Перо динозавра - Сиссель-Йо Газан

— Я тут кое-что вспомнила о том вечере, — она неуверенно посмотрела на Сёрена. — Там был парень, которого я никогда раньше не видела… И он был очень заметный. Это наверняка ничего не значит, но я все-таки решила вам сказать.

— Может, мы еще раз просмотрим фотографии, — предложил Хенрик, — и вы его покажете?

— В том-то и проблема, — она бросила на них смущенный взгляд. — Он, этот парень, был ужасно красивый, темно-рыжие волосы, но не крашеные, как у Йоханнеса, например, и многих других готов, а настоящие, темно-рыжие от природы. И высокий. Я увидела его, когда он заходил. Он пришел один, и я не знаю, был ли он знаком с кем-то из присутствующих. Позже я увидела его в баре. Он стоял отдельно, но я прекрасно видела, как на него глазели. Девочки походили просто на стаю голодных пираний. В какой-то момент я начала делать фотографии для сайта и подумала, что это хорошая возможность подойти к нему поближе. И тогда, по крайней мере, он стоял вот здесь, справа от бара, где Йоханнес позже развлекал толпу, — она криво улыбнулась. — Я хотела сфотографировать его для сайта, потому что он был такой красивый, ну и просто для того, чтобы был повод с ним заговорить. Но он был против…

— Чтобы вы его фотографировали?

— Да, он накрыл камеру рукой и толкнул ее вниз. Не агрессивно, нет, вовсе нет, он просто не хотел фотографироваться, и я, конечно, не стала настаивать. Когда я перенесла фотографии в компьютер, я из чистого любопытства просмотрела их все, чтобы проверить, не попал ли он случайно хоть на одну из них. Но нет, его не было ни на одной. Я сделала около двухсот пятидесяти снимков, нас в тот вечер было около сотни человек, так что теоретически каждый присутствующий должен был бы фигурировать на двух с половиной фотографиях, но в его случае теория не работает. Так что кажется, будто его вообще там не было. Но многие мои подруги тоже его заметили. Ох, он такой красавчик, — Стелла Марие пожала плечами.

— Вы можете описать, как он выглядел? Во что он был одет, например? — спросил Сёрен. Парень с темно-рыжими волосами ждал Анну, и Сёрен почувствовал, как его пульс за секунду поднялся на небывалую высоту.

— Он был в обычной одежде. В этом нет ничего странного, на наших вечеринках всегда есть группа людей, которые приходят в своей обычной одежде, все зависит от того, какое у них настроение этим вечером. Так что я не помню точно. Ну, что-то черное, наверное, — она снова пожала плечами. — И вот еще что смешно: у меня было такое ощущение, что я его где-то раньше видела. Я даже думала об этом в воскресенье, уже после вечеринки, но потом… да, мне хватает дел, — она кивнула в сторону дочери, смотревшей мультфильмы. — Но, может быть, он придет и в следующий раз, почему бы и нет? Тогда и вы тоже можете прийти, если хотите, — Стелла Марие скользнула по ним дразнящим взглядом. — Да, а как насчет похорон, вы что-то об этом знаете? — добавила она. — Я бы хотела пойти. И многие мои знакомые наверняка бы пошли. Так ужасно, что Йоханнес умер, — ее лоб прорезала вертикальная морщина. — Нам действительно будет его очень не хватать.

— Это нужно узнавать у семьи, — отрывисто ответил Сёрен. — У Йоханнеса есть мать, звонить наверняка нужно ей.

— Мать Йоханнеса, — сказала вдруг Стелла Марие. — С ней была странная история. Я слышала, что Йоханнес из богатой семьи, с которой он перестал общаться. Это, кстати, мне Сюзанне Винтер рассказывала, еще тогда, когда они встречались. И однажды, когда я прибиралась после одной из вечеринок «Красной маски» где-то на Эстербро, мне вдруг привозят два дивана. Сначала я совершенно растерялась и сказала, что это какая-то ошибка. Но водитель настаивал. Два дивана из «Мебельного магазина Кампе» для Стеллы Марие Фредериксен. Подарок. Тогда я еще не знала, что этот магазин принадлежит семье Йоханнеса, это Сюзанне мне потом рассказала. Я поговорила об этом с Йоханнесом только на следующей вечеринке, и он чуть в обморок не упал, когда об этом услышал. Мы так никогда и не узнали, как она вычислила «Красную маску», и Йоханнес тоже наверняка у нее не спрашивал. Но в тот вечер он все повторял и повторял торжествующе: «Мама меня любит!» Все смеялись, потому что это было очень уж трогательно.

— Где сейчас диваны? — спросил Хенрик.

— Стоят в кузове нашего грузовика, мы перевозим их с места на место вместе с остальной техникой. Барная стойка, проектор и так далее. Они очень крутые. Черная кожа, конечно. Какие-нибудь в крупных цветах так удачно бы не вписались, — она отрывисто рассмеялась.

Сёрен снова почувствовал, что как будто бы пошевелил калейдоскоп и картина полностью переменилась.

