На краю Принцесс-парка - Маурин Ли

– Почему бы и нет?

– Но пока что этот день еще далеко! – возмущенно проговорила женщина. – Вас не раздражает то, что среди всех мировых лидеров, которых показывают по телевизору, нет ни одной женщины?

– Меня это приводит в ярость.

– Это несправедливо, правда? Почему всем должны заправлять мужчины, если больше половины населения Земли – женщины?

– Вы правы, это вопиющая несправедливость.

– О, меня зовет мама. Было очень приятно поговорить с вами. Возможно, мы с вами еще как-нибудь встретимся.

– Я тоже на это надеюсь, – улыбнулась в ответ Руби.

Впервые после приезда в Вашингтон ее охватило ощущение, что она участвует в великом деле. Женщины запели «Мы победим», и Руби под наплывом чувств стала подпевать им.

«Надо будет купить джинсы, футболку и какую-нибудь удобную обувь, а красивые, но неуместные платья оставить в номере», – сказала себе Руби.

Было непохоже, что ей удастся проплыть по Потомаку, посетить хоть один музей или выставку или подойти к Белому дому ближе, чем она находилась от него сейчас. Однако шел Международный женский год, и Руби была намерена извлечь из этого факта максимум ощущений.

После митинга и многочисленных выступлений они вернулись в отель на обед. По его окончании чернокожая фабричная работница стала описывать сексуальные домогательства и массовые увольнения, которые начались на фабрике, когда работницы попытались организовать профсоюз. Три года спустя, после масштабной кампании, они были восстановлены на рабочих местах, а их профсоюз был признан руководством фабрики. Когда женщина завершила свой рассказ, помещение взорвалось аплодисментами и криками одобрения.

Некоторое время спустя Руби, Бет и человек шесть других женщин пошли в расположенный неподалеку бар и там налегли на вино. Руби вслух выразила удивление тем, что вокруг были одни женщины.

– Мужчин сюда не пускают? – спросила она.

– Нет, но их присутствие не приветствуется, – был ответ.

– И почему же?

– Потому что это заведение для лесбиянок.

Неужели Бет стала лесбиянкой? Когда они вернулись в отель, Руби все-таки задала подруге этот вопрос. В фойе они взяли в автомате кофе и уселись на кожаный диван.

– Ну конечно нет, дурочка! – рассмеялась Бет. – Но мы должны продемонстрировать солидарность со всеми нашими сестрами независимо от цвета их кожи или сексуальной ориентации. Женщинам надо держаться вместе.

– Женщина, которую мы слушали вчера вечером, – та, что рассказывала о стеклянном потолке, – была агрессивной и навязчивой, и из нее получился бы отвратительный начальник. Не понимаю, почему я должна демонстрировать солидарность с такими людьми, как она.

– А почему мы разрешаем становиться отвратительными начальниками только мужчинам? – рассудительно проговорила Бет. – Мы не говорим, что все женщины милашки, но и мужчинам с тяжелым характером никто не мешает продвигаться вверх.

– О Боже, Бет, как же ты изменилась! – воскликнула Руби, рассматривая суровое, решительное лицо подруги. – Были времена, когда ты совсем не задумывалась о подобных вещах, теперь же умные мысли так и сыплются из тебя.

– Если бы не обстоятельства моего брака, я была бы сейчас дома, пекла коржики и вытирала пыль, оплакивая смерть своего ребенка и тот факт, что все остальные дети женаты и живут своей жизнью. Но я была поставлена перед выбором: либо отказаться от своего «я», либо что-то предпринять. Чем больше я делала, чем больше меня все это затягивало и тем сильнее я менялась. Для меня стали важными вещи, о которых я никогда раньше не думала.

Руби кивнула.

– А Дэниел, насколько я поняла, теперь сидит дома, – сказала она. – Он доволен этим?

– Не очень. Он никак не может смириться со смертью Сеймора. Мне не нравится оставлять его одного, но, когда он оставлял меня, я чувствовала себя несчастной. Наверное, я покажусь тебе эгоисткой, но я стараюсь не думать о нем.

– Ты долго не могла разлюбить Джейкоба, хотя он поступил по отношению к тебе намного хуже.

Я по-прежнему люблю Дэниела, но теперь для меня на первом месте не он, а я сама.

А я не способна на что-то подобное, – вздохнув, призналась Руби. – Для меня на первом месте всегда были дочери, потом их дети. Мне казалось, что без меня они не проживут.

Руб, ты это серьезно? – Глаза Бет воинственно сузились. – Ты действительно считаешь, что Хизер и Грета не прожили бы как-нибудь, если бы тебя не было с ними? А как же тогда живут остальные? Ты ведь знаешь слова «незаменимых людей нет»?

