее истории героев нет. — Хейли взяла чашку с чаем. — Амелия не была героической фигурой. Даже трагической, как Джульетта, не была. Она была просто печальной. И озлобленной.
—Расчетливой, — добавил Харпер. — И чокнутой.
—И это тоже. Она не оценила бы тебя. Думаю, я уже достаточно хорошо ее знаю, чтобы в этом не сомневаться. Она не поняла бы твоей сердечности, твоей честности. Это тоже печально.
Харпер подошел к стеклянным дверям. Наконец-то настоящие дожди! Он захотел выйти и посмотреть, как его земля впитывает долгожданную влагу.
—Она всегда была печальной, — Харпер подавил гнев, попытался ухватиться за жалость. — Я понимал это даже в детстве, когда она мне пела. Печальной и растерянной. И все равно я чувствовал себя с ней в безопасности, как бывает, когда ты уверен, что тебя любят. По-своему она любила меня... и моих братьев. Думаю, об этом нельзя забывать.
—И сейчас любит. Я это чувствую. Просто у нее в голове все путается... Харпер, я не могу вспомнить.
Хейли опустила чашку и чуть не разревелась.
—Все было не так, как раньше. Раньше я видела, запоминала хотя бы что-то... я не знаю, как объяснить. Но в этот раз такая путаница, я не все вижу, не все помню. Почему она пришла в бальный зал? Что она там делала?
Харпер мог бы попросить ее расслабиться, не думать об этом, но как она могла не думать? Он сел на кровать рядом с ней.
—Ты ходила в каретный сарай. Наверняка. Дверь была открыта, и я видел, что ты заходила на кухню. На полу были следы.
—Туда Амелия ходила той ночью, когда умерла. Наверняка она умерла там в ту ночь. Все другие предположения не имеют смысла. Мы с тобой видели ее. Она стояла на веранде промокшая, грязная. С веревкой в руке.
—В каретном сарае могла быть веревка. Вероятно, была.
—Она хотела забрать ребенка. Зачем ей веревка? Связать няню?
—Вряд ли для этого.
—И еще у нее был тот мерзкий нож, — вспомнила Хейли. — Острый. Может, для того, чтобы остановить любого, кто попытается ей помешать? Но веревка... Зачем веревка, если не для того, чтобы связать кого-нибудь?
Хейли прочитала ответ в глазах Харпера, отставила жалобно задребезжавшую чашку.
—О боже! Убить себя? Повеситься? Это ты подумал? Но зачем? Зачем проделывать такой долгий путь? Зачем тащиться под дождем? Только для того, чтобы повеситься в их бальном зале?
—В те времена детская находилась на третьем этаже.
Легкий румянец, подкравшийся к ее щекам, снова исчез.