Когда они вернулись в машину, Хенрик спросил:

— Ты уверен, что доверяешь этой Сюзанне Винтер?

— Да, — ответил Сёрен.

— Стал бы бесчувственный тиран присылать вот так за здорово живешь два дивана?

— Все необязательно или черное, или белое, Хенрик. Может быть, в матери Йоханнеса есть и что-то хорошее. Не все же всегда делится только на черное и белое! — машину вел Хенрик, и Сёрен вдруг уронил голову на руки.

— Эй, ты в порядке? — спросил Хенрик. Вся его злость, кажется, испарилась.

— Знаешь, как все всегда происходило в моей жизни?

— Ээ… нет.

— Все было четко — как оно выглядит, так оно и есть. Из А следует В, из В, конечно, С, а дальше D и Е.

— Ну да, а разве это не так?

— Нет, — ответил Сёрен. — Иногда все выглядит так, что ты совершенно не понимаешь, что к этому привело, у тебя есть только окончательный результат, Е, и исходная точка, А, и все, больше ты ничего не знаешь. Все, что между этими двумя точками, от тебя скрыто.

— Сёрен, — мягко сказал Хенрик, — я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Вот как я работаю, — невозмутимо продолжил Сёрен. — Я хочу иметь возможность вернуться назад и понять, что там произошло. Я хочу, черт побери, иметь такую возможность, — он ударил рукой по бардачку. — Но иногда все совсем не так, правда? И знаешь, что это значит? — Сёрен не стал ждать ответа Хенрика. — Это значит, что не все на самом деле является тем, чем кажется. Многое является, да. Но вовсе не все.

— Я не уверен, что я понимаю, о чем ты, — миролюбиво сказал Хенрик.

— Это ничего, — ответил Сёрен. — Я просто должен что-то изменить в своей жизни.

— Тебе нужно с кем-то поговорить о том… обо всей этой истории с Майей, — внезапно сказал Хенрик. — Правда нужно.

Сёрен кивнул. Они помолчали.

— Мои родители умерли, когда мне было пять лет, — внезапно сказал Сёрен.

— Я знаю. Тебя вырастили Кнуд и Эльвира. Я знаю.

— Да-да, конечно, — Сёрен потер лоб. — Просто сейчас я совершенно сбит с толку, совершенно.

— Тебе нужно поговорить с кем-то об этой истории с Майей, — повторил Хенрик. — Если бы это случилось с моими дочерьми, то, блин, я бы сейчас здесь не сидел, это уж точно…

— Ты думаешь, этого достаточно? — перебил его Сёрен.

— Ты о чем?

— Того, что мои родители умерли. Когда мне было пять. Совершенно внезапно. Ты думаешь, этого достаточно для того, чтобы нанести ребенку травму?

— Ну, зависит от обстоятельств, — голос Хенрика звучал растерянно.

— И вот это именно то, чего я не понимаю, — хрипло сказал Сёрен. — Конечно, потерять родителей — это трагедия. Но я же, черт возьми, даже их не помню. И Кнуд с Эльвирой меня любили. У меня не могло быть лучших родителей, нигде мое детство не могло бы пройти лучше, чем в их доме, и это правда, я не просто говорю это, лишь бы что-то сказать, — он выглянул в боковое окно. — И все-таки кажется, как будто во мне что-то смято. Совершенно смято. Я не решаюсь.

— Не решаешься что?

— Не решаюсь… Вибе же мне как сестра, елки-палки! — Сёрен развел руками. — И была сестрой с тех пор, как я встретил ее на первой дискотеке в первом классе гимназии. Я встречался со своей сестрой с пятнадцати до сорока лет! Я не решался завести с ней ребенка. Во всех случаях, когда нужно было на что-то решиться… Когда я вижу сейчас Вибе с этим огромным животом, я благодарю судьбу, что она ушла. Я бы никогда себе не простил, если бы она осталась со мной и из-за меня никогда не стала бы матерью. Она заслуживает много лучшего, чем я могу ей дать.

Последовала долгая пауза.

— У меня ведь даже друзей по большому счету нет, — продолжил Сёрен. — Есть ты. И Аллан. И Вибе, и, конечно, ее муж тоже.

— Мы с Алланом — неплохой вариант, вообще-то, — сказал Хенрик с таким видом, как будто бы откровение Сёрена его одновременно и обидело, и развеселило.

— Да, мне грех жаловаться. Но ты же сам это сказал утром, разве нет? Что я ни перед кем не открываюсь и ничего не даю взамен. Вы меня не знаете, правда? — он снова развел руками. — Многие дети остаются без родителей, некоторые из них попадают в детдом или меняют одну приемную семью за другой — и все-таки справляются. Я играл в дедушкином и бабушкином саду, когда случилось несчастье. Этот сад был райский уголок, я его помню. Но я не помню, как родители умерли, я не помню, чтобы плакал по ним. Я даже не злился из-за того, что они умерли, не тосковал. Так, чтобы всерьез. Кнуд и Эльвира были моими родителями. Действительно были. Я не вижу никаких причин, почему стал таким замкнутым и трусливым, — он замолчал. Хенрик откашлялся.