– Ты хочешь сказать, что я потратила свою жизнь понапрасну? – раздраженно проговорила Руби.

– Нет, Руб, но ты делала именно то, что тебе хотелось делать. Не сердись. – Бет положила руку на запястье подруги. – Из тебя получился бы неважный наемный работник. Боссу достаточно было бы косо на тебя глянуть, и ты тут же повышала бы на него голос. Ты не терпишь критики. Тебе всегда хотелось быть главной, заправлять всем, поэтому ты создала свой маленький мирок и сделала себя его королевой. Можешь не говорить мне, что ты довольна своей судьбой, но я уверена, что чаще всего так оно и было.

– Наверное, это так. Но что если бы Ларри с Робом не погибли и девочки не вернулись бы домой? Чем бы я занималась в этом случае?

– Вышла бы за Криса, занялась бы наконец карьерой, стала бы большим человеком. Руби, тебе необходимо ощущать собственную значимость. Помнишь, как мы все в тебе нуждались во время войны? И не говори, что тебе это не нравилось.

– Ты думаешь?

– Я уверена.

Руби была бы не прочь продолжить этот разговор, но к ним подсели еще какие-то женщины, и беседа сменила направление. Они проговорили до глубокой ночи.

Неделя в Америке пролетела очень быстро. Ко времени возвращения домой Руби узнала о себе и о мире больше, чем за всю свою предыдущую жизнь. В прошлом она смотрела телевизор, читала газеты и жаловалась тем, кто соглашался ее выслушать, на несправедливость, царящую в мире, но, если не считать лет, проведенных в Фостер-корт, ей никогда не приходилось бороться за свое существование. Она много работала, однако ее мирок оставался стабильным. По сравнению с многими из тех женщин, с которыми Руби познакомилась за эту неделю, все доставалось ей легко. Она решила, что по возвращении домой чем-нибудь займется, вступит в какую-нибудь организацию, начнет читать книги, которые она накупила в Вашингтоне, и расширять свой кругозор.

Большую часть своей жизни Руби двигалась по накатанной колее – в основном благодаря Мэттью Дойлу. Она осознала это лишь теперь, на несколько десятилетий позже, чем следовало бы.

В последний день пребывания в Америке Руби с Бет поехали на метро в Сити-Плейс, крупный торговый центр, где Руби купила длинный кремовый пиджак, который неплохо смотрелся с приобретенными ранее джинсами. Она решила явиться домой в новом обличье и этим всех удивить. Выбрав сувениры для девочек – в основном украшения в этническом стиле, – она долгое время простояла перед синим шелковым галстуком с вышитым на нем крошечным изображением Белого дома, пока наконец решилась купить его.

– Это для кого? – спросила Бет.

– Для Мэттью Дойла. Мелочь, но ему будет приятно.

Кроме Руби, на следующий день должны были уезжать и некоторые другие участницы слета. Вечером было организовано долгое и прочувствованное прощание с женщинами, с которыми они уже успели подружиться и с которыми им вряд ли предстояло когда-нибудь еще увидеться. Все закончилось выпивкой и хоровым пением в одном из номеров отеля. Атмосфера была настолько трогательной, что комната буквально утопала в слезах.

«Это никогда не повторится, – с грустью подумала Руби. – Теперь жизнь в Ливерпуле будет казаться мне невыносимо скучной».

Но самым сложным для нее стало утреннее прощание с Бет. В аэропорту они почти не разговаривали, лишь сжимали друг друга в объятиях, пока Бет наконец не оттолкнула подругу, сказав:

– Ты опоздаешь на самолет.

– До свидания, Бет.

– Пока, Руб, – с ощутимым ливерпульским акцентом произнесла Бет. По щекам Руби вновь потекли слезы.

Эта неделя изрядно ее вымотала, и почти весь перелет женщина крепко спала в кресле, но, когда проснулась, почувствовала, что сон почти не освежил ее. Когда она спускалась по трапу на бетон аэропорта Манчестера, ноги едва ее держали.

Махнув рукой на дороговизну, домой Руби решила поехать на такси. Ей хотелось только одного: увидеть свою семью, раздать всем близким гостинцы, завалиться в кровать и проспать там несколько суток подряд.

Когда она увидела дом миссис Харт, тот показался ей каким-то маленьким и очень обветшалым. Руби расплачивалась с таксистом, когда дверь открылась и из дому вышла Грета. Руби решила, что дочь хочет помочь ей занести сумки, – у нее самой сил на это почти не осталось.

Но вместо этого Грета взволнованно воскликнула:

– Ах, мама, Элли пропала! Мойра говорит, что она убежала в Дублин с тем студентом, Лайамом Конвэем. Что же нам теперь делать?