Любовь в полдень - Лиза Клейпас

К радости Беатрикс, овчарки-пастухи пользовались не меньшим уважением, чем их подопечные. Отношение местных жителей к собакам напомнило Беатрикс цыганскую пословицу, которую часто повторял Кэм: «Чтобы хорошо принять гостя, надо хорошо принять его собаку». Здесь, в Котсуолде, люди водили собак повсюду, даже в церковь: на церковных скамьях, в том месте, где привязывали поводки, дерево со временем стерлось настолько, что появились углубления.

Кристофер привез молодую жену в уютный дом с соломенной крышей, расположенный в поместье лорда Брэкли. Виконт, давний друг деда, предоставил старинное жилище в полное распоряжение гостей, причем на неопределенное время. Любовное гнездышко притаилось неподалеку от главного особняка, за старинным амбаром, который использовали для сбора церковной десятины. Низкие арочные двери, покатая соломенная крыша, ярко-розовый махровый клематис на стенах — разве можно представить картину, более подходящую для медового месяца?

Просторная центральная комната очаровала с первого взгляда: каменный очаг, потолок с нависающими балками, простая удобная мебель и выходящие в сад разделенные средником окна. Пока два лакея вносили сундуки и чемоданы, Альберт решил не тратить времени понапрасну и немедленно отправился исследовать второй этаж.

— Нравится? — спросил Кристофер, с улыбкой наблюдая за восторженным волнением любимой.

— Разве может не понравиться такая прелесть? — пожала она плечами и, боясь пропустить какую-нибудь очаровательную мелочь, медленно прошлась по комнате, а потом благодарно обвила руками шею мужа.

— Для медового месяца довольно скромно, — улыбнулся Кристофер. — Можно было бы поехать в Париж, Рим, Флоренцию…

— Я же сказала, что хочу в укромный, тихий уголок. — Беатрикс порывисто поцеловала мужа. — Книги… вино… долгие прогулки… и ты. Лучшего места и придумать невозможно. Мне уже сейчас жалко уезжать.

Кристофер усмехнулся:

— У нас впереди еще целых две недели. — Поймал губы, ответил долгим горячим поцелуем, и Беатрикс растаяла в блаженстве на широкой груди.

— Как же после этого возвращаться в обычную жизнь? — вздохнула она.

— Обычная жизнь будет столь же прекрасной, — прошептал он. — Главное, чтобы в ней была ты.

По настоянию супруга Беатрикс устроилась на ночь в одной из двух смежных спален второго этажа, разделенных лишь тонкой перегородкой из оштукатуренных досок. Кристофер знал, что ей хотелось бы спать с ним в одной постели, но его сон все еще оставался слишком беспокойным, а кошмары являлись без предупреждения. Зачем понапрасну рисковать?

Даже здесь, в краю бесконечного счастья, случались трудные ночи. Он просыпался от страшных видений — выстрелы, кровь, искаженные агонией лица — и начинал лихорадочно шарить вокруг в поисках пистолета или сабли — любого оружия, способного защитить. Когда кошмары становились особенно мучительными, Альберт запрыгивал на кровать и устраивался в ногах. Так же, как на войне, умный терьер преданно охранял сон хозяина, чтобы разбудить при малейшей опасности.

Но что бы ни происходило по ночам, дни пролетали стремительно, легко и безмятежно… минуты и часы, наполненные радостью и спокойствием, вселяли чувство благополучия, которого Кристофер не знал уже несколько лет. Даже свет в Котсуолде казался иным: от холмов исходило мягкое теплое сияние. Утро, как правило, начиналось с солнца, а к полудню небо затягивалось тучами. Дождь покрывал глазурью яркие осенние листья и дарил густой аромат щедрой, плодородной земли.

Распорядок дня установился быстро: простой завтрак, долгая прогулка с Альбертом, поездка в соседний городок, чтобы пройтись по магазинам, или путешествие по древним руинам. Оказалось, что рядом с Беатрикс практически невозможно целенаправленно двигаться вперед: она то и дело останавливалась и начинала внимательно рассматривать паутину, жучка, мох, гнездо. К звукам природы прислушивалась с таким же интересом и поклонением, с каким любители музыки внимают произведениям Моцарта. Небо, земля, лес, вода соединялись в божественную симфонию. Каждый новый день она встречала как чудо — и жила настоящим, существуя в гармоничном единстве с окружающим миром.

Лишь однажды молодожены приняли приглашение лорда и леди Брэкли и отправились на обед в главный дом, а все остальное время провели вдвоем; уединение нарушали только слуги, которые регулярно приносили еду и свежее постельное белье. Вторая половина дня, как правило, посвящалась любви — на ковре перед камином или в спальне, на широкой кровати. Чем ближе и глубже Кристофер узнавал молодую супругу, тем острее становилось желание.

Он старался оградить любимую от темной стороны собственной натуры, от тех тяжких воспоминаний, которые сам воспринимал как трагическую неизбежность. Она, в свою очередь, терпеливо относилась к внезапным препятствиям в разговоре — недовольство возникало всякий раз, когда вопрос случайно подводил вплотную к границе опасной территории. Столь же сдержанно воспринимала периоды хандры. Кристофер то и дело корил себя за сложности и неудобства, которые невольно доставлял.

Случались моменты, когда ее осторожное любопытство вызывало резкую вспышку раздражения; он не выплескивал на жену дурное настроение, а замыкался в холодном отстраненном молчании. Да и манера сна, которую супруг ввел с первой же ночи, нередко становилась поводом для разногласий. Беатрикс не могла смириться с тем обстоятельством, что единственный на свете мужчина не желал видеть ее рядом — будь то в ее постели или в его. И виноваты были не только кошмары: он действительно не мог заснуть, если кто-то находился в непосредственной близости. Каждый звук, каждый шорох заставлял вздрагивать и просыпаться. Ночь превращалась в сражение.

— Хотя бы вздремни вместе со мной, — просила Беатрикс серым дождливым днем. — Совсем чуть-чуть. Увидишь, это замечательно. Просто ляг рядом и…

— Хватит клянчить! — перебил Кристофер, не скрывая злости. — Ничего не добьешься, только окончательно выведешь из себя.

— Прости, — пристыженно вздохнула она. — Так хочется побыть с тобой.

Кристофер прекрасно понимал и настроение, и мотивы, однако ту бескомпромиссную близость, к которой стремилась жена, все еще считал невозможной. Единственное, что оставалось, — восполнять ущерб всеми доступными способами.

И в то же время он сам нуждался в любимой настолько остро, что чувство вошло в плоть и кровь. Таинственный механизм противоречия не поддавался разгадке. Разве можно объяснить движения души? Даже если разобрать любовь на части и тщательно изучить каждую крупицу влечения, целое все равно останется тайной за семью замками.