Тьма - Джеймс Херберт

Брат Мартин привлек внимание прихожан к трем большим чашам, стоявшим на столе в центральном проходе.

— Перед вами, возлюбленные братья и сестры, наш эликсир, — торжественно провозгласил он. — Сделав один-единственный глоток, вы обретете бессмертие. Вы своими глазами видите хаос, который воцаряется в мире, и людей, которые умерли, но не желали расстаться со своим телом. Неужели вы позволите себе превратиться в жалких дегенератов? Или вы последуете за мной, без всякого насилия над собственной волей? В чистоте? — И он бросил на собравшихся такой красноречивый взгляд, что каждый прихожанин почувствовал, что эти слова адресованы только ему. — Некоторые из вас испытывают страх. Мы поможем вам преодолеть его. Кое-кто все еще сомневается. Мы вместе преодолеем эти сомнения. Многие из вас ненавидят этот мир и страшные страдания, которые он вам причиняет. Я утверждаю, что это прекрасно! Ненависть прекрасна, ибо сей мир — омерзительное, презренное место! Проклинайте его, братья, хулите его, сестры! Вспомните слова: «Разве свет, а не тьма суть день ГОСПОДА, разве не мрак без проблесков?» Вот что такое день ГОСПОДА! Со светом покончено!

Брат Мартин взмахнул рукой, и по его сигналу брат Джон, стоявший у рубильника, выключил свет. Зал погрузился во тьму, если не считать слабого мерцания свечек, намеренно расставленных тут вдоль стен. По толпе прокатился стон.

— Открой двери, брат Самуил, — приказал учитель, и человек, стоявший около двойных дверей храма, широко их распахнул. Наружная тьма соединилась с тьмой внутри зала. — Сосредоточьтесь, братья и сестры, и призывайте Тьму. Нам надо спешить.

За дверью виднелись уличные фонари и жилые дома, все окна которых были ярко освещены. Специальное распоряжение городских властей предписывало включать в столице все лампы до единой: они уже испытали силу Тьмы. Она возвращалась каждую ночь под покровом естественной темноты, и с каждым разом беспорядки усиливались. Невозможно было предугадать, кто подчинится ее воздействию — отец или мать, брат или сестра. Ребенок. Друг. Или сосед. Невозможно было предугадать, какое зло подспудно в них притаилось в ожидании свободы. Единственным препятствием был свет. Тьма боялась света. «Свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Так сказано в Евангелии от Иоанна. Но человек может победить свет. Брат Мартин удовлетворенно хмыкнул, и в неверном свечном мерцании его глазницы превратились в темнеющие провалы.

— Подходите же, отпейте жидкости, которая сделает нас неуязвимыми. — Брат Мартин воздел руки над своей паствой.

Несмотря на холодный ветер, проникающий через распахнутые двери, на лбу у брата Джона выступили крупные капли пота. Боже милостивый, он действительно собирается сделать это! Он действительно хочет всех убить! Рэндел, видно, всерьез поверил басням, которые правительство распускает насчет Тьмы. Господи, неужели он не понимает, что все это чушь? Пошел даже слух, что это какой-то газ, теряющий активность под воздействием солнечного или любого другого света. Кто его напустил — неизвестно. То ли какое-то иностранное государство, то ли террористы. А может, сами английские ученые, будь они неладны. Простые люди не знают, зато сукины дети наверху, конечно, в курсе. Только не хотят говорить. Сидите по ночам дома и не выключайте свет — вот и все, что от них слышно. С наступлением комендантского часа полиция и войска под защитой мощных прожекторов патрулируют улицы, чтобы обеспечить выполнение приказа. А этот придурок Рэндел нарушил закон и выключил свет, да еще и дверь приказал открыть нараспашку. Что будет, когда он поймет, что в этих чашах нет ни грамма цианида? Что он станет делать, когда его последователи, эти тупые вонючие овцы, не упадут замертво, отведав «Эликсир-99»? Он сразу поймет, кто в этом повинен, ведь поручение приготовить яд получил не кто иной, как брат Джон. А с чего это Рэндел взял, что он сможет раздобыть такую прорву цианида? И брат Джон начал бочком отступать по боковому проходу подальше от трех сосудов с безобидным вином домашнего изготовления — к выходу. Пора сматывать. Давно надо было это сделать.

Прихожане с пластиковыми стаканчиками, которыми их снабдили при входе в храм, потянулись к столу. Брат Мартин благостно улыбался. Неожиданно какая-то женщина средних лет, плача и шмыгая носом, бросилась к пастырю. Помощники не подпустили ее к брату Мартину и вежливо отвели в сторону, успокаивая словами, которых она почти не слышала. Какой-то старик, проходя мимо него, опустил глаза:

— Я боюсь, брат Мартин.

Тот похлопал старика по плечу:

— Мы все боимся, брат... — «Как же, черт возьми, его зовут?» — Дорогой друг, но скоро на смену страху придет великая радость. Верь мне. Я говорил с Тьмой. — «А теперь убирайся, старый ублюдок, пока остальных не распугал».

Самое главное — не допустить, чтобы исчезла эйфория, пусть даже несколько натянутая; если хотя бы один запаникует, остальным передастся. А ему были нужны все, ему была нужна вся их сила, ибо он действительно говорил с Тьмой. Или воображал, что говорил. По существу, это одно и то же.

Тьма жаждала его, но она хотела заполучить и всех его людей. Чем больше живых существ отдадутся в ее власть, тем она будет сильнее. Брат Мартин, он же Марти Рэндел, счастлив пребывать в роли сержанта по вербовке на службу Тьмы.

Люди по очереди подходили к чашам и возвращались на свои места, невольно прикрывая отступление брата Джона к выходу; способствовал его бегству и полумрак, царивший в помещении храма. Тем не менее он ждал, что брат Мартин в любую минуту позовет его обратно, и чем дальше он отходил от учителя, тем больше нервничал. Во рту у него пересохло, и он все время облизывал губы. Некоторые прихожане поглядывали на него в недоумении, и он был вынужден кивать и ободряюще улыбаться. Его спасало скудное освещение, благодаря которому никто не видел выступившую у него на лице испарину. Брат Самуил все еще стоял у открытых дверей, и брат Джон приближался к нему с опаской. Это был преданный последователь Мартина, готовый жизнь положить за своего учителя, — типичный белый говнюк, мозг которого работал только под чужим руководством. Именно такая сволочь была необходима Рэнделу, чтобы держать паству в узде. Когда брат Джон почти дошел до выхода, толстяк насторожился, словно любопытный ньюфаундленд. Он недолюбливал чернокожих, а брата Джона — в особенности. Ему казалось, что негр всегда ухмыляется с таким самодовольным видом, будто только и делает, что ловчит.

Вот и теперь брат Джон наклонился и шепнул толстяку на ухо:

— Брат Мартин требует, чтобы ты, брат Самуил, подошел к столу и выпил вместе со всеми. Он чувствует, что им нужна твоя поддержка.